Глава третья

– Седьмой «В», садитесь, сейчас уже будет звонок, поздравляю вас, с сочинением на тему «Мой друг» почти все справились на отлично! Молодцы!

Александра Сергеевна подошла к двери кабинета, но вместо того чтобы закрыть, придержала ее.

– О, а вот и наше «почти», Пантелеев, ну наконец-то ты решил посетить школу! И, как всегда, за минуту до звонка!

Ваня зашел, и одноклассники затихли.

– Болел, – пробурчал Ваня, сел за последнюю парту, поставил рюкзак под ноги и достал учебник по литературе.

Прозвенел звонок на урок.

– По лицу вижу – болел! – Интонация не отражала настроение, и было непонятно, сочувствует учительница или издевается. – После урока подойдешь, а сейчас скажи мне, что я задавала на прошлой неделе?

Ваня смотрел в окно, и казалось, что он не слышит вопроса.

– Иван, ты с нами?

– Да, задумался. Вы задавали выучить любое понравившееся стихотворение вашего тезки.

– Какого еще тезки?

– Александра Сергеевича Пушкина.

– Хорошо, шутник, готов?

– Да, я выучил одно стихотворение, что-то в нем есть…

– Тогда выходи и расскажи нам, и дневник захвати, – Александра Сергеевна открыла журнал.

Ваня медленно встал, начиная вспоминать первые строки, так же медленно подошел к доске. Всплывающее в памяти стихотворение отозвалось ударами и болью кулаков, еще не заживших после драки на пустыре.

Все время, пока он дрался, разбивая в кровь руки, пока он избивал до потери сознания Гришку Черепа, пока он, как безумный, метался под дождем в грязи и крови, этот стих звучал у него в голове бесконечным повторением.

– Мы тебя внимательно слушаем.

И Ваня начал:

Сижу… за решеткой… в темнице сырой…

Вскормленный в неволе орел молодой…

Мой грустный товарищ, махая крылом…

Кровавую пищу клюет под окном…

Клюет, и бросает, и смотрит в окно,

Как будто со мною задумал одно.

Зовет меня взглядом и криком своим

И вымолвить хочет: «Давай улетим!

Мы вольные птицы; пора, брат, пора!

Туда, где за тучей белеет гора,

Туда, где синеют морские края,

Туда, где гуляем лишь ветер… да я!… »

Он не торопясь, с чувством рассказывал, а предательские слезы текли из глаз. Весь класс завороженно слушал, никто не знал, что Пантелеев бывает таким. В класс зашел и вышел к доске устрашающий хулиган с боевой раскраской в виде синяков и ссадин на лице, а под конец стихотворения стоял щуплый, кем-то избитый маленький мальчик. В завершении голос сорвался, но он закончил стихотворение и вернулся за парту.

– Ненавижу Пушкина, – прошептал Ваня, идя на место, стараясь незаметно смахнуть слезу.

Наваждение пропало.

Александра Сергеевна молчала, она услышала последние тихие слова Вани.

– Как ты думаешь, Ваня, что хотел сказать поэт этим стихотворением? – Она надела очки и внимательно посмотрела.

Ваня ответил не сразу, класс замер, Александра Сергеевна удивилась тишине, которую в седьмом «В» она никогда не могла установить.

– Я думаю… он хотел умереть, – тихо сказал Ваня.

– Ох… – выдохнула Александра Сергеевна и, тщательно подбирая слова, произнесла.

– Ваня, я тебе так скажу, да и всем вам, ребята: я не знаю ни одного писателя, который любил бы жизнь больше, чем Пушкин! А в стихотворении красной линией проходит тема свободы, свободы в жизни, а не в смерти. За стих я ставлю тебе пятерку, а над выводами надо поработать, хорошо?

Иван молчал и смотрел в окно. Александра Сергеевна тоже посмотрела туда, и ей показалось, что стекло потемнело и перестало пропускать свет. Она потерла виски.

– Так, у нас сегодня новая тема, открываем…

Закончить фразу она не успела, Ваня встал, взял рюкзак и вышел из класса. На его парте лежал белый свернутый листок бумаги. Александра Сергеевна подошла, взяла и медленно развернула его.

«Ваша свобода хуже смерти, лучше умереть, чем жить такой жизнью», – прочитала она.

Внизу стояла подпись – «Пушкин».

