Полил дождь. Грей сморгнул с ресниц капли и тряхнул головой. Воздух казался ему резким, острым на вкус, словно разрезанный металл, и на миг ему почудилось, что он пахнет… багряным.

– Так не бывает, это неправильно, – сказал он и обнаружил, что к нему вроде окончательно вернулся дар речи. Он повернулся к Хантеру, хотел что-то сказать ему, но хирург, конечно, бросился к Николсу и уже снимал с него рубашку. На ней была кровь, Николс отказывался лечь и размахивал здоровой рукой. Кровь текла из его носа. Возможно, она и испачкала его рубашку.

– Сэр, пойдемте отсюда, – произнес рядом с ним чей-то голос. – Все это может скверно обернуться для леди Джоффри.

– Что? – Он удивленно посмотрел на неведомого собеседника и обнаружил, что это Ричард Тарлтон, который когда-то в Германии был его энсином. Теперь он носил мундир улана. – Ах да, верно. – Дуэли были в Лондоне вне закона. Если полиция арестует гостей Люсинды в парке перед ее дворцом, разразится скандал – и ее супруг, сэр Ричард, вряд ли будет этому рад.

Свидетели дуэли уже растаяли, словно их растворил дождь. Факелы у дверей погасли. Николсу помогали идти хирург и кто-то еще. Они скрылись за завесой дождя. Грей зябко поежился. Бог весть где остались его камзол и плащ.

– Что ж, пошли, – согласился он.

Грей открыл глаза.

– Том, ты что-то сказал?

Том Бёрд, его слуга, только что перед этим оглушительно кашлянул примерно в одном футе от уха Грея. Убедившись, что завладел вниманием хозяина, он протянул ему ночной горшок с ручками.

– Его светлость уже внизу, милорд. С ее светлостью.

Грей, моргая, посмотрел на окно за спиной Тома, где за раздвинутыми драпировками серел хмурый и дождливый день.

– С ее светлостью? Что, с герцогиней? – Неужели что-то случилось? Ведь сейчас часов девять утра, не больше. Его невестка никогда не появлялась у него раньше полудня, и он не припомнит, чтобы она вообще куда-нибудь ездила днем вместе с его братом.

– Нет, милорд, с маленькой.

– Маленькой?… О, с моей крестницей? – Он сел, чувствуя себя неплохо, но странновато, и взял у Тома посудину.

– Да, милорд. Его светлость сказал, что хочет поговорить с вами насчет того, что произошло вчера вечером. – Том отошел к окну и стал придирчиво осматривать то, во что превратились рубашка и бриджи Грея, запачканные травой, грязью, кровью и пятнами пудры. Том с упреком взглянул на Грея, а тот, закрыв глаза, пытался точно припомнить – что же случилось прошлым вечером.

Он чувствовал себя как-то странно. Это было не похмелье, ведь он ничего не пил; голова тоже не болела, и с желудком все было благополучно.

– Вчера вечером, – неуверенно повторил Грей. Вчерашний вечер был весь в тумане, но он помнил его. Вечеринка с угрем. Люсинда Джоффри, Каролина… Почему Хэл так озабочен чем-то? Чем, дуэлью? Зачем брату беспокоиться из-за такой ерунды? Но если даже он и беспокоится, зачем примчался к Грею ни свет ни заря со своей шестимесячной дочкой?

Необычным было скорее время суток, чем присутствие малышки. Брат часто брал дочку с собой под неубедительным предлогом, что ребенку нужно чаще бывать на воздухе. Супруга обвиняла его в стремлении похвастаться дочкой – она и впрямь была прелестна, – но Грей считал, что причина чуть проще. Его свирепый и властный брат-диктатор, полковник его собственного полка, внушавший трепет как своим подчиненным, так и противнику, влюбился в свою дочку. Полк через месяц отправится на новые квартиры, и брату была невыносима мысль, что он надолго расстанется с ней.

Итак, он вышел к герцогу Пардлоу, сидевшему в утренней комнате. Леди Доротея Жаклин Бенедикта Грей лежала у него на руках и грызла сухарь, который держал ее отец. Ее мокрый шелковый чепчик, крошечные башмачки на кроличьем меху и два письма, одно открытое, другое все еще запечатанное, лежали на столе возле локтя герцога.

