В прозвище Крошки Юэлла нет никакой забавной иронии. Это крошечный американец размером с эльфа. Его ножки едва достают до пола такси. Его усадили и везут на восток в мрачные трехэтажные районы Восточного Уотертауна, к западу от Бостона. Подле Крошки Юэлла в белой форме под бомбером сидит медбрат из реабилитации, здоровые руки скрещены, взгляд, безмятежный, как у коровы, сосредоточен на морщинистой шее водителя такси. На окне рядом с Крошкой стикер, который заранее благодарит его за то, что он не курит. На Крошке Юэлле поверх пиджака и галстука, которые не очень идут друг к другу, нет зимней одежды. Он всматривается в окно на тот самый район, где вырос, с небезмятежной интенсивностью. Обычно он готов на любые крюки, лишь бы избежать Уотертауна. Его пиджак 42-го размера, слаксы – 26/24, рубашка – одна из тех, которые жена предусмотрительно уложила ему с собой в больничное отделение для детоксификации, чтобы повесить на такую вешалку, которую нельзя снять с перекладины. Как и у всех деловых рубашек Крошки Юэлла, у этой выглажены только перед и рукава. На нем кожаные туфли «Флоршейм» 23-го размера, они славно блестят, не считая одного большого неуместного протерто-белого пятна на мыске из-за того, что Юэлл пнул по входной двери, когда вернулся домой ни свет ни заря после чрезвычайно важной встречи с потенциальными клиентами и обнаружил, что жена сменила все замки, получила на него запретительный приказ и будет общаться только посредством записок через почтовую щель под черным латунным (латунь окрашена в черный) дверным молотком. Когда Крошка наклоняется и трет пятно тонким большим пальчиком, оно только бледнеет и размазывается. Впервые со второго дня в клинике у Крошки на ногах не тапочки-лапочки. «Флоршеймы» забрали после 24 часов абстиненции, когда у него, пожалуй, немножко разыгралась белая горячка. Он все видел мышей, шныряющих по палате, мышей в смысле грызунов, вредителей, и когда подал жалобу и потребовал немедленно окурить палату, и затем начал сгорбленно носиться по кругу и колотить каблуком «Флоршейма» по мышам, которые без конца просачивались сквозь электрические розетки и омерзительно шныряли вокруг, в конце концов медсестра с добрым лицом при поддержке огромных мужчин в белой форме уговорила его обменять туфли на Либриум, предсказав, что легкое успокоительное окурит то, что действительно нужно окурить. Взамен ему выдали тапочки из зеленого поролона с вытисненными смайликами. Пациентам клиники предлагалось называть их тапочками-лапочками. Персонал между собой именовал обувь «мочепоглотители». Впервые за две недели Крошка Юэлл одет не в поролоновые тапочки, обнажающую зад пижаму и полосатый хлопковый халат. Ранний ноябрьский день, туманный и бесцветный. Небо и улица – одного цвета. Деревья выглядят схематично. У стыков улицы и тротуара – яркие влажные комки мусора. Дома – тощие трехэтажки, слепленные вместе, верфно-серые с солено-белой отделкой, мадонны во дворах, колченогие псы бросаются на заборы. На асфальтовом дворе проносящейся мимо школы в уличный хоккей играет кучка школьников в наколенниках и плоских кепках. Хотя кажется, что ни один из мальчиков не движется. Пока они едут, костлявые пальцы деревьев делают колдовские пассы на ветру. Восточный Уотертаун – на очевидном кратчайшем пути между клиникой для лечения алкоголизма Святого Мэла и Энфилдом «дома на полпути», и такси оплачено с медстраховки Юэлла. При маленькой круглой комплекции, клочке белой эспаньолки и ярком румянце, из-за которого он может сойти за пышущего здоровьем, Крошка Юэлл похож на миниатюрную копию Берла Айвса – покойного Берла Айвса в виде невообразимого бородатого ребенка. Крошка смотрит в окно на розовый витраж церкви рядом со школьной площадкой, где играют / не играют мальчишки. Розовый витраж не освещен ни с одной стороны.
