– Ты знаешь, – сказал он, – когда я был лейтенантом, все вокруг было непонятным, а часто и очень страшным. Даже то, что именно делает наш полк, обычно было неясным, про дивизию мы знали в основном по слухам, а уж про армию или фронт только по радио. И не то чтобы я один ничего не понимал. Такими были мы все, по крайней мере все вокруг меня. У некоторых, конечно, были всякие теории; так всегда бывает. Хотя было бы лучше, если бы они честно признавались, что тоже ничего не понимают, как и все остальные. Если нам приказывали наступать, мы наступали. Иногда нам это не удавалось.

– Так часто бывало? – удивленно спросила Арина; иногда дед Илья казался ей почти всесильным. Наверное, он бы начал казаться ей совсем всемогущим, если бы давным-давно дед Натан не объяснил ей, что всемогущим может быть только Бог. Если этого хочет. Дедушке она очень верила.

– Бывало, что не удавалось? Часто.

Арина снова вспомнила об их легенде о Сфере стойкости, но что-то ей подсказало, что на этот раз говорить о ней с дедом Ильей не стоит.

– И что вы тогда делали? – спросила она.

Дед снова замолчал, на этот раз ненадолго.

– Но потом прошло время, – продолжил он, – и наступил день, когда я вдруг понял, что мы выросли, что позади нас больше никого нет и что решения теперь принимать именно нам, моему поколению. Мы их и принимали, иногда лучше, иногда хуже. Но в целом, что бы ни говорили ваши родители, мне кажется, что мы делали это совсем неплохо. А скоро вырастете вы. А потом уже и за вами никого не будет, и решать, чем станет человечество, придется именно вам. Не вам лично, так сказать, всем вам собирательно.

– Человечество? – удивленно спросила Арина.

То, что говорил дед Илья, звучало странно и неожиданно напыщенно. У них дома говорить так считалось дурным тоном; так могла говорить советская пропаганда, но ее никто не воспринимал всерьез, даже не слышал толком, как часто становился неслышным привычный шум ветра.

– Человечество, – спокойно подтвердил дед. – В мире есть только две страны, которым предстоит решать, что станет с человечеством, каким оно будет, да и будет ли оно вообще. На ваши плечи ляжет ответственность за одну из них, с этим ничего не поделать, а значит, и за всех людей. Иногда мне все еще кажется, что потерять будущее гораздо проще, чем мы думаем. К сожалению, ваши родители этого не понимают. Может быть, мы слишком их избаловали. После такой ужасной войны хотелось от всего их защитить.

Арина слушала его, и ей вдруг начало казаться, что она стала старше родителей. А вот Митя смотрел на деда странно и непонимающе. Дедушка повернулся, и еще некоторое время они продолжали идти по набережной молча.

– Поэтому ты тогда и рассказал нам про Сферу стойкости? – неожиданно спросил его Митя.

Дед покачал головой:

– Нет. Мне вообще не следовало пересказывать все эти древности. Не знаю, что на меня тогда нашло. Я был расстроен. Со мной такое тоже бывает.

Он улыбнулся.

– А по-моему, это ужасно интересно, – возразила Арина.

Она вспомнила об этом разговоре, кажется, через год, когда по телевизору показывали фильм «Гостья из будущего». Книгу «Сто лет тому вперед» она любила. А вот ощущения от фильма остались у нее смешанные. Сама Алиса ей очень понравилась, и у Алисы был такой же красный галстук на стоячем белом воротничке, как у нее самой. Но и остальные дети были такими же, как они сами, так же говорили, так же одевались, так же улыбались, так же увиливали от ответов и переписывались во время уроков, знакомыми были и квартиры, и улицы, и дворы. Да они практически и были их с Митей ровесниками. А вот фильм в целом ей скорее не понравился, и особенно не понравились эпизоды, где на экране кривлялся какой-то робот, которого в книге не было вовсе. Это было нелепым и отталкивающим. И все же когда в конце пятой серии Алиса начала прощаться и рассказывать своим новым, хотя теперь уже почти бывшим друзьям, кем они станут в будущем, у Арины защемило в душе, и она не могла оторвать глаз от экрана. Кто-то из них Алису переспросил, и она ответила, что в будущем все станут необычными, уникальными и единственными.

– Да вы все и сами увидите, – добавила она.

– Как же мы увидим? – спросил Фима. – Если нас туда не пускают.

– Своим ходом, – ответил кто-то, кажется Садовский. – Год за годом и доберетесь.

«Интересно, а что бы она сказала мне?» – неожиданно подумала Арина. Но потом Алиса повернулась лицом к зрителям и посмотрела на них прямым, пронзительным и неожиданно грустным взглядом. Ее грусть была столь отчетливой и глубокой, что Арина вздрогнула. Оглянулась на Митю, но, как ей показалось, он ничего не заметил. «Что же такое она знает о нас в будущем, – изумленно подумала Арина, – но не хочет рассказывать?» В ту же секунду остановила себя; это всего лишь фильм, выдумка, а она уже почти взрослая.

« 7 »

В середине восьмидесятых участились набеги гопников из-за Муринского ручья. Судя по слухам, подобное происходило много где еще; гопники стали все чаще покидать места своего привычного обитания в Купчине, Колпине, Веселом поселке и Стране трех дураков и появляться в тех районах, где много лет о них в основном лишь слышали. По вечерам гопники все чаще выходили на широкие проспекты, приставали к прохожим на автобусных остановках, на плохо освещенных боковых улицах и в темных дворах требовали денег, предлагали попрыгать; девицы так и вообще шарахались от каждого куста и от каждой занятой скамейки, и не без причин. А когда гопницкие компании стали внаглую выходить прямо к метро «Академическая», да еще и не очень поздно, вокруг заговорили о том, что ситуация становится невыносимой и что гопники оборзели вконец. Переломным стало изнасилование девочки из соседней школы; ее увезли в больницу; говорили, что чудом откачали. Никого из нападавших она не знала или не узнала, а может быть, просто боялась. Менты, как всегда, походили с грозным видом, но было понятно, что заниматься этим они не собираются; то есть если бы кто к ним пришел и сам сказал, что вот ее изнасиловал, и воспроизвел подробности, то его бы посадили, конечно, а просто так прочесывать окрестные районы с сомнительными шансами на успех ментам, скорее всего, не хотелось, да и такого количества людей у них, наверное, не было. Говорили, что кто-то из школьных родителей написал письмо в райком партии; с тем же результатом, разумеется. Но их квартал эта история всколыхнула.

С одиннадцати лет Митя и Леша ходили в ближайшую секцию дзюдо, куда Митю родители же и отправили. Ничего особенно опасного и уж тем более боевого там не было; в основном перехватывали и выворачивали руки, швыряли приятелей на маты, которыми был выстлан пол в спортивном зале, и тому подобное. Но реакцию это развивало, конечно, а когда участились набеги, то и уменьшало чувство беспомощности перед отдельными гопницкими группами, тем более что гопники были почти все прокуренные и упитые, в случае чего с дыхалки сбивались легко, так что если среагировать вовремя и рывком побежать, то они беспорядочно растягивались, и с каждым из них можно было выходить практически один на один. Хотя особых иллюзий по этому поводу у них не было; им быстро объяснили, что все эти «боевые искусства» всемогущи только в воображении обывателей, даже подпольное карате. На практике же против толпы гопоты с ножами мог помочь в основном пулемет, но пулеметов у них не было. А еще, как выяснилось, у этого была и обратная сторона; друг друга дзюдоисты воспринимали как своего рода военнообязанных. Так что когда произошла эта страшная история с изнасилованием, Лешка просто пришел к Мите и сказал, что зайдет в шесть. Но и сам Митя не протестовал, наоборот; в этой ситуации продолжать делать вид, что их это не касается, казалось ему отвратительным. Да и унизительным тоже.

– Что-нибудь с собой взять? – спросил он Лешку, когда тот за ним зашел.

– Не. Пиздить мы сегодня никого не будем.

– А куда?

– Познакомишься.

« 8 »

Оказалось, что уже некоторое время Лешкины друзья собираются в гаражах поближе к железнодорожному полотну. Поскольку гопники почти никогда не приходили без оружия, то и они изготовили запасец – ножи, напильники, нунчаки, заточенные трубы; а в гаражах и на пустырях учились ими лучше пользоваться. Нунчаки Митя так и не полюбил, уж больно гопницким оружием они были; но уметь их отбивать было необходимо. А еще нунчаки были палкой о двух концах; при всей их опасности, если не испугаться и отбить, хоть той же трубой, а еще лучше перехватить, то дальше можно было бить практически в упор. Кроме того, гаражи имели еще одно несомненное достоинство. Если разрозненные группы гопников сюда все же забредали, то отлавливали и мочили уже гопоту, да так, чтобы мало не показалось. Так что постепенно на пустырях в районе железнодорожных путей гопники перестали появляться. Пили в гаражах что попадалось. Те, кто помладше или послабее, часто пили «Солнцедар» или «Кагор», кто посильнее – только водяру; почему-то с тех пор, как Горбатый начал на водяру наезжать, ее стало сильно больше. Митю даже немного удивляло, где ее столько берут; все-таки несовершеннолетние как бы. Те же, у кого были родственники на Украине, приносили украинский самогон под названием «горилка». Некоторые пили с понижением градуса, для понта; сначала водяру, потом «Солнцедар», потом пивасик; в том смысле, что ничего с ними не будет. Иногда ничего и не было; чаще ходили блевать в кусты за гаражами. И ерша, конечно, пили тоже; как же без него. Часто пили водку с пепси-колой, которую почему-то делали на заводе посреди Полюстровского парка. Работягам можно было дать на лапу, и через заводской забор они передавали пепси целыми ящиками.

К Митиному удивлению, в гаражах было относительно много девиц, которых здесь в глаза и за глаза звали телками; даже девиц из соседней школы. Телки пытались пить как все или чуть меньше, как получалось; а вот пьянели быстрее. Просили научить их пользоваться оружием; их учили, но не совсем всерьез. Хотя они думали, что всерьез; очень этим гордились; ходили с заточенными напильниками, как какие-нибудь валькирии из Кировского театра. Но и обжимались здешние телки тоже охотно, практически со всеми, даже с Митей, который особо и не знал, что с ними делать. От большинства из них несло перегаром, так что целоваться с ними было не очень приятно, но нужно, иначе бы его застебали; тем более что в их с Арей продвинутой школе целоваться было особо не с кем или, по крайней мере, не очень реалистично. Но и в гаражах тоже, хотя по углам телки обжимались в открытую и даже с известным понтом, для большинства из них дальше этого дело не заходило. Те, кто постарше или кому не терпелось, выходили на улицу или шли в квартиры, если находились свободные; в квартирах не собирались, не пили, оружие не делали и уж тем более не хранили. Говорили, что со своими девками гопники трахаются на глазах у всех; так на то они и гопники, почти животные. Благодаря Лешке и знакомым дзюдоистам Митю приняли почти за своего, а вот он себя своим не чувствовал вовсе. А еще он постепенно начал сомневаться в том, что ершом и обжиманиями все не закончится, а ведь он приходил сюда не за этим.

Тем не менее после очередной стычки с гопниками все же забились на пустыре, который отделял их от новостроек за Муринским ручьем; и забились по-крупному. Митя думал, что заборзевшая гопота всерьез это не воспримет, и надеялся, что она отхватит вперед и с запасом; но они восприняли. Когда он увидел темную массу, которая перла на них в поздних сумерках с той стороны пустыря, в душе что-то екнуло. Когда-то дедушка говорил ему, что ничего не боятся только круглые дураки, и Митя повторил это самому себе; двинулся дальше. Довольно долго стояли друг напротив друга, осыпая оскорблениями, но все же не переходя к действиям; гопники грязно объясняли, как именно они собираются совокупляться с их телками. Митя вспомнил поцелуи в гаражах, пусть даже слюнявые и пьяные, и его стала охватывать ярость. Ему было приятно, что в долгу перед гопотой они не остались; Паша, бывший у них как бы за главного, объяснил гопоте подробно и в деталях, куда и как они будут иметь их блядей, а также их сестер, матерей и саму гопоту. Дальше все происходило быстро и сумрачно. Почти в полной темноте две толпы, вооруженные ножами, напильниками, заточками, трубами, нунчаками и обычными палками, рванули друг на друга, и все смешалось. Уже через несколько секунд Митя понял, как мало пользы было от четырех лет занятий дзюдо; так что он скорее бил во все стороны, стараясь не давать к себе подойти, нежели делал нечто особенно полезное для исхода свалки. Но все равно, кажется, к концу второй или третьей минуты ему от кого-то прилетело, и он вырубился. Потом увидел Лешку, бившего его по морде.

– Угомонись, – сказал он Леше. – Я в порядке.

Леша убежал назад, в сторону свалки. Совсем рядом выли ментовские сирены и вспыхивали мигалки; было видно, что народ начинает беспорядочно разбегаться по пустырям. «Сейчас я всей этой мрази выдам», – подумал Митя и снова потерял сознание. Очнулся он в грязи; в глазах все расплывалось, голова болела. Мигалки все еще вспыхивали, было похоже, что менты еще кого-то вяжут. Митя встал, повалился снова; начал медленно отползать подальше от мигалок. Как он добрался до дому, помнил смутно.

– Зацепился за что-то в темноте и навернулся в канаву, – сказал он родителям. – Все же раскопано, как после ядерной войны.

У него диагностировали легкое сотрясение мозга, но класть в больницу не стали. Через неделю разрешили вставать с кровати.

– Ты бы со своей неповоротливостью, – сказала мама, – поменьше шлялся по вечерам. Говорят, неделю назад была ужасная драка между шпаной. Откуда только они берутся. Хотя понятно откуда. Полгорода уже сплошная лимита. А ленинградцам, как и раньше, жить негде.

К счастью, как оказалось, ментам все-таки кто-то стукнул, и они появились почти сразу, как только началась массовая драка. Так что раненых было много, а убитых не было совсем. Леша получил две резаные раны и лежал в отделении травматологии детской больницы Раухфуса недалеко от площади Восстания. В первый же день, когда Мите разрешили встать, они с Арей поехали его навестить. Попросили у родителей денег; привезли ему два мешка сладостей и фруктов.

– Больно? – спросил Митя.

– А то.

– А ты?

– Фигня. Сотрясение.

– Я уж подумал, что ты дуба дал. Аж застремался.

Вышли на улицу Восстания, просторную, прямую, освещенную тем особым ленинградским архитектурным благородством, которое невозможно ни с чем перепутать.

– Это он тебя вытащил? – вдруг спросила Аря, как обычно без предисловий.

– Он.

– Значит, мы теперь оба навсегда его должники, – сказала она, подумав.

– Думаешь, я не знаю? Хотя ты-то здесь при чем.

Аря вскинулась, но промолчала.

Пашу, пару его приятелей и кого-то из замуринской гопоты вроде бы повязали. Но остальные ментам ничего не сказали; да и было понятно, что спрашивают больше для проформы. Гуляли, никого не трогали, привязалась шпана, нет, незнакомая, никогда раньше не видели, ни с кем из них конфликта вроде бы не было, завязалась драка, дальше помню смутно, потом все куда-то разбежались. Было ясно, что защиты от ментов все равно никакой, только затаскают. Но через некоторое время стало известно, что с гопниками достигли соглашения. С этой стороны Муринского ручья они обещали больше не появляться; а если что нужно, то поодиночке, без оружия и телок не трогать.

« 9 »

На этот раз их отправили в Москву надолго и уже без присмотра, точнее почти без присмотра; родители, конечно, их проводили, тетя Лена и дядя Женя обещали встретить. Все вместе они съездили на Финбан и купили билеты.

– На деревню к дедушке, – хмыкнула мама, но папа не засмеялся, а только улыбнулся краем рта, как будто с усилием, и быстро отвернулся.

– Пора, – ответил он, чуть подумав, – пора и им взрослеть.