Вообще-то, давным-давно, сразу после рождения Маши было решено, что она, окончив школу, будет поступать в МГУ. Лиза заранее обо всем договорилась – деканом факультета социологии работала ее бывшая школьная подруга, которая прекрасно знала, что, как, кому, когда и почем. Так что неожиданная идея отправить ребенка в Кембридж была не только спонтанной, но и совершенно необдуманной. Дмитрий Львович даже не посоветовался с женой – просто и однозначно поставил ее перед фактом. Елизавета Андреевна вспылила. Обычно спокойная и терпеливая, она совершенно вышла из себя. Дмитрий молча выслушал все ее излияния и заявил: «Все будет, как я сказал. Спорить бесполезно». Развернулся и вышел из супружеской спальни. Сердце Елизаветы Андреевны подступило к самому горлу. Мешало дышать и вызывало тошноту. Так уже было однажды – года три назад, – когда расторопная соседка, напросившись к ней на чай, радостно доложила, что Дмитрий Львович был замечен в казино с молодой любовницей. Сомнений не было – так они друг на друга смотрели и даже держались за руки на людях. Соседка тут же предложила услуги какой-то знакомой бабки-колдуньи, чтобы избавиться от соперницы. Но «можно и заказать эту шлюшку – дороже, зато надежней» – вдогонку предложила она. Лиза тогда расплакалась. Соседку попросила немедленно уйти и оставить свои комментарии и предложения при себе. Было такое чувство, что ее уютный семейный мир – единственная ценность, которая была у нее в этой жизни, – рушится прямо на глазах. Но Лиза тогда смогла все заново отстроить – переключилась целиком и полностью на детей. А Диму стала воспринимать как необходимую, но и неподвластную ей часть бытия. С тех пор пару раз она слышала подобные вести и от других «доброжелателей». Но не реагировала бурно. Даже не пыталась выяснить, была ли это все время одна и та же девушка или он менял их как перчатки. Ей это было по большому счету все равно.

А вот Кембридж сейчас оказался таким же страшным ударом, как и те первые дурные вести. Лиза с ужасом поняла, как сильно изменился Дима. Позади остались времена, когда они вместе принимали решения, когда муж советовался с ней, когда она помогла поставить на ноги его небольшую тогда компанию, серьезно пошатнувшуюся в девяносто восьмом. И даже продала ради поддержки предприятия доставшуюся ей от бабушки огромную трехкомнатную квартиру на Тверской. Лиза никогда не ставила ему это в укор – считала своим долгом. А вот сейчас захотелось припомнить зарвавшемуся мужу все. Лиза расплакалась, как девчонка, от жалости к себе – ее пытались разлучить с самым дорогим, с тем, что было смыслом ее жизни и надеждой на завтрашний счастливый день. Но, как это ни странно, злость на мужа вытекала из Лизы вместе со слезами. Она задумалась, решила, что Дима тоже по-своему заботится о благе дочерей. Хочет дать им лучшее. Утерла слезы и пообещала себе при случае спокойно объяснить мужу все: что МГУ не хуже – проверено временем и многими вышедшими оттуда теперь знаменитыми и достойными людьми, что нельзя лишать ребенка привычного круга общения, отсылать от дома и семьи.

Случай поговорить представился не скоро: Дмитрий Львович, словно нарочно, избегал возможности остаться с женой наедине. Возвращался поздно и сразу ложился спать, утром на скорую руку пил кофе и уезжал. Лиза ждала. В один из выходных, спустя месяц после первого упоминания о Кембридже, девочки уехали всей школой на экскурсию, а супруги волей-неволей остались дома одни. Лиза приготовила завтрак, накормила мужа, никак не демонстрируя своих намерений, и они, как в старые добрые времена, отправились прогуляться по лесу.

– Дим, – Лиза взяла мужа за руку, – ты меня еще хоть капельку любишь?

Такого подвоха от спокойного субботнего утра Дмитрий Львович не ожидал. Он внутренне напрягся и ответил вопросом на вопрос:

– Почему ты спрашиваешь?

