Льюис еще раз каждого в комнате удостоил взглядом. Дернул головой. Медленно развернулся, направляясь к дверному проему, рядом с которым стоял комод из темного дерева. Замер на мгновение. А затем, с каким-то звериным остервенением опрокинул комод на пол; я громко охнула, кто-то выругался, вместе с тем ужасающий грохот наполнил помещение. А Кристофер спешно скрылся в темноте соседней комнаты.

Роберт абсолютно не отреагировал.

На улице шумел ветер, дождь усиливался. Сборт приказал всем отдохнуть. Распределил дежурных, отказался отвечать на вопросы и что-то комментировать. Когда Сэм попытался возмутиться, мол, необходимо спешить, нужно как можно скорее добраться до машин "Горгоны", а затем и нашего трейлера, Роберт достаточно жестко отрезал: "Мои люди не сделают ни шага, пока не поспят хотя бы пару часов. Они вторые сутки на ногах. Все вымотаны и физически, и морально. Но если ты так спешишь уйти, то никто двери не закрывает и тебя не держит". Наверное, Сэм ожидал моей поддержки; но я согласно кивнула Сборту, сняла берцы и поставила их на пол рядом с портфелем. Я прекрасно понимала: сейчас мы зависим от горгоновцев, и следует принимать решения их командира. К тому же чувствовала, что никуда не дойду, банально не хватит сил.

Горгоновцы в тишине занимались своими делами: некоторые остались в этой же комнате и чистили оружие, перезаряжали, другие ушли в соседнюю. Роберт, достав карту, сосредоточено рассматривал ее, делая скорые заметки. Один из военных, если не ошибаюсь, его звали Джоном, пытался настроить мобильную установку связи и соединиться с ближайшими военными базами или со столицей. "Мукро, как слышите меня? Это "Горгона", повторяю, это "Горгона", дислокация °22-1-20-21-14, Перешеечная область. Срочно сообщаю о критической обстановке. Нам нужна воздушная поддержка, как слышите?" – "На св… Пло..о слы..ш.ш… ас. Пр..м..".

Стивен бесцеремонно копался в шкафу и тумбочках, ища что-нибудь полезное.

Я старалась наблюдать и анализировать, сосредотачивая мысли только на этом, чтобы отвлечься и успокоиться. Было зябко. О том, что оказалась бок о бок с правительственной привилегированной группой военных старалась не думать; опасность нахождения рядом с ними не шла ни в какое сравнение с тем апокалипсисом, что разворачивался на улицах.

Из дверного проема показалась Сара. Она посмотрела на меня, затем на Роберта (тот коротко кивнул); потом быстро, на цыпочках, пересекла комнату в моем направлении.

– Ты чего здесь легла? Окно разбито, сквозняк. Еще и ливень хлещет, – но не успела я ответить, как девушка тут же продолжила. – В соседней комнате просто королевская гигантская кровать. Мы уже постелили, пошли. И теплее будет, и спокойнее. Там еще и свободное кресло есть, – проговорила она уже Сэму. Тот нехотя поднялся и поплелся в сторону второй комнаты.

– Спасибо, Сара, но я все-таки останусь тут, ведь…

– Иди в другую комнату, Штефани, – перебил меня Роберт, не отрывая глаз от карты и подкручивая параллельно с тем переключатель диапазонов на приёмнике. – Здесь действительно становится слишком холодно.

***

Темная комната с одним маленьким, заколоченным деревянными брусками окном. От замкнутого помещения кружилась голова, дыхание перехватывало. Через узкие щели между балками лился холодный блеклый свет – густеющая тьма улицы по сравнению с мраком комнаты была яркой. Пропахшая пылью кровать, занимающая большую часть пространства. Неработающий телевизор на стене. Затертое крупное кресло в углу. Сэм, свернувшийся клубком и укрывшийся каким-то пледом.

Я лежала с правого края кровати; перед моими глазами танцевали разноцветные пятна, и я старалась дышать ровнее, чтобы побороть стеснение в грудной клетке. Рядом тихо посапывала Сара. За ней уже спал отключившийся мгновенно Норман; еще одно место – с левого края, – пока оставалось свободным.

