Глава 4

Огнь в давно нетопленой печи разгораться не хотел. Печь дымила, и Петр Милованыч то и дело склонялся к поду, раздувая огонь. Матвей вспомнил о том, как в первую свою поездку точно так же пытался растопить печь в зимовье. А потом вынул из трубы старое бурундучье гнездышко, и печь загудела, разгораясь жарко. Заикнулся было об этом, но староста только хмыкнул в бороду и продолжил смешно надувать щеки, пытаясь заставить огонь разгореться наконец. Отец сидел за столом и поглядывал в окно. Забора у дома старосты не было, и небольшая площадь перед домом была как на ладони. Сейчас она была покрыта первой, едва проклюнувшейся ярко-изумрудной травой, и выглядела очень нарядно.

На лавках перед домом и на завалинке расположились старшаки. У кого в руках ружье, у кого винтовка, а кто и без оружия. Но вид старались создавать, а большего от них и не требовалось. Остальные мужики разошлись по огородам, помогать женщинам. Работы на земле всегда с лихвой хватает. Но как только в деревне покажутся делегаты, все быстро соберутся. Специально так решили, чтобы у пришлых не создавалось впечатления, что их тут ждут не дождутся. У всех свои дела, а старосте по рангу положено первым гостей встречать.

Огонь в печи наконец занялся ровно, смолистые дрова потрескивали, навевая на Матвея сон.

Этой ночью они почти не спали – пара мальчишек потерялись в лесу, а вмести с ними и Каюр, который обычно сопровождал ребятню в тайге. Когда к назначенному часу мальцы не вернулись, мать стала бить тревогу. Все сорвались было с места, но Матвеев отец остановил их окриком:

– А ну стой! Далёко собрались?

Мать потеряшек, Авдотья, крупная и румяная, вскинулась:

– Ну как куда, Матвей?! Сынов моих искать. Они ведь в тайге где-то, одни-одинешеньки….

В голосе явственно слышались слезы. Отец спросил как мог едко:

– А где именно ты их искать собралась? Куда они пошли, знаешь? Уйдете в другую совсем сторону, и что?

Авдотья села, прижав к некрасивому лицу крупные руки. Ее муж, хилый мужичонка Федька, встал с ней рядом и угрюмо спросил:

– А ты, Матвей, чего предлагаешь-то? Чего время-то мы теряем тут?

Отец спокойно глянул на него и ответил:

– Пара минут точно ничего не решат. А вот если уйдем не туда, то может быть худо.

На этих словах Авдотья не выдержала и завыла в голос. Отец рявкнул на нее:

– Ну-ка цыц! Не вой по ним раньше времени. Найдем пацанов твоих, никуда не денемся. Обвел взглядом всех собравшихся вокруг:

– Кто их видел и слышал с утра? Куда они собрались? Авдотья, что тебе сказали, когда ушли?

Авдотья промакивала глаза уголком передника и всхлипывала, ничего не говоря. Федька дернул ее за плечо:

– Ну! Чего молчишь?

Та дернула плечом:

– На речку собирались они. Удочку вон с собой взяли и пошли. Мы, говорит, сами научимся рыбу ловить. Будь она проклята, рыба эта. А вдруг они потонууули….

И она вновь завыла, заплакала. Так, ясно, от нее толку мало. Но главное он услышал – к реке собирались. И тут вперед вышел малец, в замызганной рубахе до колен, босой и весь какой-то измурзанный. Он робко глядел на взрослых и что-то тихо бубнил себе под нос. Отец сначала пытался расслышать, что он говорит, потом сказал громко:

– Тихо все!

Гул вокруг тут же стих, малец тоже аж присел от громкого окрика. Отец присел перед ним на корточки, взял за плечи и спросил тихо:

– Ну, чего ты? Сказывай, что хотел.

Малец приободрился и сказал уже чуть уверенней:

– Они на речку не пошли. Удочку за дом бросили, а сами на ток побежали, глухаря смотреть. Ванька так и сказал – не пойдем, мол, на речку. Ну их, харьюзов этих. Вот.

