Я родился в 1906 году в Тонданкуричи, деревушке примерно в двести домов. Мой отец, человек многих талантов, был в деревне уважаемой личностью. Будучи фермером, астрологом, художником и строителем, он помимо того знал толк в изготовлении статуй и сооружении гопурам (городских башен). Вскоре после моего рождения отец встретился с другим астрологом, чтобы обсудить мой гороскоп. Оба они пришли к выводу, что я с большой долей вероятности мог стать санньясином (индуистским монахом, отказавшимся от всех связей с семьей и миром). Мой отец, недовольный этим предсказанием, решил предотвратить подобное развитие событий, лишив меня должного образования. Он посчитал, что если я никогда не научусь толком читать и писать, то никогда не прочту священные писания и никогда не обнаружу интерес к Богу. Из-за веры моего отца в это предсказание я получил лишь самое поверхностное образование в местной деревенской школе. Едва я успел освоить алфавит, как меня забрали из школы и отправили помогать отцу в его работе на полях.
Отец, подозревающий, что я могу попытаться вернуться в школу без его ведома или согласия, старался принять все меры, чтобы я оставался практически неграмотным, говоря моей матери: «Если он снова пойдет в школу, не давай ему есть».
Вскоре после того как меня забрали из школы, я, проходя через соседнюю деревню под названием Вепур, услышал, как заезжий ученый человек дает наставления.
Он говорил жителям деревни: «Быть образованным полезно. Даже если вам придется просить милостыню, чтобы прокормить себя во время обучения, вам стоит учиться как можно больше. Только с помощью образования можем мы познать тайны мироздания».
Вернувшись домой, я подошел к отцу и пожаловался: «Сегодня в Вепуре я слушал ученого, который говорил о ценности образования. Ты не разрешаешь мне ходить в школу. Почему?»
Отец уклонился от вызова, сказав: «Ох, мы всего лишь фермеры. Нам достаточно уметь писать свое имя, чтобы ставить подпись».
Поскольку меня не удовлетворили ни позиция отца, ни его ответ, я решил попробовать учиться самостоятельно. Я завладел двумя книгами – одной, содержащей рассказы о царе Викрамадитье, другой – со стихами Паттинатара[1] – и попытался сам научиться читать. По любопытному совпадению одни из первых стихотворных строф Паттинатара, которые я сумел разобрать, пророчески подытожили тот духовный путь, которому я стремился следовать большую часть своей жизни:
Тот, кто отказывается от дома,
в кроры[2] раз превосходит того,
кто, ведя жизнь домовладельца,
выполняет множество пуний и дхарм[3].
Тот, кто отказывается от ума,
в кроры раз превосходит того,
кто отказывается от дома.
Тот, кто вышел за пределы ума
и всякой двойственности, —
как выразить мне величие этого человека?
Хотя я никогда не встречался с утверждением, подобным этому, я всегда обладал природной склонностью к духовной жизни. Никто никогда не говорил со мной о религиозных вопросах, но каким-то образом я всегда знал, что существует высшая сила, называемая «Богом», и что цель жизни – достичь этого Бога. Инстинктивно, без внушения со стороны, я чувствовал: все, что я видел, было некоторым образом иллюзорно и нереально. Эти мысли вместе с идеей о том, что в этом мире мне не следует привязываться к чему бы то ни было, были частью моего сознания даже в самые ранние годы моего отрочества.
Мне вспоминается один случай, который произошел, когда мне было всего шесть лет. Я гулял с матерью недалеко от деревни, когда мимо нас прошел садху в оранжевом облачении. Я спросил мать: «Когда я стану таким же санньясином?» и, не дожидаясь ответа, отправился по дороге вслед за садху.
Пока шел, я слышал, как моя мать с раздражением говорила местной женщине: «Посмотри, какой негодный мальчишка! Даже в таком малом возрасте он пытается стать садху[4]».
Мой отец, к несчастью, не разделял моих религиозных наклонностей. Он тщательно выполнял пуджу[5] ежедневно по полчаса, но его побуждения были исключительно материальными.
Однажды, все еще будучи маленьким мальчиком, я спросил его: «Для чего ты выполняешь эту пуджу каждый день?» Он ответил: «Я хочу иметь богатство, иметь землю, я хочу иметь золото и много денег».
Я сказал: «Все эти вещи тленны. Зачем ты молишься об этих преходящих вещах?» Отец был удивлен, что в столь юном возрасте я обладаю пониманием таких материй. «Откуда ты знаешь, что эти вещи тленны?» – спросил он. «Я знаю, поэтому и говорю тебе», – ответил я. Знание было внутри меня, но я не мог выразить его или как-то рационально объяснить.
Когда отец обнаружил мой интерес к духовным вопросам, то попытался мне помешать. Он создал множество помех на моем пути и лишь через много лет наконец сдался и признал, что стать садху было моим предназначением.
Пока я был еще достаточно мал, деревенские жители считали меня своего рода маскотом (талисманом удачи). Когда кто-нибудь принимался строить новый дом, меня просили заложить первый камень. Меня просили вырвать первый сорняк, когда в полях начиналось прореживание посевов, а на свадьбах – коснуться статуи Ганапати в начале церемонии. Самой приятной обязанностью, однако, было поедание сладостей. Когда по случаю каких-либо торжеств жители деревни готовили сладости, меня приглашали отведать их. Я не знаю, когда односельчане начали верить в то, что я приношу им удачу, и как они пришли к такому заключению, но эта традиция продолжалась до тех пор, пока мне не исполнилось тринадцать лет.
Некоторые люди, похоже, наделены даром исключительной удачи, до такой степени, что все, что они делают, обречено на процветание и успех. В Тамил Наду таких людей часто называют «Золотой Рукой». Они очень востребованы как инаугураторы фестивалей и социальных мероприятий, поскольку считается, что любое начинание с их легкой руки будет успешным.
Рамана Махарши тоже носил прозвище «Золотая Рука». В юности он часто играл с друзьями в футбол, и вскоре было замечено, что та команда, на чьей стороне он играл, неизменно выигрывала. Аннамалай Свами, по всей видимости, обнаружил схожий дар удачи, раз его считали деревенским маскотом.
Мне никогда не было свойственно стадное чувство. Вместо того чтобы проводить время с другими жителями деревни, я искал безлюдные места, где мог сидеть и практиковать внутреннюю тишину. Моим любимым местом был храм Винаяки в лесу рядом с деревней. Я часто уходил туда и молился божеству. В те дни я был настолько несведущ в религиозных обрядах, что не знал даже, как правильно простираться ниц перед мурти; я научился этому, лишь повторяя движения за маленькой девочкой, которая пришла в храм и выполнила замысловатую аштангу намаскарам[6] перед храмовой статуей.
Ближе с религиозными обрядами я познакомился во время посещения Вриддхачалама, шиваистского паломнического центра по соседству с моей деревней. Я понаблюдал за тем, как некоторые брахманы выполняют ануштаны[7], и попросил их посвятить меня в эти практики. Они отказались, объяснив это тем, что шудрам (членам низшей касты) запрещено практиковать эти обряды.
Вскоре после этого я увидел, как шиваиты (почитатели Шивы), не принадлежащие к касте брахманов, выполняют те же ритуалы. По всей видимости, они научились выполнению ритуалов по книге, содержавшей их детальное описание. Я научился ануштанам у этой группы и, вернувшись в свою деревню, регулярно выполнял их. Мой отец, несмотря на его достаточно циничное отношение к религии, несколько ранее посвятил меня в Сурью Намаскарам – широко известный ритуал, при котором нужно повторять некоторое
количество мантр и затем делать простирания перед восходящим солнцем. Новые ритуалы я добавил к этому, уже преподанному мне моим отцом.
Я усвоил еще одну практику: каждый месяц, в день экадаси (одиннадцатый день после каждого полнолуния и новолуния), я пытался медитировать всю ночь без сна. Вскоре я обнаружил, что, пытаясь медитировать в положении сидя, я засыпаю. Я попробовал медитацию в движении, но даже это не сработало – я засыпал на ходу. После небольших экспериментов я обнаружил, что могу побороть сон, принимая ванну в местной реке и втирая песок в бедра, чтобы вызвать боль. Я также жевал кусочек табака, потому что мне сказали, что это помогает удерживать ум в раджогуне.
Согласно индуистской философии, все творение обладает тремя чередующимися свойствами, называемыми гунами: саттва (гармония), раджас (активность) и тамас (инертность). Эти три свойства также поочередно возникают в уме. Жевание табака стимулирует раджас и поддерживаетум в состоянии бодрствования и активности.
В юности я очень любил выставлять напоказ свою набожность, чтобы продемонстрировать приверженность религиозной жизни. Я носил белую дхоти[8], покрывал голову наподобие Рамалинги Свами[9] и толстым слоем наносил вибхути (священный пепел) на лоб и тело. В то время я был преданным поклонником Рамалинги Свами: в деревне я видел его фотографию, которая впечатлила меня настолько, что я посетил Вадалур, место его самадхи (место, где его тело исчезло в синем свете).