Очень хотелось спать, усталость отдавалась в каждом участке тела; но где-то на бессознательном уровне я ругала саму себя, мол, Штеф, как ты можешь хотеть спать, когда такая неразбериха вокруг? Как ты можешь сейчас уснуть спокойно, когда не знаешь, в сохранности ли Эндрю, ждет ли он вас, да и в полной ли безопасности ты сейчас находишься? Я не могла разрешить себе немного отдохнуть. Чувствовала вину за желание спать, когда вокруг хаос и безумие. Хотя понимала, что именно эмоциональные горки, страх, ужас и непонимание – именно они служили причиной вымотанного и разбитого состояния.

Сара оказалась права: эта комната была теплее – здесь не гулял так свободно ветер, не залетали капли дождя, – к тому же, мы все лежали рядом и грелись друг о друга. И чувствовала я себе действительно спокойнее; это, конечно, была надуманная, иллюзорная безопасность – но засыпающее тело не вникало в детали.

Дверь открылась, и вошел мужчина. На пару мгновений его осветил тусклый свет из соседней комнаты. Я сначала не узнала вошедшего. Контур лица очерчен полоской бородки, от подбородка идущей к нижней губе. Темные волосы средней длины, стриженные по бокам чуть короче. На шее, с левой стороны, чернели линии татуировок, уходящие на плечо и, судя по всему, спину и грудную клетку. Все предплечье правой руки и немного выше локтя – змеевидные линии; на тыльной стороне предплечья левой руки всевидящее око в треугольнике, изрешеченном линиями и надписями. Все эти татуировки стали заметны, когда мужчина смыл с себя кровь и грязь. Крови и грязи настолько было много, что они перекрыли рисунки на его теле. Кристофер Льюис. Человек, сказавший, что не сдвинется с места, если на меня или Сэма нападут.

Шаги горгоновца практически бесшумные; он опустился на оставленное место на кровати и сдавленно выдохнул, закрыв лицо предплечьем. Я сильнее натянула одеяло, в бессознательном порыве спрятаться. Мужчина не шелохнулся. Он лежал на спине, согнув одну ногу в колене и глубоко дыша. Сперва не закрывала глаз. Внимательно следила за Кристофером, осматривала углы комнаты и прислушивалась к звукам. Сама того не подмечая, я начала вдыхать и выдыхать в такт Льюису. А затем, не заметив, провалилась в сон.

Я и не вспомню, что мне снилось. Мне даже было бы страшно это вспомнить, до того тоскливы и болезненны сновидения тех часов. Я понимала, образы каких дней мне явились; вновь и вновь переживала прошлое, захлебывалась в воспоминаниях, терзающих сердце. А затем столкнулась с кровавым настоящим. Плакала во сне, кричала, молила о помощи – и прыгала с высоты в надежде разбиться, но лишь падала и падала в бездну, не найдя помощи и не в силах помочь себе самостоятельно.

..И проснулась, задыхаясь и ощущая, что лицо мое мокрое от слез. Лежала на спине, держа руку на холодном лбу. Дезориентация. Деперсонализация. Я часто просыпалась в такой позе, когда снились кошмары. В первые секунды не шевелилась, смотря в потолок и пытаясь понять, где нахожусь и что происходит. Сердце гулко билось в грудной клетке. Я аккуратно повернула голову налево, увидела мирно спящую девушку, стянувшую с меня одеяло.

Сара Карани. Горгоновцы. Зараженные на улице городка Перешеечной области.

Тяжело поднялась на кровати. Со всех сторон раздавалось сопение и тихое похрапывание. Еще четыре человека спали на полу.

Меня немного потряхивало. Хотелось пить. Ощущение времени пропало. С усилием встала, обулась и проследовала к двери, осторожно обходя спящих. В груди не проходило тянущее болезненное жжение.

Во второй комнате прохладно. Из разбитого окна лился серый свет; стеной шел дождь. Погода не позволяла и примерно определить который час. Все погружено в синюю полутень. Очень тихо. Только шум ливня. Я медленно поплелась к разбитому окну. Стекло проскрипело под ногами. Осторожно выбралась наружу, только сейчас задумываясь о том, на кой потребовалось мастерить подобный балкон за обычным окном, к тому же выходящим на такой премерзкий проулок. И на кой мне потребовалось сейчас вылезти из квартиры под дождь. Рейки под ногами дрожали. Закрыв глаза, подняла лицо к дождю и осознала, что все еще плачу. Вспомнилось, как я делала шаг с высоты во сне. До ужаса захотелось подойти ближе к перегородке, но продолжила стоять на месте.

Ощущала, как проваливаюсь в трясину, которая все сильнее засасывает меня, тянет все глубже и глубже на дно.

