=Валерия=
Зачем пошла, сама не понимаю. Повелась на какое-то чутье, что стояло под горлом. Запуталась в удушающем запахе шарма. Фантомном, несуществующем, но причиняющем боль. Генри тащил меня, заманивая в ловушку, и я соглашалась.
Если бы не больной отец, я бы замуж никогда не пошла. Смысла в этом просто нет. От шарма мне не избавиться, а кромсать сердце и жить с нелюбимым – ниже моих жизненных принципов и гордости.
Но почему Север пошел за мной? Не как Вася, который по сути бегал за деньгами моего отца.
Когда парень узнал, что мы на грани банкротства, а папа лежит при смерти, его сдуло, как пепел, с моего порога.
Оказалось, что я ему все это время была противна. Мол, он так мучился, так страдал. Несколько месяцев кривился-плевался, чтобы после заметки в газете о папином скором банкротстве, вбить невидимый кол в мое сердце, признавшись, что я некрасивая и омерзительная.
Хорошо, что Васин шарм был слабым и быстро выветрился. Но пострадала я прилично, еле ноги переставляла, жить не хотелось.
Только мать-мачеха не позволяла расслабиться: нагружала меня не только работой, но и своими нравоучениями – пришлось даже университет бросить, я просто не тянула ни морально, ни физически. Валентина – любительница пройтись по слабым местам бульдозером, а еще она очень глазастая – мое психологическое состояние ловила на раз. Всегда знала, плохо мне или хорошо. Если первое – неприкрыто ликовала, на второе – подсовывала новую пакость.
С отцом я никогда не делилась переживаниями. Они ему во время болезни не нужны, потому скрывала чувства и эмоции от всех. Всегда цвела, улыбалась, научилась чудно притворяться.
– Валерия, скажи, чем ты так популярна, что я обязан тебя знать? – спрашивает Генри. Вот кто настоящий сердцеед – он же меня живьем слопает и косточки повыплевывает. Шарм у него такой сильный, что я на секунду забываю, что вообще здесь делаю.
Я ведь должна его соблазнить, а не он меня!
– Не обязаны, – отвечаю спокойно, улыбаясь через силу, а у самой коленки дрожат. И от холода, и от возбуждения. Шарм всегда бьет в нужное место. Мне почти девятнадцать, гормоны в самом разгаре, хочется любви и прикосновений, а я этого лишена.
– Извини, – отвечает Генри и всматривается в мое лицо.
– Не стоит.
Его взгляд темнеет, губы замирают в недовольной гримасе, и на скуле дергается жилка. В янтарных глазах пляшут огоньки, отражение лампочек, и я не могу понять эмоцию мужчины.
Смотрит, какая я уродина?
Опускаю голову, чтобы не нервничать, утыкаюсь взглядом в скатерть и столовые приборы. Наткнувшись на сомкнутые в тугие узлы руки мужчины, соскальзываю взглядом по белому рукаву его рубашки, замираю на крепких плечах, и чтобы не сталкиваться с пронзительными глазами собеседника, возвращаюсь вниз.
На мизинце у Генри золотое кольцо, плоское и без камней. Рядом, на безымянном, похожее, словно они пара. Выраженный рисунок вен, широкая кость, ладонь, как у громовержца. И не верь, что среди нас не живут необычные люди. Он будто принц из сказки. Изысканный, подтянутый, сдержанный и головокружительно привлекательный.
От подброшенных воображением картинок, где Генри этими руками ласково изучает мое тело, становится нехорошо. Шарм! Это все он!
Тяжело выдыхаю и хватаю бокал с водой. Жадно пью, но не напиваюсь. Не этого я хочу, не нужны мне такие проблемы. Мачеха будто в яблочко попала, выбрав именно Генри в женихи.
– Валерия, ты слышишь? – окликает мужчина и хмурится.
– Да, – вздрагиваю.
– И?
Понимаю, что он задал вопрос, но я пропустила его мимо ушей, которые сейчас наверняка краснее вареных раков.
– Я… – Прячу глаза за решеткой ресниц. Может, притвориться дурочкой, и он отстанет?
– Тяжело говорить об отце? – подталкивает Север. Темные волосы падают на высокий лоб и прикрывают одну сторону его аристократичного лица.
Киваю. Не могу говорить: жажда стоит под горлом и делает меня уязвимой. Особая жажда.
– Я понимаю.
Его ответ ласкает слух. Мало кто представляет, что я испытываю, а понять никто не способен, но слова Герни внушают доверие.
И прежде, чем успеваю среагировать, он тянется и легко касается моих сложенных перед собой рук. Я вспыхиваю и молниеносно прячу ладони под стол, но кожа к коже успевает прикоснуться и обжечь меня.
