Мы продолжали идти от улицы кукол в сторону твоих апартаментов. Изредка проезжал полицейский патруль. Неоновые вывески бледно мигали, сопровождая все это электрическим треском. Ты иногда щурил глаза или закрывал их ладонью, они были слишком чувствительны – я видела, как слезы стекают по твоим бледным скулам. Резкий свет доставлял тебе боль, мне же, наоборот, нравился сверкающий неон Токио. Кажется, тогда у меня уже было чувство, что совсем скоро я окажусь в туманном мраке, где единственным цветным элементом будут голубые бабочки, парящие над темной лесной травой, поэтому я так ценила каждый момент, проведенный в городе.

Ты впервые привел меня к себе домой. Оказавшись в этом небольшом темном пространстве, я словно переступила какую-то грань в наших отношениях. Будто мы стали ближе, и сейчас ты откроешь мне какую-то тайну, которую больше никто не знает.

Я ошиблась. Время еще не пришло.

Хидео

Мои апарты – небольшая студия на четвертом этаже. Тихие соседи, с которыми я изредка пересекаюсь в лифте, всегда автоматически отводят глаза. В холле стопки манги на кофейном столике, автомат с напитками, десяток зонтов у выхода и шумный кондиционер. Когда за окном плюс тридцать пять градусов, у ресепшена всегда пусто, лишь манэки-нэко машет рукой, рассекая воздух и издавая едва уловимый бархатный звук. Он встречает постояльцев, призывая своей фарфоровой лапкой то ли деньги, то ли удачу.

В помещении творческий хаос. Все стены заклеены рисунками, изрисованы иероглифами. Всюду валяются таблетки. Не успел убраться. Да, в общем-то, и не собирался.

– Я практиковал каллиграфию, – попытался оправдаться. Я тоже всегда оправдываюсь за то, что так люблю.

Не о том заговорил. Снова пришлось сочинять глупые истории о том, как мучаюсь от аллергии на все. А может, моя болезнь – и правда просто аллергия? Аллергия на жизнь.

Ты неуверенно, но с интересом осмотрелась. Я был взволнован. Давно хотел пригласить тебя к себе, но все никак не решался. Мой маленький изолированный и дикий мир. Только тебе я смог показать его.

Мирай

На книжной полке стояла небольшая стеклянная статуя Будды, которая плавно переливалась разными цветами. Как оказалось позже, это самодельный светильник. Ну до чего же красиво!

На столе две банки: в одной – светлячки, в другой – большая голубая бабочка, еще живая.

– Где ты поймал такую? – спросила я, рассматривая ее.

– На водопаде Окутама их много, разных цветов, – спокойно ответил ты.

– Никогда не видела таких огромных бабочек.

– Можем как-нибудь поехать туда, посмотришь, – улыбнулся ты.

Я задумчиво кивнула, а потом вновь уставилась на банку.

– А зачем ты их тут держишь? Они же умрут.

– Люблю коллекционировать красивые вещи, – спокойно ответил ты.

– Но это же не вещи, а живые существа, – включилось мое подсознательное лицемерие. Я никогда не была веганом, не выступала в защиту животных, но почему-то мне было очень жалко эту бабочку и светлячков. И к чему это я вообще? Как же стыдно.

Ты присел на край кровати, неловко окинув взглядом пол.

Я вышла на балкон. Прохладный ночной воздух немного освежил меня. Улица была очень шумной: бары, клубы, притоны с проститутками в школьной форме, постоянное мигание неоновых вывесок.

Теперь я понимаю, почему в твоей квартире не было ламп. Тебе они попросту не нужны. Здесь достаточно света из внешнего мира.

Ты вышел на балкон вслед за мной.

– Шумно тут, да? – вздохнул ты, стараясь избавить нас обоих от неловкого молчания.

– Я думала, что тебе нравится жить в тишине. Даже у нас дома тише, – заметила я.

– Мне нравится тишина в меру, иначе я чувствую себя совершенно одиноким. И пусть мне не очень комфортно среди людей, я должен слышать их, знать, что рядом кто-то есть, – сказал ты.

– А чего ты боишься больше всего? – вдруг спросил ты, взглянув на меня.

Я посмотрела с балкона вниз, а затем, наоборот, на ночное небо. Где-то вдали были слышны полицейские сирены. Пролетел самолет. Проститутки смеялись у входа в бар вместе с якудзами средней руки.