Сочинение «Мой друг»

«У меня один настоящий друг.

Ненастоящих, которые сегодня с одними, а завтра с другими, много, а настоящий, верный друг – один.

Когда я думаю про него или рассказываю о нем, на ум приходят слова: большой, сильный, яркий, но если вы его увидели впервые, то скажете: маленький, щуплый, неприметный.

Благодаря ему я понял, что мир делится на внешний – то, что мы видим, и внутренний – мысли, слова, поступки.

Можно быть маленьким, но делать великие дела.

Моего друга зовут Иван Пантелеев, я зову его Ваня, а мальчишки – Малой.

У него большие глаза разного цвета, один глаз зеленый, другой голубой, светлые волосы, которые смешно торчат (моя мама всегда гладит его по голове, когда он приходит к нам в гости, как бы пытаясь причесать их, но они от этого торчат еще больше, а мама смеется).

С ним и его друзьями я познакомился на боксе, там и сдружились.

Ваня тренируется каждый день по многу часов, я, если честно, не понимаю, откуда у него столько силы воли, но мне хочется так же, а так бы давно уже бросил этот бокс.

Ваня веселый, умеет найти хорошие слова поддержки и всегда придет на помощь.

Мой друг терпеть не может, когда обижают слабых, и, вообще, любая несправедливость превращает Ваню в кого-то другого, в такие моменты мне даже страшно смотреть ему в глаза.

Недавно он спас мою маму, но об этом я не хочу рассказывать.

У Вани есть мечта – найти своего родного отца, я обязательно помогу ему в этом.

У меня замечательный друг. Когда я вырасту и у меня будет сын, я назову его Иваном…»

– Прочитали? – Александра Сергеевна рассматривала маленького зеленого попугая, свободно летавшего по кабинету директора школы Федора Николаевича.

– Александра Сергеевна, дорогая, зачем вы мне суете эти каракули какого-то глупого мальчишки? У меня тут дел выше крыши! – Федор Николаевич, директор школы, сквозь толстые линзы очков рассматривал школьную тетрадь. – Сочинение «Мой друг» Михаила Ерёмина, ученика седьмого «В» класса, – прочитал он и зевнул.

– Федя, еще одно слово, и как специалист ты для меня умер. – Александра Сергеевна встала и подошла к окну, попугай подлетел и сел рядом.

– Ф-е-д-я у-м-е-р, Федя умер! – начала кричать птица.

– Ты просил меня подготовить характеристику на Пантелеева. Вот тебе характеристика, а стандартная форма лежит в деле.

Федор Николаевич стал серьезным.

– Сашенька, ой… – он посмотрел на дверь, за которой сидела секретарша, – Александра Сергеевна, не сердись. – Водя руками по столу, он что-то искал. – Вопрос по нему нешуточный, хотят в детский дом поместить, из опеки всю плешь проели.

– А я, между прочим, была у них в квартире, хотела своими глазами посмотреть, как он живет. – Александра Сергеевна села на подоконник. – Его бабушка, на мой взгляд, еще троих таких же может воспитать.

– А, вот оно. – Федор Николаевич достал лист бумаги, часть которого занимали печати. – Опека отложила его перевод еще на год. Видимо, тоже решили, что бабулька пока ничего, только у нас он должен быть на особом контроле! Что у него с оценками и посещаемостью?

Александра Сергеевна молчала. Федор Николаевич вздохнул, поборолся с креслом, не отпускавшим его, поднялся.

– Давай так. Я сам вижу – мальчишка хороший, но у нас таких вагон и маленькая тележка, помогу, чем смогу, а дальше от него зависит. И из детского дома можно выйти нормальным человеком… Хотя лучше не попадать туда, как вспомню – мороз по коже… – Он замолчал, думая о чем-то. – Ладно, что было, то прошло. – Федор Николаевич вздохнул, прогоняя нахлынувшие воспоминания.

– Спасибо, Федя… – Александра Сергеевна с сочувствием посмотрела на Федора Николаевича.

Помолчали. Попугай тоже молчал и все вертел головой.

– Понимаешь, этот мальчик необычный, я давно за ним наблюдаю, хочется как-то помочь ему.

– Поможем, Сашенька, поможем. – Федор Николаевич неуклюже обнял Александру Сергеевну. – Они все необычные.