Север, сдержанно улыбнувшись, отклоняется, а я, не шевелясь и не дыша, слежу за каждым его движением. Боюсь, что шарм заставит его действовать быстрее. Мужчина и сам не поймет, что им движет.
Генри складывает руки, сцепляя их в тугой узел. Мышцы выделяются бугорками, а канаты вен становятся выразительней на молочно-шоколадной коже.
Он какое-то время молчит, отрешенно смотрит вниз.
И я молчу. Собираясь с духом, думаю, как выбраться из этой паутины.
Когда нам приносят еду, хочу не просто смотаться, а испариться. Раствориться снежинкой на месте, превратиться в воду, пар и улететь в небеса.
– Кушай, – очень ласково, но с легкой хрипотцой в голосе просит Генри. Он отрезает себе кусочек прожаренного мяса и, прикрыв глаза, с удовольствием пережевывает, а я глотаю слюну и жмурюсь. Беспощадно комкаю на коленях дурацкое платье, набираю побольше воздуха в грудь, чтобы встать и уйти.
Не могу рядом с ним сидеть. Голова совсем не работает, слишком сильная доза шарма, слишком много у Генри особенной магии. Он и сам не осознает, насколько я в его плену.
Свадьба в этом случае невозможна: чуда не произойдет.
Я не смогу помочь отцу, не смогу оплатить его лечение и содержание.
Приподнимаюсь с шумным выдохом, но Генри, отбрасывая вилку, резко подается вперед и кладет руку на мое плечо. Заставляет сесть.
– Мы просто ужинаем. Не беспокойся, – придерживает, а по коже под его пальцами мчится огонь.
Сглатываю, напряжение от его близости такое мощное, что я еле контролирую себя. Мачеха меня сгноит, если хотя бы не попытаюсь что-то сделать.
Опускаю взгляд на его руку, намекая, что он перешел личные границы, и Генри резко убирает ее, будто обжегся.
=Генри=
Она кажется призрачной, будто стеклянная фигурка: тронь и раскрошится под пальцами. Я боюсь ее спугнуть, сломать, испортить. Когда касаюсь прохладной худой руки, у девушки расширяются зрачки. Это странно, но не обнадеживает: давно в чудеса не верю.
Она хочет уйти, я это вижу. По натянутой спине, едва заметной кривизне губ, по прикрытым ресницами глазам. Ей неприятно мое общество, но она не уходит. Знает, как я баснословно богат? Да мне это только на руку. Меркантильная девица никогда не станет моей возлюбленной – то, что нужно.
– Ешь, – говорю строже.
Она опускает плечи и смотрит в тарелку. Ковыряет вилкой салат, ловит зеленую оливку и кладет в рот. Делает это так сексуально, что я готов поклясться – совращает меня. Юная, испорченная, или мне мерещится?
Лера много пьет, но только воду, и все время молчит. К мясу не притрагивается, от вина отказывается.
– Ты вегетарианка? – спрашиваю.
– Что? – Девушка поднимает глаза, вилка сильно упирается в фарфор и ввинчивается в него с мерзким скрипом.
– Не ешь мясо? – показываю на тарелку.
Она скромно пожимает плечом, от легкого движения приподнимается налитая грудь. И я в который раз убеждаюсь, какое мерзкое платье выбрала ей мачеха. А что это была она – никаких сомнений.
– Не хочется, – шепчет Валерия и почему-то краснеет. – Не голодна.
– Тогда, – вытирая салфеткой губы, поднимаюсь, подхожу и протягиваю ладонь.
Девушка смотрит испуганно и задерживает дыхание.
– Идем. – Я понимаю, что нужно брать инициативу в свои руки. Растрясти этот бутон, позволить ему раскрыться и проявить себя. Уйти – не уходит, но первый шаг не сделает.
Жесткие мысли лезут в голову. Тебе нужны деньги? Бери, я же сам предлагаю. Только согласись немного побыть со мной. Пожить. Понежиться в постели в страстных объятиях. Разве я многого прошу?
Мне ее не жаль. Нисколечко.
Валерия незаметно мотает головой и влипает в спинку стула, но руку все равно подает.
Как же она дрожит. Холодная и вспотевшая кожа соприкасается с моей, и я чувствую трепет иначе: позволяю ему прошить меня насквозь.
Неприятно? Потерпит, не так уж много времени мне отмерено.
– Что вам нужно? – спрашивает, а в распахнутых глазах плавится синий лед.
– Потанцевать тебя приглашаю.
– А вдруг ноги вам оттопчу?
– Я переживу, – усмехаюсь и веду ее на площадку перед столом. С беседки свисают искусственные лианы из лампочек. Они золотят волосы Валерии, подкрашивают ресницы бронзой, отливают оранжевым на алых губах.