– Смерти, наверное, – не особо задумываясь, ответила я.

Ты усмехнулся, но усмешка твоя была доброй. Неоновые вывески продолжали мигать, отбрасывая свет на твои покрасневшие глаза, отчего казалось, что ты не человек, а робот.

На секунду ты зашел обратно в квартиру и вернулся с той банкой в руках. Бабочка внутри билась о стекла. Ты снял крышку и выпустил ее. Мы остались стоять на балконе и смотреть, как она неуверенно взлетает и растворяется в цветной дымке ночного Токио.

Бессонница
不眠症

Мирай

Однажды мой друг не вернулся домой.

В ту ночь мне плохо спалось. Неспокойно как-то было. Я все списывала на двойной кофе, от него, наверное, сердце колотилось и волнение накатывало.

Несколько раз пыталась уснуть, пила снотворные, снова просыпалась. Шум, всюду был какой-то раздражительный шум. Я со злостью захлопнула окно, дверь на балкон, гневно опустилась на колени и чуть ли не в истерике зажала уши ладонями. Я все равно слышала шум.

Что-то странное происходило со мной. Я решила позвонить другу и спросить, когда он придет. Чтобы не сойти с ума, нужно было с кем-то поговорить. Как раньше. Сидеть вдвоем на балконе, слушать музыку из колонки и обсуждать все, что только можно.

На часах было четыре утра. Нет, вру, половина пятого. На звонок ответил не мой друг, а полицейский. Он не сразу понял, на каком языке говорить со мной (я знала лишь базовые фразы на японском), и тут уже другой голос, на ломаном английском, видимо помощник его или еще кто: «Да. Задержан. Продавал наркотики иностранцам. А вы не знали? Что будет? Сядет. Насколько? Пока неизвестно. Будет расследование. Пока ничего не могу сказать».

Опять закрыла балкон, вернулась в комнату.

Легла на пол и начала беззвучно рыдать, находясь в окружении огромных мягких игрушек, которые мы вместе с ним выигрывали в автоматах на Акихабаре. Все эти голубые пингвины, зайцы в цветных рубашках, цыплята и котята, радужные медведи и щенки. Они смотрели на меня своими глазами-пуговками (это те, кому повезло, у кого-то просто ниточки-крестики вместо глаз), а мне было нечего сказать. Самой себе, конечно же.

Тогда внутри меня что-то умерло. Словно кто-то резко повернул жизнь в другую сторону, и из своего беззаботного подросткового мира я выпала в жестокую реальность. Как будто какое-то хорошее детское воспоминание черной краской испачкали. Мрачный осадок…

И что мне оставалось делать? Я позвонила тебе.

Хидео

В ту ночь я не спал. Специально оделся, даже кроссовки зашнуровал. Принял таблетки, чтобы дышалось легче. Ожидал твоего звонка, волновался. Понимал, что тебе потребуется утешение. А через полчаса был уже у тебя дома. В этой квартире все вещи еще напоминали о том, что здесь жили два человека. Теперь ты осталась одна.

В твоей комнате немного места, но очень мило и уютно. Над кроватью висел блестящий самурайский меч с заплетенным в узел сагэо, подсвечивающийся хорошо скрытой под ним светодиодной лентой. Изящное и хрупкое изделие, явно дорогой подарок, подобранный специально под твой рост и вес. Там же игрушки. Краски и мольберт. Скетчбук и тушь. Твои сладкие карамельные духи и цветущие комнатные розы цвета вина.

С тобой приятно засыпать. Это именно то, чего мне так не хватало. Наши ноги переплелись, а твой маленький нос идеально прижимался к моей челюсти. Я чувствовал твое легкое дыхание на моей шее. Мягко стискивал хрупкую кисть твоей руки, а твои тонкие пальцы нервно постукивали по моей груди, пока ты не уснула. Я попытался угадать мотив.

Вспомнил о том, что сделал, и мне стало страшно. Очень страшно.

Что заставило меня так поступить? Ревность? Знал же, что вы просто друзья, и все равно выслеживал его. А потом сдал полиции. Может, правильно? Нет, не правильно.

Даже не знаю, что отвратительнее – мой анонимный звонок или желание оказаться единственным рядом с тобой? Как ты думаешь?