Человек, который последние три дня был соседом Крошки Юэлла по палате в отделении детоксификации больницы Святого Мэла, сидит на синем пластиковом стуле с прямой спинкой напротив оконного кондиционера, не спуская с него глаз. Кондиционер гудит и взревывает, и человек напряженно и пристально рассматривает горизонтальные отверстия. Провод кондиционера толстый и белый, ведет в трехконтактную розетку с черными следами от ботинок вокруг. В ноябрьской палате около 120 °C. Человек поворачивает ручку кондиционера с настройки № 4 на настройку № 5. Шторы у окна над аппаратом трясутся и волнуются. На лице человека, наблюдающего за кондиционером, время от времени появляется увлеченный интерес. Он сидит на синем стуле с дрожащей одноразовой чашкой кофе и бумажной тарелкой с брауни, куда стряхивает пепел с сигарет, дым которых кондиционер сдувает у него над головой. Позади него начинает скапливаться дым сигарет и, остывая, сочится и стекает по стенке, образуя облако у плинтуса. Увлеченный профиль человека отражается в зеркале, висящего на стене у гардероба на двух пациентов. У человека, как и у Крошки Юэлла, вид нарумяненного трупа, который обычно сопровождает детокс от алкоголизма поздней стадии. Вдобавок под румянцем просвечивает обожжено-желтый оттенок хронического гепатита. Зеркало, в котором человек отражается, сделано с добавлением небьющихся люцитовых полимеров. Он осторожно наклоняется с тарелкой брауни на коленях и меняет настройку кондиционера с 5 на 3, потом на 7, потом 8, следя за обдувающими отверстиями. Наконец он выворачивает ручку до упора на 9. Кондиционер ревет и сдувает его волосы назад, бороду бросает через плечо, летит и кружится пепел с тарелки, плюс крошки, кончик сигареты пышет малиновым и искрит. Человек глубоко увлечен тем, что наблюдает при девятой позиции. Юэлл жаловался, что от соседа у него мурашки носятся табунами. На пациенте мочепоглотители, полосатый хлопковый халат Святого Мэла и очки без одной линзы. Он наблюдал за кондиционером весь день. На его лице сменяются улыбки и гримасы человека, получающего бескрайнее удовольствие от качественного развлечения.
Когда большой черный медбрат из реабилитации посадил Крошку Юэлла в такси, впихнулся сам и сказал таксисту, что им нужен блок № б в Энфилдском Военно-морском больничном комплексе Управления по делам ветеранов на авеню Содружества в Энфилде, таксист – фото которого на массачусетских водительских правах с разрешением на вождение лимузина было приклеено к бардачку, – таксист, оглянувшись и смерив взглядом ухоженную белую бородку, румяный цвет лица и дорогой прикид маленького Крошки Юэлла, почесал под плоской кепкой и спросил, он что, болеет, что ли.
– По-видимому, – ответил Крошка Юэлл.
К полудню 2 апреля ГВБВД: ближневосточный атташе по медицине; его преданная жена; личный ассистент личного врача саудовского принца К–, которого послали проверить, почему атташе по медицине с утра не появился в «Бэк-Бэй Хилтон» и не отвечает на пейджер; сам личный врач, который приехал проверить, почему не вернулся его личный ассистент; два охранника с табельным оружием из посольства, которых отрядил кандидозный и откровенно взбешенный принц К–; и два опрятных Адвентиста седьмого дня с памфлетами, которые заметили головы в окне гостиной и обнаружили, что передняя дверь не заперта, и вошли с благими духовными намерениями, – все они смотрели рекурсивную петлю на экране телепьютера, которую атташе по медицине установил прошлым вечером, смотрели сидя и стоя, глядя неподвижно и внимательно, не проявляя ни малейших признаков тревоги или недовольства, хотя в комнате, разумеется, очень дурно пахло.
Он сидел в одиночестве поверх пустыни, подсвеченный красным и обрамленный сланцем, глядя, как по проторенной грязи какой-то американовой стройплощадки в нескольких километрах к юго-востоку ползают очень желтые ковшовые машины. Высота выхода породы позволяла ему, Марату, увидеть большую часть почтового индекса 6026 США. Его тень еще не достигла окраин города Тусона; не вполне. Из звуков в засушливой тиши были лишь порывы жаркого ветра, иногда нечеткий стрекот крыльев насекомого, неуверенное журчание стронутых песка и камешков, которые струились по склону за спиной Марата.
Также за его спиной находился закат над предгорьями и горами: как же он разнился с водянистыми и отчего-то печальными весенними закатами региона Папино юго-западного Квебека, где требовало сложного лечения здоровье его жены. Он (закат) больше напоминал взрыв. Он находился поверх и позади Марата, и тот иногда оборачивал голову, чтобы оценить его: он (закат) был расплывшимся и идеально круглым, и огромным, и излучал кинжалы света, если прищуриться. Он висел и слабо дрожал, как вязкая капля перед падением. Висел позади него (Марата) ровно над пиками предгорий Тортолиты и медленно тонул.