– Штефани? – осторожно раздалось за моей спиной, но я все равно вздрогнула, прежде чем обернуться. У окна в комнате стоял Роберт. Он неспешно протянул мне руку, точно опасаясь делать резкие движения, и смотрел прямо в мои глаза. – Возвращайся, хорошо? Незачем тебе промокать. Давай, протяни мне руку.

Кивнула, немного помедлив, и, взявшись за его горячую шершавую ладонь, забралась обратно. Он тут же оттянул меня подальше, подхватил плед с кровати и укутал меня, накрыв с макушкой. Горгоновец крепко держал меня за плечи.

– Я не заметила тебя, – проговорила тихо. Голос точно сел. Роберт молчал, явно подбирая слова. – Думала, ты тоже спишь.

– Кто-то всегда должен быть на дежурстве, а моим ребятам нужно отдохнуть и поспать, – мужчина вздохнул. – Садись, – он кивнул на кровать и опустился рядом со мной. – Откровенно говоря, ты немного меня напугала. Вышла заплаканная, бледная; когда я тебя окликнул, не ответила. Зачем ты вообще за окно вылезла?

– Не знаю, – ответила просто и честно. – Я кричала во сне? – он покачал головой. – Хорошо…

Тело казалось вялым.

– Сны, это просто сны, Штефани. Их не нужно бояться, – негромко сказал Роберт, и я не смогла сдержать горькой усмешки, переводя взгляд на свои руки. – Тебе… Снились события этих дней? – деликатно, настороженно.

– Разве что под конец, совсем немного.

– Какие-то воспоминания? – Роберт очень хорошо чувствовал и понимал; я нехотя кивнула. – События, с которыми связаны эти воспоминания, завершились благополучно? – покачала головой. Роберт замолчал, шумно выдохнув. Похлопал меня по спине, как ребенка, и я посмотрела на него, встретившись с внимательным взглядом серых глаз.

– Прости, – произнесла неожиданно одними губами; горгоновский командир лишь качнул головой:

– За что? Лишь позволь сказать тебе, что наше прошлое – боль от свершившегося, наши воспоминания, терзания и сожаления, – либо делает нас сильнее, либо убивает. И между этим очень тонкая грань, Штефани, на которой нельзя балансировать, – мужчина чуть склонился в мою сторону. – Не позволяй себе упасть в неправильную сторону.

Я бы зарыдала. Но проглотила слезы и кивнула. Затем постаралась придать лицу спокойствия. Сама себе на долю секунду поверила.

– Который час? И… Когда мы будем выдвигаться?

Роберт глянул на наручные крупные часы. Было около часа дня. Он рассказал, что с час назад значительная группа людей из соседнего дома пыталась прорваться к машинам и привлекла внимание зараженных. Крики и выстрелы гремели на всю округу; я удивилась тому, что ничего не слышала, даже когда подорвались и выбежали из соседней комнаты горгоновцы, даже когда вновь вернулись спать. Касаемо второго вопроса, то в ближайшее время выходить на улицу представлялось Сборту глупым решением. Громкий шум привлек зараженных, и их могло стать еще больше; лучше немного переждать, чтобы потом спокойно и быстро добраться до стоянки горгоновских машин. Роберт не хотел еще рисковать. К тому же, дождь только усиливался, напоминая теперь, по словам Сборта, ливни Запада.

А потом дверь приоткрылась. Полусонный Кристофер окинул нас взглядом, кивнул Роберту и вновь скрылся.

– Забеспокоился, что ты все еще не вернулась, – Сборт снисходительно улыбнулся.

– Неужели он думает, что я могу нести какую-то опасность? – командир посмеялся негромко, почесав щетину, а я поспешила объясниться. – Иначе я не вижу причин, чтобы человек, так агрессивно отреагировавший на наше появление, будет о нас беспокоиться.

– У Криса была причина так отреагировать, – Роберт сожалеюще свел брови переносице. – Не стоит его в этом упрекать.

– А опасаться его стоит? Выглядит он как два метра серьезной угрозы.