Будучи совсем юным подростком, я достал копию десятой главы книги под названием «Джива Брахма Аикья Веданта Рахасья». Я обучился техникам пранаямы[10] по этой книге и начал практиковать их в лесном храме. Чтение этой книги вызвало во мне сильное желание более основательно изучить святые писания. В обычной ситуации для такого мальчика, как я, это представляло бы крайнюю сложность, но удивительное стечение обстоятельств вскоре позволило мне осуществить желаемое. У карнама (правительственного счетовода) нашей деревни было много книг религиозного содержания, которые он унаследовал от своего отца. У него не было времени на их чтение, так как он был карнамом в трех различных деревнях. Он вел столь занятую жизнь, что часто даже не имел возможности вернуться домой переночевать. Его жена, глубоко верующая женщина из Тируварура, разрешила мне приходить в их дом и читать те книги. Каждый день она готовила еду, приносила ее к статуе Ганапати, которая стояла в их доме, а затем отдавала еду мне. Сама она ела только после того, как я съедал это подношение. В конце концов я поселился в доме карнама, питаясь подношениями, которые готовила жена карнама. Поскольку родители мои относились неодобрительно к моему религиозному рвению, я совсем перестал бывать в родительском доме. Во время этого отчуждения, длившегося три года, я ни разу не навестил их.
Изучая книги, я усвоил привычку читать их вслух. Выбор книг был большим, однако моими любимыми стали «Кайвалья Наванитам», книги о Рамакришне Парамахамсе, «Теварам» Аппара и Джнянасамбандхара, «Тирувачакам» и «Бхакта Виджая».
«Кайвалья Наванитам» – тамильская работа по философии адвайты; Рамакришна Парамахамса был бенгальским святым XIX в.; Аппар и Джнянасамбандхар были тамильскими святыми, жившими в VI в., чьи гимны во славу Шивы называются «Теварам»; «Бхакта Виджая» представляет собой собрание историй о знаменитых святых Маратхи.
Мое чтение вскоре привлекло внимание некоторых духовно настроенных жителей деревни. В течение нескольких недель около десятка человек начали регулярно приходить в дом, чтобы послушать мое чтение. Каждый вечер, где-то с шести до десяти, я читал отрывки из этих книг. После каждого чтения мы обсуждали значение и значимость этих текстов.
Некоторые жители деревни пошли к моему отцу и сказали, что я изучаю писания и толкую их другим людям. Мой отец был удивлен, услышав об этом, так как полагал, что я так и остался неграмотным. Решив лично расследовать эти обстоятельства, он пришел и тайно подслушал одно из наших вечерних занятий.
После этого он, судя по всему, сказал: «Я больше не могу заставлять его повиноваться мне. Так что я просто предоставляю его Богу».
Жена карнама присутствовала на большинстве наших собраний. Она обнаружила сильный интерес к работам, которые мы читали вслух, стала вегетарианкой и утратила интерес к мирским делам. К сожалению, она потеряла интерес даже к своему супругу.
Однажды вечером он отвел меня в сторону и довольно сердито сказал: «Из-за твоего общения с моей женой она уподобилась свами. У нее вообще нет никаких желаний. Я больше не хочу, чтобы ты оставался в моем доме. Поищи другое жилье».
Другие верующие услышали слова карнама. Один из них сказал мне: «У нас нет необходимости проводить наши чтения именно здесь. Для этой цели мы легко найдем другое место».
Поначалу для наших встреч мы думали построить простую хижину из листьев кокосовой пальмы, но под конец вечера решили, что построим основательный матх.
Матхи – индуистские сооружения, которые основываются с конкретной целью вроде почитания памяти святого, пения духовных песен, медитации и т. д. Самые большие, в которых, как правило, постоянно живет группа садху, подобны монастырям или ашрамам.
Каждый из нас вложил свои средства в это предприятие, и в скором времени появился Шиварам Бхаджан Матх. Я переехал в матх, как только он был закончен, и продолжил там свою садхану[11], проводя баджаны[12] и читая вслух учения различных святых.
Когда матх был закончен, я построил таннир пандал[13] на главной дороге, проходившей через нашу деревню. С помощью нескольких приверженцев я собрал достаточное количество средств, чтобы каждый день готовить канджи (рисовый отвар) для садху и путешественников, держащих путь через деревню.
Вскоре после того как я обосновался в матхе, мои родители решили предпринять последнюю попытку отлучить меня от духовной жизни. Поскольку тогда мне было около семнадцати лет, они подумали: «Если мы не предпримем мер, то скоро он наверняка станет санньясином. Если мы найдем для него девушку, на которой он сможет жениться, то он станет обычным семьянином и выбросит из головы всю эту духовную деятельность. Возможно, тогда он станет таким, как все».
Даже не удосужившись поинтересоваться моим мнением на этот счет, они нашли девушку, договорились обо всем с ее семьей, а затем закупили все продовольствие, необходимое для свадебной церемонии. Я узнал обо всей этой активности от одной преданно верующей женщины, приходившей в Бхаджан Матх. Как только я узнал о происходящем, я сказал родителям, чтобы они прекратили все приготовления к свадьбе, поскольку у меня не было ни малейшего намерения жениться на ком-либо.
Этот недвусмысленный отказ повиноваться родительской воле в столь важном деле вызвал в деревне глобальный переполох. Многие жители решили, что я сошел с ума, отчасти потому, что отказываюсь жениться, и отчасти потому, что я упорно стремлюсь проводить все свое время, размышляя о Боге и распевая баджаны. Многие из этих людей (родителей моих среди них не было) посовещались и решили излечить меня от безумия насильственным путем. Они забрали меня из Бхаджан Матха, отвели к ближайшему озеру, сделали глубокий порез на моей макушке и принялись втирать в него лимонный сок. По всей видимости, это должно было служить лекарством от безумия. Затем они решили вылить мне на голову ведро холодной воды. Думаю, они вылили не менее пятидесяти ведер. Пока они меня так купали, я хранил молчание и практиковал пранаяму, чтобы отвлечь свой ум от холода. Я знал, что сопротивляться бесполезно. Когда жители деревни увидели, что я никак не реагирую на «лечение», это еще сильнее убедило их в том, что я сумасшедший. В конце концов, когда процедура «лечения» закончилась, они отвели меня в один из деревенских домов. Там они приготовили самбар (острый суп) из горькой тыквы и заставили меня его есть, потому как считали, что горькая тыква – это еще одно средство от безумия. Около ста человек пришли посмотреть на все это.
Пока я ел, один из них сказал мне: «Ты хороший мальчик, рожден в хорошей семье, но ты сошел с ума».
К этому моменту терпение мое было исчерпано. «Я не сошел с ума, – ответил я весьма раздраженно. – Пожалуйста, оставьте меня в покое. Скажи всем этим людям, чтобы они прекратили толпиться вокруг меня или дали мне комнату, где я могу остаться один».
Я не ждал никакой реакции, разве что возможного продолжения курса «лечения», но, к моему немалому удивлению, они пошли навстречу моей просьбе и разрешили мне удалиться в одну из комнат дома. Прежде чем дать им шанс передумать, я запер дверь на засов и лег на пол, чтобы перевести дух и прийти в себя после всех испытаний.
Немного погодя я встал и попытался медитировать. В какой-то момент я услышал, как за дверью глава деревни обсуждает мой медицинский случай.
«Позвольте мне взять с этого мальчика обещание жениться и вести нормальную жизнь. Благодаря этим процедурам его безумие, должно быть, уже отступило».
Он постучал в дверь, я впустил его.
Стоя напротив меня, он произнес очень твердо: «Пожалуйста, пообещай мне, поскольку ты уже не безумен, что женишься, как все мы, и будешь вести обычную жизнь главы семьи». Я ответил: «Вместо этого я обещаю тебе, что стану санньясином».
При этом я сделал хлопок руками, чтобы показать ему, насколько серьезны мои намерения, и чтобы скрепить печатью свое обещание. Он вышел, не сказав ни слова.
Я услышал, как, оказавшись снаружи, он воскликнул: «А-йо! А-йо![14] Когда я попросил его пообещать мне одно, он пообещал прямо противоположное!»
Моя семья не придала никакого значения моему обещанию. От навещавшей меня женщины я узнал, что отец мой по-прежнему строит тайные планы по приготовлению к свадьбе. Поэтому я решил, что пришло время и мне составить несколько тайных планов. Прежде всего я написал записку девушке, которую мне прочили в жены: «Мое намерение – стать санньясином. Я не хочу связывать себя жизнью домовладельца. Потому не думай, что ты выйдешь за меня замуж. Это только сделает тебя несчастной».
Я попросил одного из людей отнести записку к ней домой и отправился в Чидамбарам[15].
Там я решил принять санньясу, но сделал это безо всяких формальностей. Не желая просить кого-либо об инициации, я выполнил все сам.
Санньяса – четвертая и заключительная стадия жизни для ортодоксального индуиста. На этой стадии отказываются от всех связей с семьей и миром ради того, чтобы посвятить все свое время поиску единения с Богом, или просветления. Строго говоря, не следует становиться санньясином до тех пор, пока не получено достаточного количества знаний от своего гуру или главы одного из многочисленных орденов санньясинов. Тем не менее этими правилами нередко пренебрегают.
Я провел омовение в реке, обрил голову, повесил на шею ожерелье из семян рудракши и облачился в короткое дхоти и полотенце. Я вернулся в деревню в этом новом наряде и объявил всем, что теперь я санньясин.
О проекте
О подписке