Марат сидел одиноким, в пледу на своей специальной fauteuil de rollent[37], на каком-то выходе породы, или утесе, где-то на середине его высоты, ждал, развлекаясь со своей тенью. Чем острее становился угол заходящего света позади, тем больше известный гетевский феномен Brockengespenst[38] увеличивал и растягивал его сидячую тень поверх земли, так что спицы задних колес коляски покрывали сразу два округа гигантскими тенями-астерисками – он задавал движение их четким черным радиальным линиям, легко поигрывая прорезиненными ободами; а тень его головы опустила ранние сумерки на целый пригород Западного Тусона.
Казалось, он не отвлекся от своей игры огромных теней, даже когда с крутого склона позади спины донесся стук посыпавшегося гравия, а затем послышалось также дыхание, песок и грязные камешки посыпались каскадом на утес, хлынули мимо коляски и с края, а затем где-то позади раздался безошибочный вскрик от контакта человека с кактусом. Но Марат, он все время без оборота наблюдал за исполинской тенью неуклюжего скользящего спуска иного человека, которая пролегала на восток до самого Ринконского хребта вплотную к городу Тусону, и видел, как тень летит на запад, навстречу его собственной, – так спускался мсье Хью Стипли из Неопределенных служб, дважды упав и бранившись на американовом английском, – до того как наконец тень почти не столкнулась с чудовищной оной Марата. Имел место очередной вскрик, когда падение и скольжение на последних метрах вынесло полевого оперативника Неопределенных служб попой на утес, а затем почти вон с него, и Марату пришлось выпустить пистолет-пулемет под пледом, чтобы ухватить нагую руку Стипли и обречь это падение на остановку. Стипливская юбка нецензурно задралась, а чулки полнились затяжками и репьем. Оперативник сел подле ног Марата, светясь красноватым со спины, свесив ноги с края утеса, предавшись одышке.
Марат улыбнулся и выпустил руку оперативника.
– Одно из твоих имен – невидимость, – сказал он.
– Иди в шапо себе насри, – прохрипел Стипли, поднимая ноги, чтобы исследовать ущерб, причиненный чулкам.
На встречах, подобных этой, – тайных, в поле, – они общались по большей части на американовом английском. Хотя мсье Фортье[39] пожелал, чтобы Марат требовал переговоров всегда на квебекском французском, в знак малой символической уступки AFR со стороны Департамента неопределенных служб, коий левые квебекские сепаратисты перекрестили BSS – «Bureau des Services sans Specificite».
Марат наблюдал, как поверх пустынной земли на восток снова растелился столб тени, когда Стипли оперся о свою руку и возвысился с камня – дебелая и откормленная фигура на каблуках. Двое мужчин отбрасывали к городу Тусону странное тенеобразование Brockengespenst, круглое и радиальное у основания и зазубренное на вершине, по причине парика Стипли, что стал при спуске неприглаженным. Гигантские грудные протезы Стипли теперь указывали в различных направлениях, один – едва не в пустое небо. По Ринкону и пустыне Соноре к востоку от города Тусона медленно передвигался матовый занавес настоящей сумеречной тени заката, но он все еще находился во многих километрах от того, чтобы поглотить их собственную.
Но с тех пор, как Марат возымел намерение не просто притворяться, что он предал Assassins des Fauteuils Rollents во имя передового медицинского ухода за медицинскими потребностями его жены, но сделать это воистину – предать, вероломно: впредь притворяясь лишь перед мсье Фортье и руководителями AFR, что он только притворялся, что сливает предательскую информацию BSS[40], – с поры этого решения Марат стал бессилен, предстал перед Хью Стипли и стипливским BSS на правах птиц: и теперь они говорили в основном на американовом английском, следуя предпочтениям Стипли.
На самом деле квебекский Стипли был более беглым, нежели английский Марата, но, как говорится людьми, c'etait la guerre[26].
Марат чуть шмыгнул.
– Таким в итоге образом, мы теперь оба здесь, – он был облачен в ветровку и не потел.
Глаза Стипли имели аляповатую подводку. Задняя область его платья налипла грязью. Некоторая доля макияжа стала течь. Он сложил рукой салют, чтобы прикрыть глаза и поглядеть ввысь на остатки взрывного и дрожащего солнца позади них.
– Господи, ты-то как сюда влез?
Марат медленно пожал плечи. Как обычно, он казал себя Стипли полусонным. Пропустив вопрос мимо, он сказал только лишь, пожимая плечи:
– Мое время finite[27].
Стипли также имел на руках женскую сумочку, или же кошелек.
– А жена? – спросил он, не отпуская глаз от выси. – Как женушка поживает?
– Не подает жалоб, спасибо, – сказал Марат. Интонация его голоса ничего не выдала. – И, в итоге, таким образом, что твой Департамент полагает от меня узнать?
Стипли заскакал на одной из ног, разув одну из туфель и вытряхивая из нее песок.
– А ничего такого удивительного. Про некий вот сыр-бор на северо-востоке от вашего так называемого штаба, да ты и сам наверняка слышал.
Марат шмыгнул. Пышный запах недорогого и спиртосодержащего парфюма нахлынул не от личности Стипли, но от его сумочки, не шедшей к его туфлям. Марат спросил:
– Сыр?..
– А именно один гражданский получил некий предмет. Только не говори, что для вас это новости. И вовсе не по сигналу «ИнтерЛейса», предмет-то этот. По обычной физической почте. Мы уверены, что ты знаешь, Реми. Копия-картридж некоего – давай между нами звать его «Развлечением». А именно по почте, без предупреждений или мотива. Как гром среди ясного неба.
– Из неба?..
Также оперативник BSS потел сквозь румяна, и макияж размазался до впечатления легкого поведения.
– Человек без всякой политической значимости – ни для кого, если не считать саудовского министра развлечений, который жутко развонялся.
– Медицинский атташе, специалист пищеварения, имеешь ты в своем виду, – Марат снова пожал плечами на раздражающий франкофонный манер, который может означать разные вещи одним временем. – Твое руководство желает осведомляться, не был ли картридж Развлечения распространен сквозь наши механизмы?
– Не трать-ка свое финитное время, ami старый друг, – сказал Стипли. – Все это случилось в метрополии Бостона. Мы проследили отправку по почтовым индексам до юго-запада пустыни, а нам известно, что ваш распределительный центр для операций по распространению расположен где-то между Фениксом и границей, – Стипли потратил немалый труд на феминизацию лицевых выражений и ручных жестикуляций. – Со стороны ДНС было бы легкомысленно не вспомнить о вашей выдающейся ячейке, не?
Под ветровкой Марата была рубашка, нагрудный карман которой обладал многими ручками. Он сказал:
– Мы, у нас нет информации даже о пострадавших. Из-за ясного сыра, о котором ты ведешь свою речь.
Стипли предпринимал попытки извлечь что-то упрямое из внутренней полости иной туфли.
– До двадцати человек, Реми. Вышли из строя к чертовой матери. Атташе и его жена, жена – гражданин Саудовской Аравии. Еще четыре чурки, все с документами посольства. Пара соседей, кажется. Остальные – в основном полицейские, пока до них не дошло отрубить энергию перед тем, как заходить.
– Местные полицейские силы. Жандармерия.
– Местные правоохранители.
– Констебли порядка сего края.
– Местные правоохранители, скажем так, оказались не готовы к такому Развлечению, – Стипли даже обувь снимал и надевал вновь на женственный манер американовых женщин «стоя-на-одной-ноге-подворачивая-вторую-под-попу». Но как женщина он был дебелым и раздутым, не только лишь непривлекательным, но и ввергающим в некое сексуальное отчаяние. Он сказал:
– У атташе был дипломатический статус, Реми. Ближний Восток. Аравия. Говорят, он – друг второстепенных членов королевской семьи.
Марат с силами шмыгнул, словно преодолевая запор носа.
– Озадачивает, – сказал он.
– Но еще он ваш компатриот. Гражданство канадское. Родился в Оттаве, в семье арабских эмигрантов. В визе местом жительства указан Монреаль.
– И Службы Без Определенности желают, возможно, осведомляться, не имели ли место связи под ковром, которые бы сделали его личность не столь невинной гражданской. Осведомляться у нас, не желало ли AFR выставить его примером для иных.
Стипли удалял грязь с попы, хлопая себя по ней. Он более или менее высился над Маратом. Марат шмыгнул.
О проекте
О подписке