– Да так. Хочется иногда услышать от тебя приятные слова. Последнее время ты редко со мной говоришь. – Она делано-печально вздохнула. Дмитрий вряд ли догадывался о том, что она в курсе его неверности и только по привычке играет роль любящей жены. Так и нечего ему все знать. Пусть считает себя самым умным – ему это нужнее.

– Работа… – Дмитрий Львович обрадовался, что удалось уклониться от ответа. – Устаю как собака, ты же знаешь. За день так наговоришься, что язык во рту не ворочается. Иногда по семь-восемь переговоров в день – свихнуться можно. Да и от персонала покоя нет – то это у них случилось, то то. Приходится все решать.

– Дим, – Елизавета Андреевна посмотрела на мужа, – ты мне не ответил.

– Я? – От Лизы не ускользнуло то, как он отвел глаза. – На что?

– На то, любишь ли ты меня, – терпеливо, почти по слогам, повторила она.

– Ну конечно! Мы же с тобой одна семья. Вон какие дочки замечательные растут – все твоя заслуга.

– Зачем ты тогда это затеял? – Дмитрий Львович не сразу понял, о чем идет речь. Непроизвольно дернулся и на всякий случай вытащил из ладони жены свою руку.

– Что ты имеешь в виду?

– Кембридж, – Елизавета Андреевна печально усмехнулась, глядя на его испуг. А потом торопливо, не давая ему вставить даже слово, продолжала: – Это же глупо. Зачем он нужен Маше? Она и здесь прекрасно выучится и станет блестящим специалистом. Она умная девочка. Да ты на себя хоть посмотри – ни Гарвардов, ни Кембриджей не заканчивал, учился в Москве, – а такое дело в своей жизни создал! Любой мужчина твоим уму и способностям позавидует.

– Сейчас времена другие, – сухо ответил Дмитрий Львович. – Без новых технологий, методик, разработок на мировой рынок не выйдешь. А у нас учат до сих пор по старинке.

– Да ведь не это главное! МГУ дает прочное классическое образование. Это университет с мировым именем, – Елизавета Андреевна начала нервничать, но старательно сохраняла спокойствие. – Главное – научить человека мыслить, искать решения поставленных перед ним задач, получать ответы на любые вопросы. Тогда он ни в одной компании, ни на одной должности не пропадет. А все методики и новые технологии – дело наживное. Придет на работу и по профилю во всем разберется. Думающий человек, который умеет учиться, нужен везде.

– А мне в компании нужен готовый профи по финансам! И точка. В Кембридже преподают не только теоретики, но и практики с большим опытом. – Дмитрий Львович резко развернулся и направился к дому.

– Дима! Постой! – Елизавета Андреевна еле поспевала за ним. – Ты хоть Машку-то спросил? Хочет она именно в твою компанию? Ведь у человека в жизни должен быть выбор. Нельзя так вот взять и все за нее решить.

– Я – спросил. И тебе советую. А лучше бы ты сделала это до того, как мне нервы трепать. – Дмитрий скрылся за воротами.

С Машей Лиза поговорила в тот же вечер. И выяснила, что «папе нужно будет помогать», что «не всякому человеку от рождения дается шанс стать крупной фигурой в огромной корпорации», что «Кембридж – это круто» и что «именно в таких мировых учебных заведениях человек обрастает первыми деловыми связями, которые в будущем могут сыграть в жизни важную роль». Маша закончила тем, что на все университетские каникулы будет обязательно приезжать домой. Поэтому пусть мамочка не волнуется – все у них останется, как прежде. Она обняла Лизу. Чмокнула в щечку и побежала по своим делам. Лиза сидела, застыв, как изваяние. И когда только вечно отсутствующий дома отец успел внушить дочери все эти прогрессивные мысли? Почему ему так легко дается то, на что у нее, Лизы, уходит море времени и сил? Ответа на эти вопросы Лиза так и не нашла.