Хэл поднял на него глаза:

– Я заказал тебе завтрак. Поздоровайся с дядей Джоном, Дотти. – Он осторожно повернул дочку лицом к брату. Все ее внимание было по-прежнему направлено на сухарь, но она все же слабо гулькнула.

– Здравствуй, моя красавица. – Джон нагнулся и поцеловал ее в макушку, покрытую светлым пушком и чуть-чуть влажную. – Ты приятно прогулялась с папочкой под проливным дождем?

– Мы принесли тебе кое-что. – Хэл взял открытый конверт и, подняв бровь, вручил его брату.

Грей тоже поднял бровь и стал читать письмо.

– Что? – Раскрыв рот, он оторвался от письма.

– Да, я тоже так воскликнул, – добродушно согласился Хэл, – когда мне принесли письмо еще до рассвета. – Бережно держа дочку, он протянул руку к запечатанному письму. – Вот это письмо для тебя. Его доставили уже на рассвете.

Грей бросил первое письмо, словно оно жгло его пальцы, схватил второе и торопливо открыл.

«Ах, Джон, – начиналось оно без преамбулы, – прости меня, я не смогла остановить его, правда, не смогла, я ТАК виновата. Я говорила ему, но он не хотел ничего слышать. Я готова бежать отсюда, только не знаю куда. Пожалуйста, пожалуйста, сделай что-нибудь».

Письмо было без подписи, но она и не требовалась. Он всегда узнал бы стремительный и небрежный почерк благородной Каролины Вудфорд. Листок был в пятнах и потеках – от падавших на него слез.

Грей тряхнул головой, словно хотел прочистить мозг, затем снова взял первое письмо. Да, он все понял правильно – это был формальный вызов от Альфреда, лорда Эндерби, его сиятельству герцогу Пардлоу с требованием сатисфакции в связи с оскорблением чести его сестры, благородной Каролины Вудфорд, братом его светлости, лордом Джоном Греем.

Грей несколько раз перевел взгляд с одного письма на другое, потом посмотрел на брата:

– Какого черта?

– Как я догадываюсь, вчерашний вечер был у тебя богат событиями и ты не скучал, – буркнул Хэл, наклоняясь за сухарем, который Дотти уронила на ковер. – Нет, моя радость, ты уже не хочешь его грызть.

Дотти бурно не согласилась с отцом, и ее отвлек только дядя Джон; он подхватил ее на руки и пощекотал ей шейку.

– Да, не скучал, – повторил Грей. – Это точно. Но я ничего не сделал Каролине Вудфорд, только держал ее за руку, когда мы ждали удара электрического угря. Клянусь. Алабалалала глглгглглглглгл, – добавил он, повернув лицо к Дотти. Девочка в ответ взвизгнула и загулила. Джон поднял глаза и встретился с вопросительным взглядом брата.

– На вечеринке у Люсинды Джоффри, – пояснил Грей. – Вы с Минни тоже ведь были приглашены?

Хэл усмехнулся.

– О да, были, но я уже обещал быть в другом месте. Минни ничего не сказала мне про угря. Я слышал только, что ты дрался на дуэли из-за девушки. Это правда?

– Что? Я не… – Джон замолк и пытался вспомнить. – Ну, пожалуй. Надо подумать. Николс – помнишь, тот самый мерзавец, который написал оду… Что-то там… у ног Минни? Он поцеловал мисс Вудфорд вопреки ее желанию, и я ему врезал. Кто рассказал тебе о дуэли?

– Ричард Тарлтон. Он заглянул вчера вечером в салон к Уайту и сообщил, что только что отвез тебя домой.

– Что ж, тогда ты скорее всего знаешь об этом столько же, сколько и я. О, тебе хочется, чтобы папочка поскорее вернулся домой, правда? – Он передал Дотти брату и стряхнул с плеча влажную полоску слюны.

– Возможно, именно на это и намекает Эндерби. – Хэл кивком показал на письмо. – Что ты публично скомпрометировал честь бедной девушки, устроив из-за нее скандальную дуэль. Пожалуй, его можно понять.

Дотти, урча, теперь грызла деснами сгиб отцовского пальца. Хэл полез в карман, вынул серебряное кольцо и протянул его дочке, искоса поглядев на брата.

– Ты ведь не хочешь жениться на Каролине Вудфорд, верно? А в послании Эндерби читается именно такой намек.

