Глава 4

На мгновение кажется, что всё моё тело медленно покрывается тонким слоем льда, как поверхность озера в подступающих заморозках. Язык отказывается повиноваться, я не могу вымолвить хоть слово, тупо уставившись на Рамиреса. Он с какой-то скрытой в движениях грацией, сплетенной с уже явственной угрозой, отклоняется назад, выпрямляется и отходит обратно.

Не дожидаясь от меня ответа на предыдущий вопрос, бросает дальше на ходу таким тоном, будто теперь мы будем говорить о прогнозе погоды:

– Давайте попробуем начать сначала, Джейн, – неторопливо опускаясь на стул, он педантично поправляет манжету рубашки, вылезшей из-под рукава пальто. – Вы, кажется, знаете лишь мою фамилию. Что ж. Альваро Рамирес, к вашим услугам.

Я сглатываю, ощущая невыносимую сухость в горле, и всё так же не шевелюсь.

– Корпорация «Сомбра» вам о чём-нибудь говорит? – продолжает он с не меняющейся интонацией и вонзает в меня ответный взгляд.

Тёмные глаза смотрят так, словно на моей шее вот-вот затянется колючая проволока, и единственное, что почувствует при виде этой картины их обладатель, – изощрённое удовольствие.

– Я… Я… – всё моё адвокатское красноречие и хоть какая-то уверенность в себе улетучиваются под натиском страха.

В голове петардами одновременно разрываются несколько мыслей: что вообще происходит, как отцепить чёртов наручник, как сбежать, как подать сигнал о помощи…

Помощь.

Точно.

Я свободной рукой под столом тут же осторожно лезу к карману. Ведь держала же наготове смартфон…

– Я… Не уверена, что оказывала услуги вашей компании… – выдаю наконец дрожащим голосом, найдя в себе немного сил, и продолжаю ощупывать ткань. – И правда не понимаю, почему я здесь… Что я сделала?

– О нет, я не имею в виду работу с ней, Джейн. Мне было лишь интересно, знаете ли вы о «Сомбре» и что именно, – лёгкая заговорщическая улыбка касается его невозмутимого лица, и из-за неё меня прошибает током.

– Н-несмотря на… Мои обширные связи и множество к-клиентов… – запинаюсь я, кое-как проникнув в карман и пытаясь незаметно найти телефон. Тело потряхивает в ознобе. – …я действительно никогда не сталкивалась с этой корпорацией и ничего о ней не знаю.

– Сегодня мы это исправим, – многообещающе отсекает Рамирес, сложив перед собой руки и поудобнее откинувшись на спинку.

И вдруг он смотрит прямиком на моё дернувшееся плечо. Дальше взгляд скользит на предплечье и останавливается на столе. Точнее, на том, что происходит под ним, – он будто видит всё насквозь.

Чёрт возьми.

– О… Не советую вызывать полицию, – глаза опасно сверкают, возвращая своё внимание к моему лицу, и я не могу сдержать еле слышный жалкий скулеж сквозь зубы. – Боюсь, Джейн, что скорее они заберут вас, чем совершат так страстно желаемое вами правосудие надо мной.

Его последняя фраза бьёт меня наотмашь. Кислорода перестает хватать, словно весь воздух из помещения выкачали. Я понимаю, что мы подбираемся к сути, но хуже всего: прекрасно осознаю, о чём дальше будет разговор. Но откуда?.. Как это возможно?..

– Положите телефон на стол, Джейн, – тихо добавляет Альваро, глядя на меня исподлобья. – Иначе я отберу его сам и привяжу вашу вторую руку. Не вынуждайте меня быть невежливым – вы ведь так это не любите…

Неприкрытый сарказм обжигает мой слух, и я, чувствуя, как по щеке начинают катиться слёзы, со стуком кладу смартфон перед собой.

– Я не хочу умирать… Я…

– С чего вы взяли, что я собираюсь вас убивать?