Попугай взлетел.

– Поможем, поможем, п-о-п-к-а-ду-р-р-р-ак необычный!

– А Пантелеев-то написал сочинение?

Александра Сергеевна опустила глаза и положила на стол тетрадь Пантелеева.

Сочинение Пантелеева Ивана «Мой лучший друг»

«Засов – это приспособление для запирания ворот, дверей, окон и другого.

Засовы можно использовать с замками или без них.

В старину засовы были основными приспособлениями для защиты от воров, сейчас используются в подсобных хозяйствах, на дачах, в банях.

Засовы делают в основном из железа.

Благодаря засовам попасть в помещения очень сложно, а иногда и наоборот – невозможно выйти из них.

Однажды засов, эта простая металлическая штука, спасла меня.

Я просто… задвинул его, и моя жизнь изменилась.

С того дня я считаю эту железяку своим лучшим другом…»

Глава четвертая

Петр Борисович

– И зачем я надел все эти железки? Такие тяжелые! Вот же старый дурак! Ну зачем, зачем?

В небольшой луже на тротуаре лежал дед. Весь его пиджак был в орденах и грязи. Пытаясь перешагнуть мутный ручеек, забыв, что ноги из послушных слуг стали капризными ходулями, поскользнулся и первый раз за свои восемьдесят семь лет почувствовал, какова лужа на ощупь. Вода потихоньку затекала за воротник, но ветеран, раз попытавшись встать, бросил это дело и задумался. Последнее время память подводила, даже как его зовут, вспоминал с трудом, но про свои награды он помнил всегда, за каждой была история.

– Чтобы не забыть себя, за этим и надел, – сказал он вслух, и на душе стало спокойно, на секунду ему даже показалось, что он лежит в своей мягкой кровати.

Было слышно, как мимо проходят люди, или это только чудилось ему. Заболела правая нога, и эта боль напомнила боевое ранение, которое никогда раньше о себе не давало знать.

Тут какая-то сила подняла его и поставила на землю. Протерев очки, непонятно по какому волшебству не слетевшие, он посмотрел на выловившего его из лужи. Прищурив глаза и нагнувшись вперед, всеми силами пытался разглядеть, но хмурый день размывал силуэт человека.

Вдруг солнце, спеша на помощь старику, прорвало серое покрывало туч и показало маленького щуплого мальчишку, лицо которого было все в синяках, распухший нос закрывал отекший глаз, а одежда выглядела хуже, чем грязный пиджак деда.

– Дедушка, вы бы шли домой, а то у вас все штаны мокрые, – сказал он улыбаясь.

Обидчивый ветеран даже не разозлился, что часто с ним бывало последние годы, и тоже улыбнулся.

– Ты бы на свои штаны посмотрел! – сказал он и рассеянно огляделся. – Только я не помню, где живу…

– Пойдемте, я провожу вас домой, – сказал мальчик и взял старика под руку. – Я часто вас здесь вижу и знаю, где вы живете.

– Как тебя зовут, молодой человек?

– Ваня, а вас?

– А меня… – дед снял очки и протер их о штаны, – Петром Борисовичем, кажется.

***

У каждой квартиры свой запах, как и у каждого человека.

Петр Борисович долго не мог попасть в замочную скважину, ключ танцевал и играл в прятки с маленькой щелочкой, из которой пробивался луч света. Ваня спокойно ждал, спешить было некуда, а мысли летали далеко отсюда. Наконец лучик исчез, старая дверь тихо открылась, и в подъезд из квартиры, сметая все на своем пути, вырвался аромат, оглушивший Ваню. Петр Борисович махнул рукой приглашая.

– Проходи, не удивляйся, я очень люблю цветы, и их здесь много.

Ваня заглянул в квартиру. Что-то не сходилось, как будто он попал в пятое измерение. Зашел, закрыл дверь и растворился. Растения заполняли все пространство: большие, маленькие, невообразимых цветов и размеров. Через настежь раскрытые окна старую сталинку заливал свет и заполнял весенний воздух.

– Что это? – Ваня, чувствуя еле уловимое волшебство, прислонился спиной к двери.

– Это мой дом! – Петр Борисович словно помолодел, переступив порог квартиры, и с нескрываемой гордостью смотрел на Ваню. – Так получилось, что весь последний этаж мой, и все семь комнат мы с дочкой и внучкой превратили в сад. Да и дом расселен давно, вот и делаю тут, что хочу.