Музыка льется из соседнего зала. Широкая, тягучая, в самый раз. Легко поворачиваю Валерию а танце и сплетаю наши пальцы. Платье обнимает мои ноги и волочится по полу. Слишком откровенное и пошлое, совсем ей не подходит. Она как кукла в нем, пластиковая, испорченная. Но почему же не пытается меня захомутать, не строит глазки? Хотя бы фальшиво, хотя бы театрально. Хоть как-то.
Двигается невесомо, как ласточка, что летит над землей перед дождем. Идет за моей рукой, повторяет повороты и наклоняется, когда я ее принуждаю. Выпадами, силой, властью.
– Так ты скажешь, чем занимаешься? – шепчу, нависая над ней. Валерия сильнее распахивает синие глаза, а я договариваю низким голосом: – Мне интересно.
– А мне – нет, – отрезает сипло.
Она странная, и ее образ совсем не вяжется с портретом испорченной падчерицы.
– Ты мне нравишься, – улыбаюсь, позволяя себе взгляд на ее приоткрытые от удивления губы. – Даже больше – я хочу тебя.
Она кусает губы, пытается подняться, но я все еще держу ее на весу, принуждая прогибаться в спине.
– Вы не по адресу, – неожиданно гневно огрызается, снова пытаясь меня оттолкнуть.
– Отказываешь мне?
Краснеет и зло шипит:
– Именно.
– Валерия, ты или слишком самоуверенная, или полная дура, – проверяю ее реакцию, внимательно считываю эмоции. Что-то подсказывает мне, что эта девушка не пройдет мой тест.
По сомкнутым губам и вспотевшим пальцам в моей ладони, понимаю, что немного перегнул, но интересно – что будет дальше.
Приподнимаю Леру, позволив ей выпрямить спину, и, будто ничего не случилось, снова веду по широкой дуге в танце. Уважающая себя женщина развернется и уйдет после таких слов, а продажная – останется.
Ее пальцы нервно сжимают мою руку, девушка криво улыбается, а потом ставит мне подножку.
Удерживаюсь, балансируя руками, но отпускаю ее на миг.
Лера быстро отступает и бросает мне в лицо:
– Я думала, что вы другой, и сильно ошибалась…
=Валерия=
Бегу прочь, Север не преследует. Высказал свое гадкое отношение и единственное желание, я другого не ждала. Плачу беззвучно, потому что больно от его слов. Банальная, но такая неожиданная и резкая фраза. Я пустышка. Дура. Думала, что справлюсь, но шарм сильнее меня. Эти жестокие слова зацепили струнку в моей душе и подорвали на моральной мине.
Через зал, заполненный людьми, выбегаю к главному фойе. Стараюсь держаться около стены, чтобы Валентина не заметила, потому что принудит вернуться.
Все плывет перед глазами от слез, в горле ком, будто рот набит ватой. Паренек в форме шарахается и без слов пропускает меня на улицу. Видит, что морду расцарапаю, если остановит.
Снаружи холодно. Снег валит. Лопатый, красивый, нежный. Мир прикрывается туманной пеленой, кажется сказочным и невероятным. А меня еще сильнее вздергивает на виселице эмоций. Домой хочу, к папе, прижаться щекой к его теплой руке, уткнуться носом в шероховатую ладонь, услышать его запах, что теперь переплелся с больничным.
Полушубок остался в беседке, плечи обжигает морозом и колючими снежинками. Они тают на коже и ледяными дорожками заползают под ворот платья.
– Ненавижу… Ненавижу шарм! Откуда ты взялся?! – шепчу яростно, выпуская изо рта густой пар и скручиваясь от холода. Хочу вернуться назад за одеждой, но дверь распахивается и наружу вылетает Генри. Взъерошенный, с возбужденным взглядом.
Срываясь с места, бегу по улице, не оборачиваюсь. Не хочу с ним заигрывать, не буду. Нет-нет-нет! Пусть мачеха другого найдет, толстого, уродливого. Мне все равно, только не того, кто привяжет к себе, заставит полюбить, а сам не сможет.
Туфли скользят по морозному асфальту, на повороте чуть не улетаю лицом в заставленную игрушками витрину, спасает фонарный столб, но пальцы обжигает колючим холодом. Отрываю руки от металла и мчу дальше.
Генри приближается, его быстрые шаги пугают, страх сковывает плечи. Почему он меня преследует? Зачем я ему? Все проклятый шарм!
Поскальзываюсь – высокий каблук не годится для пробежек. В горле горит, в груди стучит, а из глаз слезы ручьем. Они застывают на щеках колючими льдинками. Я не позволю кому-то увидеть себя такой слабой.
Скидываю туфли и бегу босиком. Ноги охлаждаются за несколько секунд, но я не могу остановиться. Рвусь вперед, уже не обращая внимания на крики за спиной.
– Лера! Стой! Да остановись ты!
О проекте
О подписке