Ненавижу свою слабость сейчас. Ненавижу, что ничего не могу сделать. Голос Рамиреса снова приобретает напускную вежливость, как если бы он разговаривал с гостем в своём доме. Или не напускную – может, он и правда такой всегда. Истинный мясник-эстет. Сознание обесточено, и я больше не способна анализировать происходящее… Всё вышло из-под контроля.

Всё давно вышло из-под грёбанного контроля.

И пока Рамирес, чуть повернувшись корпусом на месте к стоявшему всё это время сзади изваянием Смиту, отдаёт какой-то неразличимый приказ, моё внимание цепляется за ряд стеллажей справа.

Только сейчас я замечаю, что там.

О боже…

В глубине, в лёгком полумраке ряда, лежит труп. Самый настоящий, чёрт побери, труп! Не могу разглядеть толком, кто это – мужчина, женщина… – но чётко вижу, как на стене размазана кровь и что-то ещё.

Неужели… Нет-нет… Нет! Это же ведь не разлетевшиеся мозги?..

Тело вывернуто под неестественным углом, и под ним огромная багровая лужа – удивительно, что она не достаёт до наших ног.

Я инстинктивно дёргаю той ладонью, что привязана, и не могу дотянуться до рта, чтобы прикрыть его и не завыть. Бряцает цепь наручника, и в ноздри словно ударяет тошнотворный запах гнили, трупного смрада и смерти, хотя на самом деле никакого запаха нет. Последнее, что я замечаю в пляшущих полутенях, не в силах оторвать взгляд от этой отвратительной картины жестокого убийства, – это… вывалившиеся из распоротого живота, как клубок змей, внутренности незнакомца.

– Не обращайте внимания на лёгкий беспорядок, Джейн, – я подскакиваю на месте от шлепка тонкой папки с документами о стол и совершенно хладнокровного голоса Рамиреса. Перевожу на него взгляд и уже совсем не пытаюсь удержать слёзы – захватив зубами нижнюю губу, плачу и буквально чувствую, как медленно схожу с ума от увиденного и от того, что будет дальше. Я знаю, что будет дальше. – Здесь не успели прибраться до вашего приезда, уж простите…

Ублюдок.

Какой же. Он. Ублюдок.

Как он может… говорить с такой иронией? Быть таким?..

Теперь я дрожу настолько сильно, что ножки стула подо мной постукивают по бетонному покрытию пола. Прикладываю все усилия, какие только есть, чтобы больше не смотреть в тот проход между стеллажами. Да и низкий голос мерзавца напротив не даёт расслабиться:

– Вернёмся к нашим делам, если вы не против, – Рамирес любовно проводит ладонью по лежащей папке. – Вы вчера похоронили отца, Джейн. Что-то с сердцем, не так ли?

Клацнув зубами, я сквозь тихие рыдания сипло отвечаю:

– Да…

– Удивительно это всё, конечно. Я знал Эдварда, и достаточно давно, так что, признаюсь – для меня новость была неожиданной. Он не казался больным… – Рамирес неторопливо раскрывает папку, в которой едва слышно шуршат бумаги. Сквозь влагу на глазах я замечаю своё фото на первой странице и с новой леденящей волной ужаса понимаю, что у него на меня – досье. А в голове назойливым стуком забивающейся сваи один вопрос – что значит «знал отца и давно?»

Пожалуйста… Пусть всё уже закончится…

Я до бликающих точек сжимаю веки, опустив голову.

– Ну-ну, Джейн. Право, не понимаю, почему вы так сейчас страдаете? – мой мучитель опять вкладывает тонну сарказма в свои фразы, демонстрируя максимально возможное бездушие. А я попросту позволяю ему экзекуцию. Полное уничтожение меня. – Страдать надо было раньше. Намного-о-о раньше. Кстати, я бы вас чем-нибудь угостил, но, увы, обстоятельства того не предусматривают. Вот выбери вы вчера ресторан…

Повисает короткая пауза: я успеваю свободной ладонью вытереть нос и заткнуть себе рот, чтобы не закричать во весь голос. Альваро нарочито медленно поднимает бумаги, всматриваясь в них словно в первый раз, и наигранно продолжает:

– Смерть вашего отца опечалила меня, Джейн, и в первую очередь тем, что спутала все планы. А я так не люблю, когда что-то мешает моим планам. Видите ли, в чём загвоздка, – Рамирес немного наклоняется ко мне, испепеляя взглядом. – Эдвард Ричардс должен был мне двести тысяч. Просил для своей любимой дочери, кажется…

Он знает… Боже, он обо всём знает…

Неужели отец рассказал ему?