– Господи, нет! – Каролина была хорошим другом – умная, хорошенькая, способная на озорные выходки – но жениться?… Хм-м…

Хэл кивнул:

– Милая девушка, но через месяц ты окажешься в Ньюгейте или Бедламе.

– Или в могиле, – добавил Грей, осторожно потрогав перевязанные по настоянию Тома костяшки пальцев. – Ты не знаешь, как сегодня дела у Николса?

– А-а. – Хэл выпрямился с тяжелым вздохом. – Он… умер, вообще-то. Я получил довольно мрачное письмо от его брата; он обвиняет тебя в убийстве. Оно пришло во время завтрака. Я как-то не подумал, а ведь надо было взять и его. Ты в самом деле хотел его убить?

Грей сел от неожиданности в кресло; от его лица отхлынула вся кровь.

– Нет, – прошептал он непослушными губами. – О Господи, нет.

Хэл торопливо достал из кармана табакерку, вытряхнул из нее пузырек с ароматическими солями и протянул брату. Грей был благодарен ему за это; он не собирался падать в обморок, но волна аммиачных паров оправдывала слезы на его глазах и неровное дыхание.

– Господи, – повторил он и бурно чихнул несколько раз кряду. – Я не собирался его убивать – клянусь, Хэл. Я хотел выстрелить в воздух. Или пытался, – искренне добавил он.

Письмо лорда Эндерби стало теперь понятнее, как и приезд Хэла. То, что казалось глупой историей, которая должна была улетучиться вместе с утренней росой, обернулось не просто скандалом, а чем-то похуже. Не исключено, что его могут арестовать за убийство. Неожиданно у его ног разинул пасть узорчатый ковер – пропасть, в которой могла сгинуть его жизнь.

Хэл кивнул и дал ему свой носовой платок.

– Знаю, – спокойно сказал он. – Такие вещи… случаются иногда. Помимо твоей воли – и ты готов все отдать, даже свою жизнь, лишь бы вернуть все назад.

Грей вытер лицо и посмотрел из-под руки на брата, на лице Хэла читалась тревога. Внезапно брат показался ему старше своих лет.

– Ты имеешь в виду Натаниэля Твелвтриса? – В другой ситуации он бы не упомянул о том случае, но тут нервы у братьев были на пределе.

Хэл хмуро посмотрел на него и отвернулся.

– Нет, не Твелвтриса. В тот раз у меня не было выбора. И я должен был убить его. Я имел в виду… то, что привело к дуэли. – Он поморщился. – Быстро женишься, потом долго расхлебываешь. – Он посмотрел на письма, лежавшие на столе, и покачал головой. Его ладонь нежно погладила девочку по головке. – Я не хочу, чтобы ты повторял мои ошибки, Джон, – спокойно добавил он.

Грей молча кивнул. Первую жену Хэла соблазнил Натаниэль Твелвтрис. Сам Грей, независимо от той неудачи брата, не собирался ни на ком жениться, тем более теперь.

Хэл хмурился и в задумчивости стучал конвертом по столу. Потом бросил быстрый взгляд на Джона и вздохнул. Отложил письмо в сторону, сунул руку в карман камзола и вытащил еще два документа, один, судя по печати, явно официальный.

– Твое новое звание, – сообщил он, протягивая документы Джону. – За Крефельд, – добавил он, подняв бровь, в ответ на недоуменный вопрос в глазах брата. – Тебя тогда повысили до подполковника. Не помнишь?

– Я… ну… не очень. – У Грея было смутное ощущение, что кто-то – возможно, Хэл – сообщил ему об этом вскоре после Крефельда, но тогда он был тяжело ранен и не настроен думать об армии, не говоря уж о том, чтобы беспокоиться о продвижении по службе. Позже…

– Тут не могла произойти ошибка? – Грей взял в руки конверт и открыл его, хмурясь. – Я думал, что они переменили решение.

– О, значит, ты помнишь, – сказал Хэл, все еще подняв бровь. – Генерал Уайдмен присвоил тебе его после сражения. Правда, утверждение задержалось из-за расследования по поводу взрыва пушки, а потом… э-э… истории с Адамсом.

– О-о. – Грей все еще не мог опомниться после известия о смерти Николса, но при упоминании об Адамсе его мозг снова заработал. – Адамс. Ты имеешь в виду, что Твелвтрис тормозил мое повышение? – Полковник Реджинальд Твелвтрис из Королевской артиллерии был братом Натаниэля и кузеном Бернарда Адамса, преступника, ожидавшего результатов расследования в Тауэре, после стараний Грея прошлой осенью.

– Да. Ублюдок, – бесстрастно добавил Хэл. – На днях я завтракаю с ним.

– Не ради меня, надеюсь, – сухо сказал Грей.

– О нет, – заверил его Хэл, ласково покачивая дочку, чтобы она не капризничала. – Это будет чисто личное удовольствие.

После этих слов, несмотря на беспокойство, Грей улыбнулся и положил на стол документ о повышении.

– Ладно, – сказал он, бросив взгляд на четвертый конверт, который все еще лежал на столе. На вид это было официальное письмо, и оно было вскрыто, а печать сломана. – Брачное предложение, обвинение в убийстве, новое повышение – что там, черт побери? Счет от моего портного?

– А-а, ты об этом письме. Вообще-то я не собирался показывать его тебе, – проговорил Хэл и осторожно, чтобы не уронить Дотти, наклонился вперед и отдал письмо брату. – Но в сложившейся ситуации…

Хэл спокойно ждал, когда Грей достанет письмо и прочитает его. Это был запрос – или приказ, в зависимости от того, как посмотреть, – о присутствии майора лорда Джона Грея на военно-полевом суде над капитаном Чарльзом Керратерсом в качестве свидетеля обвиняемого. В…

– В Канаде? – Возглас Джона напугал Дотти; она сморщила личико и собралась заплакать.

– Тише, доченька. – Хэл торопливо погладил ее по спинке и покачал. – Все хорошо, только дядя Джон у нас болван.

Грей пропустил его слова мимо ушей и помахал письмом:

– Какого дьявола? За что судят Чарли Керратерса? И почему меня вызывают в качестве его свидетеля?

– Не смог подавить бунт, – ответил Хэл. – А почему тебя? Кажется, по его просьбе. Когда офицеру предъявлено обвинение, он имеет право выставить собственного свидетеля. Разве ты не знаешь об этом?

Грей знал, но как-то умозрительно. Он никогда не участвовал в военно-полевом суде и не вполне представлял, как подобное проходит, ведь этот суд отличался от обычного, гражданского суда. Грей покосился на брата:

– Так ты говоришь, что не собирался показывать мне это письмо?

Хэл неопределенно пожал плечами и тихонько подул на макушку дочки; короткие, светлые волосики зашевелились, словно пшеница под ветром.

– А зачем? Я собирался написать им, что ты нужен мне здесь, ведь я твой командир. С какой стати тебе тащиться в какую-то дикую Канаду? Однако, зная твое умение влипать в неприятные истории… Что ты почувствовал? – с любопытством спросил он.

– Что почувствовал?… Ах, ты об электрическом угре. – Грей привык к молниеносной смене тем разговора и легко приспосабливался к ней. – Знаешь, это был скорее шок.

Он посмеялся – хоть и с дрожью в голосе – над любопытством брата. Дотти барахталась в отцовских руках и тянула к дяде свои пухлые, маленькие ручки.

– Резкий толчок, – сказал он, забирая девочку у Хэла. – Нет, правда, это было примечательно. Тебе знакомо ощущение, когда ты ломаешь кость? По телу проходит рывок или удар, прежде чем ты почувствуешь боль. На мгновение ты как бы слепнешь, и тебе кажется, что тебе загнали гвоздь в кишки. Так все и было, только гораздо сильнее и продолжалось дольше. У меня остановилось дыхание, – признался он. – Буквально. Вроде и сердце тоже. Доктор Хантер – ну, знаешь, тот анатом – стоял рядом, и он ударил меня кулаком в грудь, чтобы оно снова забилось.

Хэл слушал с пристальным вниманием и задал несколько вопросов, на которые Грей отвечал машинально, потому что его голова была занята этим последним официальным запросом.

Чарли Керратерс. Они были молодыми офицерами, правда, из разных полков. Плечом к плечу бились в Шотландии, вместе шлялись по Лондону во время увольнительных. Между ними было что-то – хотя связью это не назовешь. Три-четыре кратких эпизода – потные, с прерывистым дыханием соития в темных углах, которые можно было благополучно забыть при свете дня или списать на пьянку. Впоследствии они оба даже не говорили об этом.

Все это было в Плохое время, как Грей мысленно называл годы после смерти Эктора. Тогда он искал забвение всюду, где только мог – и часто находил, – медленно приходя в себя.

Скорее всего, он вообще не вспомнил бы о Керратерсе, если бы не одна вещь.

Керратерс родился с интересным уродством – двойной рукой. Его правая рука была нормальная на вид и работала нормально, но из запястья росла еще одна рука, карликовая, и аккуратно лежала на большой партнерше. Возможно, доктор Хантер заплатил бы сотни фунтов за эту руку, подумал Грей, и его желудок еле заметно дернулся.

На карликовой руке были только три коротких пальца – но Керратерс мог их сжимать и разжимать; правда, при этом работала одновременно и большая рука. Шок, когда Керратерс сжал обеими кистями член Грея, был почти таким же необычным и острым, как разряд электрического угря.

– Николса ведь еще не похоронили, правда? – отрывисто спросил он. Мысль о вечеринке с угрем и докторе Хантере заставила его прервать какую-то фразу брата.

Хэл удивленно пожал плечами:

– Конечно, нет. А что? – Прищурив глаза, он посмотрел на Грея. – Ты ведь не собираешься присутствовать на похоронах, правда?

– Нет-нет, – поспешно ответил Грей. – Я только подумал о докторе Хантере. У него… хм-м… определенная репутация, а Николс ушел вместе с ним. После дуэли.

– Какая репутация? Скажи! – нетерпеливо спросил Хэл.

– Похитителя трупов, – выпалил Грей.

Последовало молчание; на лице Хэла забрезжила догадка. Он даже слегка побледнел.

– Не думаешь ли ты?… Нет! Разве он мог?

– Э-э… хм-м… камни кладут в гроб прямо перед тем, как забьют крышку – во всяком случае, я слышал такое, – сказал Грей как можно более внятно, пока кулачок Дотти колотил его по носу.

Хэл с трудом сглотнул. Грей увидел, что у брата встали дыбом волосы на запястье.

– Я спрошу у Гарри, – сказал Хэл после недолгого молчания. – Подготовка к похоронам едва ли началась, и если…

Братья содрогнулись, живо представив сцену, когда взволнованный родственник настаивает на том, чтобы открыли крышку гроба, и обнаруживает там…

– Может, лучше не надо, – со вздохом сказал Грей. Дотти уже перестала отрывать ему нос и била крошечной ладошкой по его губам, когда он говорил. Ощущение ее ручонки…

Он ласково отодвинул племянницу от своего лица и отдал Хэлу.

– Не понимаю, почему Чарльз Керратерс считает, что я могу ему помочь – но ладно, я поеду. – Он покосился на письмо от лорда Эндерби и на смятое послание Каролины. – В конце концов, полагаю, что есть вещи похуже, чем потеря скальпа при встрече с краснокожим.

Хэл строго кивнул:

– Я уже отдал все распоряжения. Ты отплываешь на «Харвуде» завтра утром. – Он встал и поднял Дотти. – Пойдем, доченька. Поцелуй на прощанье дядю Джона.

Спустя месяц Грей в сопровождении Тома Берда перебрался с «Харвуда» на одно из маленьких суденышек, которые должны были доставить их и батальон луисбургских гренадеров на большой остров в устье реки Сен-Лоран.

Никогда еще он не видел ничего подобного. Сама река была необъятна, почти полмили шириной, и глубокая; ее волны то сверкали синевой под ярким солнцем, то чернели. На обоих берегах высились утесы и волнистые холмы с такими густыми лесами, что каменные склоны скрывались под их зеленью. Стояла жара, над головой Грея сиял яркий купол неба; он был гораздо ярче и шире, чем все небеса, какие он видел раньше. Из пышной растительности доносилось громкое гудение – насекомые, предположил он. Пели птицы, шумела вода, но казалось, что поет сама эта дикая местность, поет голосом, слышным только в его крови. Рядом с Греем вибрировал от восторга Том и таращил глаза, чтобы ничего не упустить.

– Ого, неужели это краснокожий? – прошептал он, наклонившись к Грею.