После Дня труда[23] я снова иду в офис Кристиана Ньюсома. Встреча назначена на четыре. Закончив читать его предложение, я смотрю на него. Он все так же небрежно-красив, в дорогом темном пиджаке, не в том же, что в прошлый раз, зато ворот рубашки распахнут по-прежнему, и выражение лица прежнее – хищное, как будто нацелился на добычу.
– Вода? – говорю я.
– Это следующий бум, – отвечает Кристиан. – Вода превращается в ценный и редкий ресурс. И это будет продолжаться, пока население планеты будет расти. Уже сейчас оно составляет семь или восемь миллиардов, а объем воды, пригодной для людских нужд, составляет всего одну десятую от всего мирового запаса.
– Вау.
– Вот именно, – говорит он и показывает на меня карандашом. – И как нам извлечь из этого выгоду? Можно вложиться в богатые водой регионы и возить воду оттуда, но это дорого. Слишком высок порог первого вложения.
– Какой порог?
– Перевозить воду трудно. Нужны специальные трубопроводы, а это порождает проблемы. Трубопроводы дороги, политически непопулярны, они обостряют проблемы права собственности. Нарушают экосистемы. А главное – мы изымаем воду из ее естественной среды, а значит, для всех организмов, которые живут в водоемах, для растительности по его берегам и вокруг них это может стать катастрофой.
– И что же делать?
– Надо вкладываться не в воду, а в еду. И это уже будет менее спорный и не столь противоречивый способ перераспределения водных ресурсов. Воду не надо будет транспортировать. Достаточно просто выращивать еду в тех регионах, где воды много, и перевозить ее туда, где воды мало. Ты когда-нибудь задумывалась, сколько нужно воды, чтобы вырастить даже небольшое количество пищи? Две тысячи галлонов воды уходит на производство всего одного фунта говядины. А ведь продавать еду выгодно, так? Значит, это гарантирует стабильный прирост. Пищевая промышленность ведь не остановится.
– То есть ты скупаешь земли.
– Точно. Я уже принес моим инвесторам больше трехсот процентов КОИ[24]. А следующие пять лет станут еще лучше. Ты даешь мне двадцать один миллион долларов сегодня, а я возвращаю тебе сто пять миллионов через пять лет. Обещаю, Вики, это будет лучшее ралли в твоей жизни.
У меня перехватывает дыхание. Еще бы не лучшее. Помню, когда мне было шесть, я обвязывала шнурком левый башмак, потому что подошва совсем отстала, а на новую обувь родителям не хватало денег. Так я и проходила целый год, приволакивая левую ногу, чтобы не потерять подошву. В восемнадцать, оставшись одна, я раз в неделю сдавала кровь за деньги, а в двадцать регулярно давала хозяину квартиры вместо арендной платы.
Видя, что я не отвечаю, Кристиан говорит:
– Если тебя пугают риски, то дай мне десять миллионов, а я превращу их в пятьдесят. Другие десять можно вложить в акции азиатских компаний. Они тоже скоро взлетят, хотя и не так высоко, как водяные. И все же диверсификация вложений обычно приносит больше уверенности.
К двадцати четырем годам секс стал для меня единственным способом выживания, универсальным платежным средством. Я была эскортницей и жила в Индианаполисе. Мне повезло встретить женщину, которая объяснила, что единственный способ выжить, работая проституткой, это завести постоянных клиентов-копов. Они позаботятся о том, чтобы тебя не арестовали; они же и заступятся, если кто-то из клиентов обойдется с тобой плохо. Моими клиентами были в основном женатые мужчины с деньгами, искавшие развлечений на стороне. И копы. Иногда это был секс за деньги, а иногда – за услуги. Я научилась неплохо жить за мужской счет. Дорогие обеды обычно заканчивались в постели – в его или в моей. Последнее было выгоднее, так как означало полный холодильник еще на пару дней.
Поэтому суммы, о которых говорит сейчас Кристиан, для меня так же нереальны, как полет на Марс.
– Или, – произносит он вдруг, – мы ничего такого не делаем.
Мне становится интересно.
– Слушай, Вики, такое я предлагаю не всем. Обычно моих инвесторов не очень волнует изнанка. Но они могут рискнуть двадцатью миллионами, потому что у них есть еще двадцать раз по двадцать. У тебя – нет. Я это понимаю. К тому же двадцать миллионов долларов – это вполне приличные деньги. Их можно поделить, одну часть вложить в облигационные фонды, где нет почти никакого риска, другую рассовать по фондам индексированных ценных бумаг и жить на проценты, а основной капитал почти не трогать. И жизнь будет вполне комфортной. Всю свою жизнь ты проведешь в комфорте – если, конечно, тебе хочется именно этого. И я могу это для тебя устроить. Или я, или любой из тех финансовых советников, к которым ты уже ходила. Я не обижусь. Мне незачем продавать себя любой ценой.
Я перечитываю его предложение.
– Так ты можешь собрать для меня портфолио пониженного уровня риска?
– Конечно, если ты хочешь.
– Но ты этим не занимаешься. Я ведь о тебе читала, и, судя по всему, снижение рисков – не твой стиль.
– В общем, нет. Точнее, я никогда раньше такого не делал.
– Но для меня сделаешь.
Он приподнимает плечо:
– Постараюсь.
– А почему? – поддеваю его я.
– Я… ты мне нравишься, – отвечает он. – Мне нравится твой стиль.
Так я и думала.
Я медленно киваю. Он не отрываясь смотрит мне прямо в глаза. Я первой отвожу взгляд и смотрю сначала на кожаный диван у стены, а потом снова на него. Он все еще смотрит мне в глаза.
– У тебя есть еще встречи сегодня?
Секундная пауза.
– Нет.
– Когда уходит твоя секретарша?
Он смотрит на дверь, уже почти не сомневаясь, что понял ситуацию правильно.
– В пять.
– Может, отпустить ее сегодня пораньше, пусть порадуется жизни, – предлагаю я.
Вот теперь он точно уверен – и знает, что ему делать.
О проекте
О подписке