Она пробовала заговорить с Дмитрием на тему Кембриджа еще несколько раз. Он молчал и на все доводы, убеждения, просьбы только повторял как заведенный, что все уже решено. Лиза перестала спать по ночам. Она не могла смириться с мыслью о том, что ее драгоценного ребенка пытаются у нее отнять. Отправить куда-то далеко-далеко, в эту чертову Англию. И как же она будет разрываться на части, как научится делить время между Сашенькой в Москве и Машей в Кембридже? Лиза знала себя. Знала, что не сможет так жить: будет рваться на каждые выходные к старшей дочери и, прилетев к ней, скучать по младшей. Она совсем себя измучила беспрерывными мыслями о том, что их семья рушится, распадается и разваливается на части. Родные, любимые, но разные части. Неужели дети всегда так болезненно для родителей взрослеют? И почему так быстро? Лиза непрерывно задавала себе эти вопросы. С трудом она удерживалась от того, чтобы не «шантажировать» Машку постоянно – словами о том, как она будет без нее скучать, или жалобами на то, что неблагодарная доченька бросает мать, которая вложила в нее все силы, всю любовь. Лиза понимала – таких вещей говорить нельзя. Как бы больно ни было, а решения своего повзрослевшего ребенка нужно научиться уважать. Слишком прозрачна и тонка грань между материнской любовью и материнским эгоизмом. А последний – прямой путь испортить раз и навсегда сложившуюся дружбу. Такую радостную, приятную и такую хрупкую одновременно. Так что Машку Лиза не трогала, а вот мужу объявила войну. Сказались и злость, и обида, и прошлые его грехи.

Дмитрий Львович старательно не замечал враждебности жены. Не реагировал на обиженное молчание, не отвечал на нападки, не комментировал ее еженощные бдения и вообще старался держаться от измотанной собственными тяжелыми мыслями супруги подальше. Пока она сама в очередной раз не подходила к нему и не поднимала «кембриджский вопрос». У Лизы исчерпывался запас разумных доводов и веских аргументов – все их она уже безрезультатно испробовала на супруге. Теперь она все чаще просто зло смотрела ему в глаза и угрожала. Тем, что устроит ему веселую жизнь, тем, что он у нее еще попляшет, тем, что его привычный уклад будет разрушен так же, как ее. Дмитрий Львович не реагировал. В результате Лиза начинала кричать и впадала в самую настоящую истерику.

В один прекрасный день Дмитрий Львович заявил, что с него хватит. Проорал в ответ, что, если она не перестанет накалять обстановку и настаивать на своем, он переедет в московскую квартиру – и все. Лиза испугалась. Попыталась взять себя в руки, но получилось не очень. Слезы брызнули из широко раскрытых глаз, а плач превратился в болезненные всхлипы. Выглядело это так, словно ей не хватало воздуха, чтобы дышать. Дима в свою очередь испугался тоже. Пожалел Лизу. Обнял ее за плечи и стал утешать. Не помогало. Тогда он встал, взял телефон и набрал какой-то номер.

– Виктор? Добрый вечер, Рубцов побеспокоил. Мне нужна твоя помощь. Да нет, я в порядке – жене. Запиши, пожалуйста, к себе на прием. Нет. Это долго. Найди время в понедельник. Откажи кому-нибудь! Да. Да. Устраивает. Я сам с ней подъеду. – И повесил трубку.

Дмитрий Львович вернулся к жене. Снова положил ей руку на плечо.

– В понедельник поедем к врачу.

– Зачем? – еле-еле смогла выдавить Лиза сквозь всхлипы.

– Он замечательный психотерапевт. Лучший. Если сами не можем разобраться со своими проблемами – будем привлекать сведущих людей.

– Я не буду! – Лиза говорила как капризный ребенок, утомленный собственным долгим плачем.

– Зато буду я. – Он крепче прижал к себе жену и стал укачивать ее как маленькую.

К Виктору они поехали. Правда, присутствие Дмитрия Львовича можно было назвать в лучшем случае номинальным. Он привез Лизу в клинику, провел в кабинет, представил врачу и тут же удалился. Дела. Лиза чувствовала себя неуютно. Никогда, даже близким, не рассказывала она о своих душевных муках, о проблемах в семье. А тут на тебе – совершенно чужой человек, да еще и мужчина, да еще приставучий, как банный лист. Он измучил ее вопросами. Обо всем – о ее образе жизни, о привычках, о муже, о детях. Лиза вздохнула с облегчением, только когда все это закончилась и она вышла из клиники на свежий воздух. В глубине души она считала подобные консультации совершенно бесполезными. Никогда не доверяла чужим. Да и с какой стати раскрываться перед совершенно незнакомым человеком? Тем более что с детства внушили, что «спасение утопающих – дело рук самих утопающих». Не на кого в этой жизни надеяться, кроме как на себя.