И как он мог связаться с таким человеком, как Рамирес? Почему он взял сумму именно у него?..

– Расскажете, Джейн, на что вам были нужны деньги? Хотя нет, давайте я сам. Итак, по порядку, – первый лист с фото ложится прямо под моим носом. Я всхлипываю, пристально, как мазохистка, всматриваясь в своё изображение. А Рамирес продолжает вдалбливать в меня каждое последующее слово… – Джейн Эдвард Ричардс, родилась в Нью-Йорке, 10 сентября 1986 года, в семье секретаря и финансиста, ставшего впоследствии сенатором. Детали о вашем детстве и родителях я опущу, но надо заметить, что Йельский университет вы закончили с отличием, получили практику сначала в небольшой конторе, а затем – в «Беккер и партнёры». Кажется, ваш отец замолвил за вас словечко, хотя ваших мозгов хватило бы и на самостоятельное трудоустройство. Далее… Так-так… В один прекрасный июньский день судьба свела вас с Роджером Гэмбли.

К горлу подступает желчь, и рвотный спазм тут же даёт о себе знать – я не знаю, как мне удаётся сдержаться и не окрасить пол содержимым желудка. Хотя он так удачно сегодня пуст.

Я вся, чёрт побери, пуста, а Альваро собирается раз за разом, слово за слово, сорвать пластыри с моего прошлого. Все выстроенные психотерапевтом и моим усердием барьеры рухнут сегодня вечером.

«С чего вы взяли, что я собираюсь вас убивать?» – нет, этот ублюдок не убьёт меня.

Он морально сотрёт меня в порошок.

– В двадцать вы съезжаете от родителей к благоверному, а после – выходите за него замуж, оставив именитую отцовскую фамилию. Затем, на фоне нескольких громких побед и в самом расцвете юридической карьеры почти в двадцать пять вы уходите в декрет, Джейн. Пока всё так? Я ничего не упустил?

Его голосом можно разрезать металлический лист, но что удивительно, Рамирес умудряется при этом сообщать факты из моей жизни так, будто я всего лишь прохожу собеседование. А не ожидаю финального приговора, прикованная намертво к столу.

– И тут случается разлад в святом семействе! – Рамирес резко хлопает в ладони, отчего я сильнее вцепляюсь в край стола и отвожу зареванный взгляд от бумаги перед собой. На неё ложится другая… – Миссис Ричардс застаёт мистера Гэмбли с любовницей. В наверняка немыслимых позах. Так сказать, адвокат напрямую ловит преступника с поличным, не прибегнув к помощи полиции. И не обнаружив себя.

Помню, когда-то давно я любила наблюдать за тем, как во время готовки мама чистит лук. Она не любила этот ингредиент, но часто добавляла его во многие блюда, потому что вкус лука нравился отцу. Поэтому, мама всегда старалась побыстрее расправиться с шелухой, порывистыми движениями снимая слой за слоем. В этом было даже нечто воинственное – я чётко помню, как любила наблюдать за процессом.

А сейчас – я сама тот самый лук, который методично разделывает Рамирес, обнажая всё. Всё моё, покрытое пеплом той жизни, тёмное прошлое.

И дальше давящий на перепонки шёпот окончательно раздирает меня в клочья:

– И не только ловит, но и награждает преступника на следующий день наказанием таким, что и врагу не пожелаешь. Да, Джейн? Надо сказать, я восхищен, ведь на такое мало кто способен, – любой малейший звук исчезает, и остаётся только жёсткий бархат голоса напротив. – И каково же это – организовать якобы случайную смерть не только мужу, но и собственному ребёнку?..