С этими словами он победно глянул вокруг. Отец потрепал его по вихрастой голове, поднялся:

– Вот что. Двое идут к току, двое к реке. Матвей – он повернулся к сыну – ты к реке. Берешь Игнашку, и идете. По пути осматриваете все кусты и кричите. Понял?

Матвей кивнул. Все понятно. Глянул на небо, махнул рукой Игнату и поспешил за винтовкой. Надвигалась ночь, и хотелось побыстрее отыскать мальцов. То, что с ними Каюр, заставляло волноваться чуть меньше. Этот пест скорее сам погибнет, чем даст их в обиду.

Отец же продолжал раздавать указания, и вскоре народ подхватился и рванул на поиски.

Матвей с Игнатом спешили к реке. Идти было далеко, часа три. И Матвей только диву давался: неужто и вправду братцы могли отправиться в этакую даль вдвоем?

Шли, заглядывая под каждый куст и временами покрикивая. Серко бежал впереди, настороженно принюхиваясь и иногда оглядываясь на Матвея.

До реки они не дошли. Когда вокруг было уже совсем темно, Серко вдруг рванулся в сторону, и вскоре оттуда донеслось его легкое повизгивание. Матвей с Игнатом не сговариваясь ринулись в ту сторону и… глазам их престала такая картина: на земле, свернувшись клубком, лежал Курай. Голову он положил на спину свернувшегося таким же клубком белобрысого мальчонки лет восьми. Тот лежал, неловко отставив правую ногу, распухшую и грязную. Второй мальчонка, лет пяти такой же белый и грязный, сидел за спиной пса и гладил его по голове. Увидев Серко, младший подхватился и принялся его наглаживать, приговаривая:

– Серко, хороший, славный….

А у самого из глаз катятся крупные слезы.

Старший же лежал все так же молча, явно боясь шевелиться и тревожить ногу.

Матвей подошел, присел перед ним, спросил, внимательно разглядывая ногу:

– Ну, Ванька, чего с тобой приключилось?

И тут старший разревелся. Заговорил, размазывая слезы грязным кулаком:

– Мы с Петькой… наперегонки… и Курай с нами….а потом… потом….

Матвей погладил его по голове, заговорил успокаивающе:

– Ну-ну, все хорошо уже. Мы тебя нашли, сейчас к мамке отнесем. Но сначала к деду Власу, он тебе ногу поправит.

При упоминании мамки оба мальца заревели в голос, выпуская страх. Пока никого рядом не было, держались, как два потерявшихся волчонка. А тут понятно, испуг их догнал. Темно, страшно, больно….

И тут заговорил Игнат:

– А Каюр-то каков молодец, а?

Он погладил пса, и тот благодарно зажмурился – затек лежать без движения.

Игнат же продолжил:

– Вы ему теперь косточки сахарные каждый день таскать должны. Он вас не бросил и Ваньке вон боль в ноге унял, а, Вань?

Ванька посветлевшими глазами поглядел на пса, погладил его, на миг забыв о болящей ноге. Матвей поднялся:

– Ладно, хватит рассиживаться. Мать уж извелась вся. Мечется по лесу, вас, оболтусов, ищет. Пошли.

Вручил Игнату винтовку, подхватил Ваньку на руки и пошел упругим шагом.

Когда они пришли к стану, у костра шла суета: отец готовился отряжать народ на ночные поиски. Все замолчали, увидев Матвея с Ванькой на руках. Авдотья кинулась к ним, попыталась схватить сына, прижать к груди… Матвей не дал:

– Погоди, теть Дотя. Нога у него повредилась. Ему к Влас Микитичу надо.

Дед Влас всем в деревне правил вывихи и переломы лечил. Вот и сейчас он принялся народ от костра отгонять:

– А ну разойдись! Разойдись, говорю! Мне свет нужен.

Все расступились, и Матвей уложил Ваньку на лавку у костра. Младший Петька уже держался за мамкину юбку, а та гладила его по вихрам и смотрела на деда Власа, с кряхтением суетившегося вокруг лежащего на лавке Ваньки. Мальчишка смотрел на деда испуганными глазами, но виду старался не подавать.

– Тааак – кряхтел дед, – это что ж тут у нас такое приключилось? Неужто поломал ногу-то?