– Ты преувеличиваешь, Штефани, – Сборт еле сдержал улыбку, – "два метра серьезной угрозы"? Всего метр восемьдесят семь, – и мне вроде хотелось посмеяться, но осознание, что Роберт не опроверг мои опасения, насторожило. – Я же не могу отрицать очевидного, верно? Крис действительно один из… Самых результативных людей моей группы, – уклончиво проговорил Роберт. – Да соблаговолит Матерь тебе не увидеть его в настоящем гневе, но он не из тех, кто причинит кому-то вред по прихоти, и уж тем более я уверен, что вам его точно не стоит опасаться, – мужчина немного помедлил. – К тому же, давай говорить с тобой откровенно. Льюис эмоционален, безусловно, но он настроен по отношению к вам не агрессивнее, чем Сэм к нам.

Проницательно.

– У Сэма тоже есть причина так реагировать, – сказала не сразу. – Он всегда был очень мирным и доброжелательным парнем, негативно смотрящим на насилие в любом его проявлении, – еще с секунду помедлила, прикидывая, стоит ли объяснять Роберту реакцию Дорта; горгоновец участливо и внимательно продолжал ждать, когда я заговорю. – Когда его младший брат захотел сделать себе военную карьеру, Сэм пытался заставить того передумать, молил родителей, чтобы они повлияли на решение младшего сына. Я не оправдываю действий Сэма, но не могу и винить его, – я набрала в легкие больше воздуха. – Родители поддержали младшего и несказанно гордились им. Он получил высшее образование, ушел служить во флот. А через год его тело вернули в родной город в черном контейнере, – Роберт шумно выдохнул через нос. – Родители были безутешны, Сэм плакал навзрыд… Он до сих пор с ними не общается, Роберт, считает, что они виноваты в смерти брата. К армии и военному делу Сэм относится с тех пор с еще большей неприязнью, чем раньше. А он всегда относился крайне негативно, – я сделала небольшую паузу, обдумывая сказанное и вспоминая Сэма с пацифистским флагом в руках на одной из демонстраций. – По мне так он сделал ужасную ошибку, разорвав общение с семьей. Да и винить в случившемся служащих… – не договорила. Замолчала, качнув головой. – Жизнь чертовски несправедлива. Порой страдают сильнее всех и рано умирают те, кто больше других заслуживают счастья, здоровья и долгой жизни, – голос мой сорвался, и глаза наполнились слезами. Я поскорее опустила взгляд на свои руки, и казались они мне чужими. На долю секунды перестала ощущать себя собой, на мгновение перестала воспринимать мир.

У меня словно в один миг закончились все жизненные силы.

– Иди, поспи, – голос Роберта вытянул из оцепенения. Я посмотрела на мужчину, как в первый раз. Серые уставшие глаза, глубокая морщина на лбу, густые чуть вьющиеся волосы. На правой стороне шеи белая тонкая полоска старого шрама, уходящая не плечо.

В Государстве всегда всё зиждилось на символах. Прогрессирующе-репрессивный авторитаризм возрос на символах. Маниакально-нарциссеческая монархия возникала благодаря символизму и идеологии.

И "Горгона", несмотря на вполне практическую работу, тоже была символом. Ее бойцам создали образ очень жестких и непреклонных военных; сильных, выносливых и непоколебимых воинов, бойцов, над которыми сама смерть не властна. Пугающий даже образ. Но я не чувствовала себя в опасности рядом с ними. А от Роберта Сборта вообще исходила такая аура внутренней силы и уверенности, что ты невольно перенимал его спокойствие.

Я кивнула, поднимаясь с кровати. На улице эхом прохрипел затяжной рокот грома, а через мгновение в окно ворвался холодный порыв ветра. Засвистело во всем доме. По вентиляционной шахте пронесся истошный визг природы, и в квартире вмиг стало темнее, чем было: очертания предметов слились воедино. Тучи на улице, черные и зловещие, затягивали и без того серое небо. Еще один порыв ветра ударил в остатки стекла, засвистел. С улицы донеслись гортанные хрипы и жуткие стоны. Почти сразу прогремел следующий раскат грома прямо над нашими головами.

Переглянулась с Робертом. Он кивнул мне на дверь, и я поспешила вернуться в соседнюю комнату.

***

На улице свирепствовала буря. Косой дождь, не переставая, хлестал стеной уже больше трех часов. Свистел ветер, прорывавшийся в квартиру через щели в окнах. Мы все закрылись в одной комнате, заткнули под двери тряпки из шкафа, завесили забитое окно простыней, но теплее от этого не стало. Громыхало настолько низко и сильно, будто весь небосвод рвался, рушился; небо стонало, кричало, падало прямо на нас, но замирало над домами. Стены подрагивали. Дождь бушевал такой сильный, что вскоре по углам побежали потеки.