Водитель Дмитрия Львовича ждал ее на крыльце.

– Елизавета Андреевна, Дмитрий Львович просил вас не уезжать домой. Он хотел бы с вами пообедать. В «ПушкинЪ», в три. Могу вас туда отвезти? – Водитель услужливо открыл дверцу, Лиза села. Дверцу машины он не закрывал – ждал ответа.

– Можешь, – устало сказала она.

Дмитрий ждал ее за столиком на втором этаже. Лиза поднялась на лифте, отыскала мужа глазами. Он встал, когда она подошла, и продолжал стоять, пока официант не помог Лизе сесть. Обед уже был заказан. Лиза с горечью отметила, что и здесь ее никто не спросил. Настроение испортилось окончательно.

Из окна, у которого они сидели, лился яркий морозный свет. Дмитрий молчал. Лиза от нечего делать теребила салфетку и рассматривала мужа, пытаясь сравнить его с тем молодым человеком, которым он был тринадцать лет тому назад. Когда Машка была маленькая. Когда он только-только открыл свое собственное дело. Дима сильно располнел за это время, волосы чуть поредели, откуда-то появилась перхоть, зато взгляд стал самоуверенным и надменным. Он смотрел на людей только в упор, не стесняясь и не боясь показаться бестактным. Во всех его движениях читалось презрение к окружающим. Он не давал себе труда разобраться, кто перед ним: официант, портье, заместитель, партнер или жена. Все были для него слишком мелки, и всех он одаривал одним и тем же сверлящим холодным взглядом.

– Ну, как? – нарушил он, наконец, молчание.

– Плохо, – в тон ему ответила Лиза.

– Что, Виктор отказался помочь?

– Да что ты. Он-то как раз полон энтузиазма. Я не хочу.

– Это неразумно. – Дмитрий, видимо, дал себе зарок изъясняться только односложными фразами. – Попробовать стоит.

– А мы можем сменить тему? – Лиза боялась выйти из себя. Все-таки общественное место.

– Можем. Но я искренне хочу, чтобы ты поправилась.

– Я здорова, – процедила Лиза сквозь зубы. Она подумала, что он специально не стал дожидаться вечера, чтобы не заводить опасных разговоров дома. Там она бы впала в истерику снова. Здесь ей придется сдержаться – он знал, как она щепетильна по части демонстрации своих эмоций на людях.

– Хорошо. Но ты переживаешь. И это сказывается не только на мне. На детях тоже.

Лиза поджала губы. Значит, вот как. Неприкрытый шантаж.

– Дети не знают.

– Лизонька, – Дима, наконец, сменил застывшее выражение надменных глаз на что-то более человеческое, – ты зря так думаешь. Они все видят. Спрашивают меня, «что случилось с мамой». И что мне им сказать? Я же и сам не пойму, что конкретно произошло. Наша дочь сделала выбор. Я считаю его правильным. Вот и все.

– Это не Машка! – прошипела Лиза. – Это все ты! Ты ей внушил. Если тебя так тяготит присутствие в доме взрослой дочери, то мне оно жизненно необходимо!

– Не говори ерунды. – Дмитрий оставался спокоен. – Я люблю ее не меньше, чем ты. А в тебе говорит материнский эгоизм. – Лиза всхлипнула, припоминая собственные мысли в этом ключе. – Опасная штука, между прочим. «Я растила, я воспитывала, а она теперь меня бросает». Так нельзя! Нужно уметь принять все как есть. Даже если нам это кажется неправильным.

– Слишком много всего я принимаю «как есть»! – снова прошипела Лиза. – Если бы Машка сама придумала! Так ведь нет. Ты! Ты навязал. У Машки и в мыслях не было такого.