– Можно я похожу здесь, посмотрю?

– Походи, посмотри, а я переоденусь пока и перекусить чего-нибудь соображу.

Но Ваня, уже ничего не слыша, как лунатик, поплыл по саду. Ожидая увидеть темную каморку, забитую лекарствами, приготовившись к запаху старости, Ваня был впечатлен, привычный серый мир показал ему тайную комнату.

***

– А что рассказывать, живу с бабушкой, хожу в школу, на бокс еще. – Ваня дул на горячий чай, давно ему не было так спокойно.

– А это? – Петр Борисович показал на лицо. – Бокс?

– Да, соревнования были. – Ваня отвел глаза в сторону.

Петр Борисович пил чай и рассматривал Ваню.

Все свое время он проводил в импровизированном саду, а мысли подолгу летали то вокруг одного растения, то вокруг другого, и его сознание последние годы играло с ним в цветочные игры. Вот сейчас напротив него сидел маленький кактус, колючки которого царапали стол и в любую секунду могли уколоть или даже проткнуть. Но помимо множества колючек, Петр Борисович видел и набухшие бутоны цветов, и таких цветов он еще не встречал. «Полить бы этот кактус хорошенько, и зацвел бы», – думал он.

– А кто тебя поливает? Тьфу ты, то есть кто за тобой ухаживает, вот же напасть, опять не то говорю, бабушка, да?

– А что за мной ухаживать, я девчонка, что ли?! – Ваня резко встал, и Петр Борисович даже испугался такой вспышки. – А за бабушкой я сам ухаживаю, и мне пора уже, спасибо вам за чай, – уже более спокойным голосом добавил он.

– Тебе спасибо, и не обижайся на старика, – Петр Борисович кряхтя поднялся. – Ты заходи ко мне в любое время, я буду тебе рад, – он протянул руку, Ваня пожал ее и направился к выходу.

– Я приду, мне почему-то у вас очень спокойно на душе, я обязательно приду.

В момент рукопожатия словно искра прошла между ними, и Петру Борисовичу показалось, что он смотрится в зеркало, ноги подкосились, и он плюхнулся на стул. Ваня подскочил и придержал.

В это время в прихожей открылась входная дверь, и в квартиру вошли женщина и девочка – ровесница Вани.

– Дочка и внучка пришли, – кивнул Петр Борисович.

– Дедушка! – закричала с порога девочка. – Ты не поверишь, мы нашли чудо из чудес, такого цветка… – Она замерла на полуслове увидев Ваню.

– Познакомьтесь, это мой новый друг Иван.

Девочка попятилась и спряталась за спину мамы.

– А мы уже знакомы – заочно, что ты здесь делаешь, сопляк? – грубо процедила дочь Петра Борисовича, смотря на разбитое лицо парня и его видавшую виды одежду.

У Петра Борисовича сжалось сердце, он хотел вступиться, но тело отказало, он только и мог видеть, как из кактуса вылезла еще сотня колючек, а бутоны завяли.

– Я уже ухожу, – процедил Ваня, посмотрел на ветерана и вышел из квартиры.

Петр Борисович сжался от ожидания удара хлопнувшей двери, но Ваня прикрыл ее еле слышно.

***

– Деда, это же чудовище в человеческом обличье, зачем ты пустил его в дом? Что он хотел? – Внучка дрожала, обнимая Петра Борисовича.

– Анюта, ты что там говоришь, я плохо слышу! – Петр Борисович потихоньку гладил внучку по голове, боясь повредить хрупкие лепестки, принимая ее за маленькую фиалку.

– Это Иван Пантелеев, он не в тюрьме только потому, что ему нет четырнадцати.

– Кто в тюрьме? – Пенсионер наклонился и начал внимательно слушать, а девочка, справившись с дрожью, начала рассказ.

***

Говорят, когда ему было восемь лет, он убил своих родителей, одни рассказывают одно, другие другое, но все истории ужасны, а потом сжег дом и сбежал в Москву. Что было с ним там, никто не знает. А через год его поймали и привезли назад, гибель отца с матерью списали на пожар, бабушка взяла его жить к себе, хотя у нее и со здоровьем, и с головой очень плохо.