Состояние подобно тому, что было в той ситуации, которую так мерзко и бесчувственно описывает Рамирес – я чувствую, как меня накрывает с головой полная неадекватность, тот самый аффект, вскакиваю с места и кричу на него, что есть силы, не замечая, как отшатывается стоящий за его спиной Смит:

– Да как ты смеешь!!! Какое ты имеешь право лезть в мою жизнь?! Я не хотела этого, сукин ты сын, не хотела! Ты ничего, мать твою, не знаешь! Он не должен был ехать в то утро с Роджером, не должен был! Не должен был!!!

Я отшвыриваю папку со стола – бумаги веером ложатся на пол, и дышу, как загнанный зверь на цепи, решивший рявкнуть на хозяина. Хочется орать во все лёгкие, рыдать и выть одновременно, настолько сносящим было цунами слов Рамиреса, вызвавшее во мне похороненные воспоминания.

Но на его лице не дрожит ни один мускул. Сидящая поза не меняется – он даже не шелохнулся, когда я сорвалась. Лишь проникающий под кожу взгляд говорит о том, что я совершила ошибку.

Рамирес медленно наклоняет голову вбок, изучая моё лицо, на котором размазаны и солёные слёзы, и слизь из носа; останавливается взглядом на раздувающихся влажных ноздрях, а после – смотрит прямиком в мои обезумевшие глаза. Я знаю, как выгляжу сейчас: в ту ночь, когда я застукала Роджера и сбежала домой незамеченной, в зеркале спальни после выглядела так же.

И вдруг Рамирес стремительно поднимается с места, одновременно крепко хватая меня за горло. Я, не успевая отшатнуться, тут же хриплю, чувствуя, как сильные пальцы сдавливают сонные артерии… Ненавистное лицо в дюймах от моего, и будь моя воля, имей я хоть немного сил и храбрости, я бы плюнула в него.

– Мне абсолютно всё равно, Джейн, что было на самом деле. Мне плевать, почему ты так поступила со своим мужем. Плевать, что ненароком втянула в это четырехлетнего отпрыска. Есть один неизменный факт: твой папаша взял у меня деньги, чтобы купить молчание криминалиста и твою свободу. Чтобы всю эту историю облекли лишь в обычное ДТП и уничтожили улики против тебя, прямо говорящие о том, что болты на колесах машины открутила именно ты. А теперь, моя несравненная хладнокровная убийца Джейн, спокойно разгуливающая по улицам славного Нью-Йорка, я хочу обратно свой долг. И раз папеньки больше нет, расплату я жду именно от тебя. Иначе… Так заботливо разбросанные тобой документы попадут туда, куда нужно, и ты закончишь свои никчёмные дни в тюремной робе, а не в адвокатском костюмчике за пару сотен баксов.

Головокружение настигает замутненный разум, и вместо того, чтобы придумать хоть что-то в ответ, я замечаю лишь то, как сильно меняется официоз в речах Рамиреса на обычный преступный говор, стоит ярости охватить его.

Он резко отнимает руку от шеи так, что я по инерции дёргаюсь назад и плюхаюсь на стул. И садится на своё место, не сводя с меня арктического взгляда.

Я понимаю, что мне нечем крыть. Информация уже у него на руках, и забавно, что ещё минутами ранее я удивлялась, как он собрал все эти факты воедино – отец ему ничего не рассказывал. Такому человеку, как Рамирес, явно не составит труда получить желаемое через иных людей и рычаги давления. Я старательно отгоняю от себя все образы минувшего, но тщетно: в какой-то момент мне даже кажется, что я вижу тени Роджера и нашего сына, Алана, в глубине помещения.

Резко тряхнув головой, я до крошева эмали стискиваю зубы, чтобы снова не разрыдаться.

Надо взять себя в руки, хоть как-то сосредоточиться…

Рамирес неприкрыто шантажирует меня, отбросив в сторону мнимую галантность, но я не могу позволить окончательно растоптать себя. Не для этого я избежала тюрьмы, не для этого втянула тогда в случившееся отца…

Господи, какая же я эгоистка. Ни на секунду не задумавшаяся о том, где именно он будет брать такую сумму, чтобы дело об аварии закрыли как можно скорее, и без намека на моё участие. Я была настолько невменяема, настолько не понимала, что натворила – ведь под порывом хотела отомстить только Роджеру, какого-то чёрта в то утро решившему отвезти Алана в детский сад вместо меня, что попросту наплевала на возможности отца и какие-либо последствия. Когда всё улеглось и осознание обрушилось стихийным бедствием на мою раскорёженную жизнь, я стала собирать себя по кускам, каждый день желая сдохнуть…

Рамирес прав. Я – убийца, и ничем не отличаюсь от тех, кого так рьяно защищают мои коллеги из уголовной практики.

– Мне не из чего возвращать вам долг, – голос дрожит, но звучит безжизненно, когда я наконец разлепляю губы. – У меня нет таких денег. По крайней мере, сейчас, и…

Я собираюсь с духом и смотрю в упор на Рамиреса: лёгкая полуулыбка растягивает его рот, и в карих глазах вспыхивает неуместный энтузиазм, словно и не было вспышки минуту назад. Он тут же перебивает меня, явно услышав то, что ожидал:

– Есть вариант намного интереснее, Джейн, – следом на стол ложится ещё одна папка, молниеносно переданная от Смита хозяину. Более увесистая, с чёрной матовой обложкой. – Я не желаю ждать, пока вы будете пытаться распродать имущество: своё, Эдварда, неважно. Да и навряд ли у вас это получится, с учётом того, что родительский дом в залоге у банка, а ваша зарплата, складируемая в копилку-свинку, будет собираться месяцами, – меня уже не коробят его издёвки вкупе с официальностью: внутри только поглощающее, как чёрная дыра, опустошение. – Мы поступим следующим образом: с завтрашнего дня вы начнёте работать на «Сомбру». Вы ведь специализируетесь на экономических преступлениях, Джейн? Вот и славно. Станете адвокатом компании, будете улаживать наши… финансовые вопросы. И в тот момент, когда я решу, что ваши услуги окупили долг, я отпущу вас.

Едва он договаривает, я начинаю кашлять и понимаю, что из горла так вырывается истерический смех.

– О да… – я запрокидываю голову, надрывно смеясь, и ощущаю, как одновременно с этим слёзы снова начинают скапливаться в уголках глаз. – Ну конечно. Момент, когда вы решите… Это будет бесконечное рабство, сеньор Рамирес, и придётся ждать прихода второго Линкольна³, чтобы выбраться из него.

Его глаза опасно щурятся, когда он слышит попытку уколоть в моей скачущей от эмоций интонации. Кажется, оценил, но мне всё равно.

Я никогда не стану на него работать.

«Но ты никогда и не собиралась становиться убийцей, Джейн…»

Нет.

Только не это.

Он не отберёт то, что у меня осталось – жалкие остатки достоинства и право выбора.

Свободу.

«Иллюзию свободы. Будь честна хотя бы с собой…» – омерзительный шепот внутреннего голоса, который ничем не заглушить, добивает ещё больше.

Вместо каких-либо слов, Рамирес распахивает папку – плавно и медленно, продлевая тем самым мою агонию – и протягивает мне лежавшую в ней ручку. Я невольно рассматриваю корпус, явно из белого золота, лаконичную надпись: «Visconti», и понимаю, что вот он – финал.

– Лучше тюрьма, чем работа на вас, – хрипло добавляю я: неуверенно, слабо, чувствуя, как мурашки покрывают кожу.

И понимаю, что проиграла. Потому что Рамирес четко распознал моё едва промелькнувшее в произнесённых буквах сомнение.

Пронзающий взгляд моментально загорается огнём триумфа, ведь его обладатель теперь решительно уверен в том, что в тюрьму я как раз-таки не хочу.