Он аккуратно пробежался пальцами по стопе. Ванька испуганно зажмурился, готовясь к боли, но дед Влас уже убрал руку. Хмыкнул удовлетворенно:

– Нормально, жилу потянул. Повязку потуже с шерстью собачьей, да молока с медом на ночь. И через пару седьмиц побежит опять.

Авдотья выдохнула, Ванька тоже заметно повеселел…

И вот теперь Матвей сидел в тепле у печки и кивал носом, проваливаясь в дрему и выныривая из нее временами. Отец тронул его за плечо:

– Сын, ты давай, подреми пока на лавке вон. Как приедут делегаты – он покатал на языке непривычное слово, – я тебя толкну.

Матвей кивнул, перебрался на соседнюю лавку и улегся, блаженно потянувшись до хруста в спине. Пара минут, и он провалился в сон.

Проснулся резко, от звучащих за окном громких голосов. Кто-то высоким, немного надтреснутым голосом говорил:

– Мы к вам не сами по себе приехали! Мы – Советская власть!

Именно так, с заглавной буквы и сказал. Старшаки не пропускали в дом нескольких мужчин, столпившихся перед крыльцом. Матвей вскочил, глянул на отца вопросительно. Тот ответил:

– Погоди, сын. Посмотрим, как вести себя станут. Если вежливые, и мы с ними со всем уважением. Ну а ежели нет… Вот и посмотрим, что за власть такая.

На крыльце меж тем разгорался скандал. Вперед выступил широкоплечий усатый мужик в кожаной куртке и грязных сапогах. Глядя на старшаков исподлобья, он рыкнул густым басом:

– А ну пшел с дороги, пащенок. Кому путь заступил?!

Старшак, тот самый, давний Матвеев неприятель, не сдвинулся с места, глядя грозному чужаку прямо в глаза:

– А не отойду, так что?

Тот попытался было хватануть его за грудки, но старшак сбил его руки и рыкнул в ответ:

– А ну охолони.

Отец поднялся – пора было вмешиваться. Все уже было ясно.

Они со старостой вышли на крыльцо, Матвей следом. К дому старосты уже стягивались деревенские, из тех, кто приехал на свои огороды.

Никодим башней возвышался над всеми, плечи его плыли над макушками собравшихся. Он протолкался вперед, обошел стоящих перед крыльцом делегатов и поднялся на крыльцо, встав за спиной старосты.

Староста посмотрел на чужих:

– По здорову вам, люди добрые. Аль не добрые?

Писклявый, который первым требовал пропустить их в дом, отозвался:

– Ты чего ж нас на пороге держишь? Дело ли гостей в дом не пускать?

Заговорил отец:

– Так хороший гость первым здоровается и в дом без спросу не рвется.

Значительно так сказал, с намеком. Писклявый намека не понял:

– В дом пустишь, там и преставимся по всей форме.

Отец покачал головой отрицательно:

– Нет, мил человек, мы абы кого в дом не пускаем.

Но тот не сдавался:

– Мы не абы кто! Мы – советская власть! – голос его сорвался, и он закашлялся.

Усатый, в кожаной тужурке, оценивающе смотрел на отца, на Никодима, будто прикидывал – не придется ли им драться? Третий, невзрачный боец в шинели с винтовкой, молча глазел по сторонам. Он явно чувствовал себя неуютно.

Никодим смотрел на троицу поверх голов с плохо скрываемой насмешкой.

На тираду писклявого отец внимания обратил не больше, чем на лай собаки. А тот распалялся все больше:

– Да мы вас к ответу!…Да как можно….

Прервал его староста:

– Ты, мил человек, зачем приехал-то? Стращать нас, или сказать чего хотел?

Тот поперхнулся на полуслове, смешался, и тогда в разговор вновь вступил усатый. Однако в этот раз говорил он спокойно: явно не решался провоцировать стоящих напротив него мужиков. Это не молодняк голосом пугать, тут и ответить могут. Хотя и старшаки не из пугливых, это он в их глазах четко разглядел:

– Так мы это… делегаты. От советской власти, значит. Приехали власть и в вашей деревне устанавливать.

Староста сказал: