2
Дэмиэн

– Дэмиэн! – позвала Стефани с лестничной площадки. – Ты не знаешь, где лиловая простыня на резинках?

Он был на кухне, в пижамных штанах и халате; в кармане у него лежала одинокая и рассохшаяся «Мальборо лайт», которую он только что с несвойственной некурящим радостью обнаружил в самом дальнем углу навесного шкафчика. Дэмиэн уже готов был ее закурить – убедив себя, что это вполне нормально после одиннадцати месяцев воздержания. Он жалел, что, перед тем как бросить, не сумел в новогоднюю ночь как следует насладиться той Самой Последней в Жизни. Он был тогда слишком пьян. Единственный действенный способ отказаться от этой мерзкой и дорогостоящей привычки – выкурить тонну сигарет за раз, накуриться до тошноты (что он и сделал), а потом торжественно взяться за последнюю, с мрачной и скорбной сосредоточенностью, набираясь сил и решимости, чтобы последняя затяжка действительно обозначила собой точку (а вот этого он не сделал). Не получилось никакого прощания, никакого поклона, никакого занавеса, и это мешало Дэмиэну по-настоящему начать некурящую жизнь. Так что сейчас он позволит себе эту последнюю. Она явно предназначалась ему судьбой. Все это время она поджидала его здесь, за вазами, как раз ради такого вот утра, когда он проснется несчастным, слабым, подавленным и неудовлетворенным. Единственная проблема состояла в том, что он никак не мог найти, чем прикурить. После долгих алчных и раздраженных поисков он решился использовать для этой цели кухонную плиту и уже открыл было заднюю дверь, готовясь удрать в сад, как только зажжет сигарету. На улице шел дождь, но это его не останавливало.

– Дэмиэн?..

С огромной неохотой он двинулся в противоположном направлении, к коридору, отправив сигарету обратно в карман и продолжая ее поглаживать. Почему Стефани именно сейчас понадобилось спрашивать о какой-то простыне? Почему он на ней женился? Почему он живет на окраине Доркинга?

– Что там? – бросил он.

Стефани стояла на лестничной клетке в своей обычной для субботней уборки одежде: тренировочные штаны, мокасины, футболка с надписью «Я люблю Мадрид», без лифчика, из-под сине-белой косынки выбиваются жидкие каштановые волосы. Без макияжа. В такие моменты Дэмиэн каждый раз недоумевал: как охотно его жена подыгрывает собственному увяданию. Непонятно откуда возникла вдруг мысль: вот Мелисса, наверное, убирается с накрашенными губами, с сережками в ушах, в симпатичном топе – совсем другое дело. Понятно, что испытывает Майкл, когда видит ее такой.

– Я на прошлой неделе купила в «Би-Эйч-Эс» лиловую простыню. Убрала ее в сундук. А теперь она куда-то пропала, – сообщила Стефани. – Она была с резинками. Натягиваешь их на углы матраса, очень продуманная эластичная вещь, спину не надо ломать, чтобы подоткнуть простыню.

Сварливость в ее голосе имела несколько причин. Во-первых, Стефани совсем не понравился его тон, ее словно выставляли какой-то назойливой занудой, в то время как она говорит о необходимом поддержании быта и порядка в их общем доме. Во-вторых, этот тон свидетельствовал о том, как Дэмиэн в последнее время стал к ней относиться – с досадой, безразличием, даже пренебрежением, – что, как объясняла себе Стефани, связано с недавней смертью его отца. Похороны были всего месяц назад. Она старалась проявлять терпение и понимание, но все это начинало беспокоить: что он бесцельно слоняется по дому, практически не обращает внимания на детей и нарочно ложится спать значительно позже, чем она, а встает раньше (в частности, вчера вечером и сегодня утром), чтобы им не приходилось общаться друг с другом по-настоящему, а стоит спросить, что случилось и не хочет ли он об этом поговорить, он отвечает, что все в порядке, хотя это явно не так. А в-третьих, она терпеть не могла, когда что-то в доме перекладывали без ее ведома. И еще в-четвертых: она ненавидела заправлять простыни, особенно под этот нелепый громоздкий матрас, на покупке которого настоял Дэмиэн, потому что он дешевле, чем пенополиуретановый, который хотела купить она. И сейчас Стефани готовила простынную модернизацию: скоро на каждом матрасе в доме будут простыни на резинках; и если на нее огрызаются за то, что она пытается воплотить в жизнь свою маленькую утопию, что ж, – пусть Дэмиэн и лишился отца, – сочувствовать ему она не будет.

– Никакой лиловой простыни я не видел, – ответил он. – Я вообще не понимаю, о чем ты.

– Этот дом, – резко сказала Стефани, многозначительно обводя рукой потолки, стены, буфеты и пластиковые окна, просторную лужайку и простирающиеся за ней Суррейские холмы, – это общая территория, Дэмиэн. Ты понимаешь, что это значит? То есть мы все живем тут вместе, и ты, и я, и наши дети, да? У тебя их трое. Их зовут Джерри, Аврил и Саммер. Меня зовут Стефани, мы с тобой женаты, а у женатых людей принято разговаривать друг с другом, рассказывать о своих проблемах, если их что-то беспокоит.

Стефани чувствовала, как сама все больше расстраивается. Этот саркастический тон она усвоила в детстве, наблюдая, как ее старшая сестра-подросток спорит с матерью; но за собой стала его замечать – и довольно часто – лишь выйдя за Дэмиэна. И все же по отношению к Дэмиэну это было неправильно. Слишком жестоко. Он смотрел на нее снизу – грустно, неприязненно и слегка озадаченно. Стефани стало его жалко, но она все-таки продолжила:

– И если тебя что-то беспокоит, а я знаю, что так и есть, то сейчас самое время выложить это и поплакаться мне в жилетку, мистер, потому что если ты и дальше будешь вот так вот уныло бродить по дому, то я, честное слово, свихнусь. Я понимаю, тяжело потерять отца. Я знаю, что буду то же самое чувствовать, когда… если… когда мой папа… даже думать об этом не хочу, но… Дэмиэн, да поговори же ты со мной!

Теперь она уже плакала – не рыдала, это было ей несвойственно, но в глазах у нее стояли слезы, плечи поникли в мольбе. Дэмиэн почувствовал, что ему надо бы ее утешить, и это его раздосадовало еще больше. Он все еще думал о своей сигарете, все еще ощущал тот момент, когда собирался ее закурить. За парадной дверью слышался шум дождя, и Дэмиэн представлял себе, как дождь идет и за задней дверью, там, где поджидает она – Последняя. Он будет смотреть в небо, будет выпускать дым в воду, и на некоторое время его покинут все чувства, все обязательства, вся пустота, и он сам станет воплощением пустоты. В попытке вернуться в этот недолговечный рай Дэмиэн поставил одну ногу на нижнюю ступеньку лестницы в знак сочувствия, и Стефани, заметив это, спустилась на две ступеньки – проявляя большее великодушие, чем он, поскольку с психологическим здоровьем у нее все было более или менее в порядке. Ему полагалось что-нибудь сказать.

– Послушай, Стеф, у меня все нормально.

В ней снова зрел едкий ответ, но она решила потерпеть.

– Не расстраивайся. Прости меня. Я знаю, я сейчас такой… немного отчужденный. Это просто из-за работы и всяких таких вещей. И насчет Лоуренса я не переживаю, честно. Тут вообще ничего особенного нет.

– Ты хоть понимаешь, что это звучит безумно? Как тут может не быть ничего особенного?

Стефани казалось странным и отчасти ненормальным, что Дэмиэн называет своего отца по имени. Она никогда не слышала, чтобы он говорил о нем иначе. Сама она видела «Лоуренса» лишь несколько раз: однажды – на совместном ужине в лондонском Саут-Банке, в начале их с Дэмиэном романа, позже – на свадьбе. Лоуренс произвел на нее впечатление холодного, немногословного, немного надменного и не особенно счастливого человека.

– Вот представь себе. – Дэмиэн снова заговорил брюзгливым тоном. – Мы не были близки. Я не убит горем. Ты же знаешь, что мы не были настолько близки.

– Да, я знаю, что вы не были настолько близки, но все-таки это твой папа.

Секунду она разглядывала мужа, словно тот сидел в аквариуме, и поняла, что конструктивно этот разговор не завершится. Дэмиэну надо дать побольше времени. Она высказала то, что следовало высказать, испытала некоторое облегчение и теперь вернется в свой обычный субботний день, который, закончив уборку, проведет в великолепном и всепоглощающем общении с детьми. Следовало сделать кораблик из ирисок, до конца собрать пазл с изображением Букингемского дворца, посетить урок плавания, а еще – ах да, точно! – съездить вечером в гости к Майклу с Мелиссой, чтобы поглядеть на их младенца. Мысль о напряженной поездке в Лондон вместе с Дэмиэном радовала не очень. Подарок она уже купила (упаковку комбинезончиков на шести-девятимесячных, стопроцентный хлопок), но с этим, возможно, лучше подождать.

– Ты уверен, что хочешь в гости? – спросила Стефани. – Может, откажемся?

– Нет.

– Что значит «нет»? Ты не уверен? Или не хочешь, чтобы мы отказывались? Они же твои друзья, а не мои. Так что мне все равно.

– Нет, мы пойдем, – сказал Дэмиэн. – Я в порядке.

– Ты в порядке.

– Да. В порядке.

– Ладно. В порядке. Как скажешь. – Стефани в раздражении подняла брови, всплеснула руками и пошла обратно наверх. Она не позволит Дэмиэну испортить ее день. Человек имеет право на счастье. – Просто помни, что я рядом, если вдруг я тебе понадоблюсь, – сказала она по пути. – Не отстраняйся от меня. Ну, и все такое прочее. А я пойду поищу эту простыню. И пожалуйста, не забудь сегодня вымыть ванные.

Дэмиэн смотрел, как она уходит. Чувствовал он себя паршиво. Возбуждение, возникшее при мысли о сигарете, несколько остыло, но он все равно ее выкурит. Он вернулся на кухню, включил плиту – и обнаружил, достав сигарету из кармана, что та сломалась от его поглаживаний. Прямо возле фильтра виднелась прореха – в самом ответственном и неоперабельном месте. У него даже не было папиросной бумаги, чтобы сделать самокрутку. Навесной шкафчик давным-давно очистили от всех намеков, от всех искушений, за исключением этой случайной оплошности. Закрыть никотиновый гештальт не получилось. И Дэмиэн винил в этом лично Стефани.

* * *

Дэмиэн познакомился со Стефани на благотворительной конференции в Ислингтоне. В то время они оба жили в Лондоне. Он был инспектором по предоставлению жилья в районе Эджвер (его первая работа после окончания университета), а она служила в НОЗДЖ^[3], в отделе фандрайзинга. Она была высокая, крепкая и скромная; не совсем его тип – в том смысле, что она не походила на Лизу Боне, Чилли из группы TLC или Тони Брэкстон, – но цельная и по-своему привлекательная, нечто среднее между Кейт Мосс и Элисон Мойе. Кроме того, у нее имелось качество, которым не обладал сам Дэмиэн: умение быть довольной, – и это действовало на него успокаивающе. Она выросла в Лезерхеде, небольшом городке на севере Суррея. Ее отец, Патрик, бывший диспетчер транспорта, теперь владел магазином растений и садовой мебели, расположенным возле трассы А24 по дороге к Хоршему. Магазином он занимался вместе со своей женой Вереной, матерью Стефани, наполовину итальянкой. Верена ведала бухгалтерией и административными вопросами, а Патрик отвечал за маркетинг и связи с клиентами. Он очень серьезно вкладывался в рекламу. Возле шоссе А24, примерно в трех минутах езды от магазина, располагался гигантский щит с надписью: «Вы только что проехали крупнейший садовый центр Британии. Самый широкий выбор британских и экзотических саженцев, плетеной и садовой мебели». Патрика не очень заботило, действительно ли его магазин – крупнейший в Британии, потому что тот правда был огромный и, возможно, крупнейший среди несетевых магазинов, во всяком случае среди магазинов, расположенных вдоль трассы на букву «А». Патрик всегда говорил, что в рекламном деле есть множество лазеек, так что ты можешь утверждать практически что угодно. В юности, прежде чем стать транспортным диспетчером, Патрик какое-то время работал в рекламной сфере. Он частенько рассказывал эту историю, побуждаемый слабым, безвольным выражением на лице зятя, – Патрику так и хотелось двинуть ему по зубам со словами «Да соберись же ты, парень!», но вместо этого он рассказывал историю:

– Я много лет работал в рекламе, пошел туда прямо из колледжа. Поначалу думал, что это, извините за выражение, лабуда. Но потом, знаете, втянулся. Столько есть способов, чтобы повлиять на людей. Все эти знаки и символы – они же повсюду вокруг нас. Каждую минуту они нас подталкивают, увлекают, соблазняют, мы просто этого не замечаем. Мы думаем, что мы умнее, ан нет. Я много раз говорил Верене, – правда, Ви? – люди очень часто чувствуют себя несчастными именно из-за того, что думают, будто им надо жить вне заданных рамок. Считают себя лучше окружающих. Хотя на самом-то деле мы оказываемся там, где оказались, в полном соответствии с нашими способностями и потенциалом. Я был чертовски неплохой рекламщик, и ты, я уверен, чертовски неплохой жилинспектор…

Это было в прошлое воскресенье у них в гостиной: ежемесячный сеанс запекания мяса и распекания зятя.

– Руководитель исследовательского проекта, – уточнил Дэмиэн (далеко не в первый раз). – Я изучаю воздействие солнца на обширные стеклянные поверхности многоэтажных квартирных комплексов. – Ему никогда не удавалось сократить это название: каждое слово представлялось существенным. – Но начинал я как жилинспектор.

– И сделал карьеру. Это хорошо. Да. Это хорошо. И звучит так интересно, правда, Ви?

– Просто очень интересно. Экология. Важные вещи… – согласилась Верена.

– Так и есть. Очень важная работа, – вставила Стефани. – Я ему все время это твержу.

– Уверен, что это так. Уверен. – Патрик застегнул пуговицу своей розовой рубашки. – И ты наверняка отличный работник, как и я был в рекламе. Но мне всегда хотелось иметь собственный бизнес, быть хозяином самому себе, повелевать своим царством и все такое. И если бы я не провел все эти годы в рекламе и в транспортном деле – оно мне тоже принесло пользу, – я бы, простите за банальность, не добился бы того, чего добился. Правда, Ви?

– Не добился бы. Правда, Стеф?

– Нет, пап. Не добился бы.

– То-то, принцесса.

– Мам, пап, вам что-нибудь дать? Еще чипсов? Орешков? Баранина еще не совсем готова.

– От чипсов я бы не отказался. С каким они вкусом?

– Тайский сладкий чили и сметана.

– Ух ты. Чего только теперь не вытворяют с чипсами! – заметил Патрик. – Когда я был маленький, продавались только соленые – с сыром и луком, а чаще просто с солью и уксусом. А когда появились со вкусом говядины и лука, это было просто как икра или что-нибудь такое. Как спутниковое телевидение. Приход Четвертого канала – это было что-то колоссальное, правда, Ви?

– О да. Это было сногсшибательно. – Верена пила уже третий бокал вина. – Помнишь, Стеф?