Глава 2

Солнце еще не поднялось над тайгой, когда первые кони ступили в быструю реку, преодолевая ее наискось. Дед Влас уже не спал и вовсю суетился у печки, выставляя на стол кашу и горячий чай. Матвей вскочил, умылся быстро, выскочил на двор, глянул из-под руки вниз, за реку. Идут.

Зевнул широко, потянулся с хрустом, отворил ворота. Первая подвода уже вползала в гору, влекомая кивающей на каждый шаг пегой лошаденкой. Дед Влас вышел на крыльцо:

– Матвей Матвеич, пойдем завтракать. А то ить не успеешь, закрутишься.

И то верно, дел сегодня много. Да и то одним днем вряд ли управятся. Много дров в деревне, в каждом дворе запас немалый с зимы остался.

Матвей выбирал из чашки остатки каши, когда дверь скрипнула, и в избу ввалился Никодим:

– По здорову, Влас Микитич. Привет, Матвей.

Дед Влас кивнул приветливо:

– И тебе не хворать, Никодим. Садись к столу, каша не остыла еще.

Никодим отказался:

– Спасибо, Влас Микитич, нет времени совсем. Давай мы пока твой скарб в подводу скидаем, да езжай с Богом.

Матвей подскочил, натянул овчинку, вышел вслед за Никодимом на двор, где пара старшаков уже складывали приготовленные к перевозке вещи. Каюр крутился тут же, пихая нос в каждый узелок – проверял, все ли правильно делают.

Быстро управились с погрузкой, не так и много вещей дед Влас решил с собой забрать. Подводу выгнали за ворота. Дед Влас вышел из дома, спустился с крыльца. Постоял немного, окидывая двор долгим взглядом, словно пытаясь запомнить. Затем повернулся лицом к дому, поклонился низко, перекрестил дом, перекрестился сам и пошел со двора, низко склонив голову…

Матвей постоял немного, провожая взглядом его сгорбившуюся фигурку, темным силуэтом выделявшуюся на фоне сложенных вещей, и пошел в сторону главной улицы, где кипела работа.

Солнце успело перевалить за полуденную черту, когда Матвей отправил последнюю из загружавшихся с утра подвод. Он с отцом и парой старшаков остался в деревне. Старшаков отправили в сторону дороги, следить, не появится ли кто посторонний. Сами же с отцом уселись на крылечке очередного дома, передохнуть. Руки саднило от постоянного соприкосновения с жесткой корой пролежавших зиму поленьев, да и бревен наворочали немало. Семь лошадей утянули с собой в тайгу по хорошей вязанке сухих бревен, годных для строительства. А ведь все эти бревна нужно было ворочать, обвязывать веревками… тяжкий труд.

Отец закурил, уронив на колени натруженные руки, сказал, глядя на Матвея весело прищуренными глазами:

– Любава все справлялась, как у тебя дела. А потом так и вовсе порывалась с нами ехать. Боевая девка, а, сын?

Матвей пожал плечами:

– Наверное…

Отец продолжил, прокашлявшись гулко:

– Кажется мне, сын, глянулся ты ей. И то сказать, жизнь спас девчонке. А девка она красивая, статная. Парни вокруг так и вьются, – и уставился вопросительно.

У Матвея при этих его словах сердце застучало радостно, но виду он не подал:

– Может и вьются, – буркнул угрюмо, глядя в землю.

Но отец, похоже, решил добиться ясности, и продолжил, посмеиваясь:

– А ты что же? Что думаешь? Про Любаву-то?

Матвей растерялся. Он не думал об этом, некогда было. Чувствовал и сам, что нравится Любаве. Она вообще легко влилась в их компанию. Поначалу девчата ревновали к ней парней, что и неудивительно. Яркая, гордая красота Любавы тянула парней как магнитом, и каждый старался заговорить с ней, помочь чем-то. Но она никого не выделяла, общалась со всеми одинаково дружелюбно, привыкая к таежной жизни. Для нее эта жизнь была внове. Деревенские девчата жили неделями на покосах и становой быт вести умели, а она и из города никогда не выезжала. Она не стеснялась обращаться с вопросами, когда что-то было непонятно или незнакомо, смеялась над своими ошибками, охотно бралась за любую работу. И девчата постепенно оттаяли, приняли ее в свою компанию. А еще Любава очень красиво пела. И иногда, сидя у большого костра, староста просил ее спеть что-нибудь. Над тайгой разливался ее богатый, глубокий и нежный голос. Разговоры у костра затихали, даже ребятня переставала гомонить. Мужики слушали, уставившись в огонь, а женщины тайком утирали невольные слезы.

Чаще других за советом Любава шла к Матвею. За обедом подкладывала в его чашку куски мяса повкуснее, подливала чай и вообще всячески ухаживала. По вечерам пела свои песни, глядя на него сквозь огонь. И если он вдруг замечал ее взгляд, жарко краснела. Все это заставляло его сердце радостно бухать в груди, но растерянные Анюткины взгляды….

После того, как деревня перебралась в тайгу, времени на общение у них почти не было. Только вечерами у общего костра болтали о чем-то. И сейчас Матвей не знал, что же ответить отцу. Так и сказал:

– Не знаю, бать, что думать. Не знаю.

Помолчали. Потом отец сказал, меняя тему разговора:

– Надо будет нам, сын, как-то следы укрыть. От бревен сейчас такая колея в тайгу идет, что только слепой не заметит. И если все же сюда кто придет, найти им нас будет проще простого.

Матвей воззрился на отца озадаченно:

– А как? Луг водой напитался, вот и колея. Скорее бы трава встала.

Отец вздохнул, докуривая и комкая окурок:

– До травы еще добрая неделя, а то и две, как погода будет. Вот и думай, голова.

Они поднялись. Первые подводы вот-вот вернутся за второй партией дров, пора было работать.

В этот день они свозили на зимовье дай Бог если треть от запланированного. Отец прикинул так и этак, и решил остаться на ночь в деревне. Во-первых, нужно спланировать завтрашние работы. Во-вторых, если вдруг нагрянет кто чужой, они смогут предупредить остальных. Да и устали они изрядно, хотелось уже отдохнуть. Ночевали в доме деда Власа. Печь была протоплена, дом не остыл, и, протопив её еще немного на ночь, они устроились на ночлег. Матвей с наслаждением разделся и вытянулся на лавке, давая отдых натруженной спине. Мышцы сладко заныли, расслабляясь… Хорошо!

Он уже почти заснул, когда раздался шепот отца:

– Сын, на дворе кто-то есть. Тихо, не шуми.

Матвей пружинисто вскочил, на цыпочках подошел к окну, выглянул. Никого. Света они не зажигали, и снаружи дом выглядел пустым.

Отец уже стоял у входной двери с винтовкой наизготовку. Матвей подхватил свою винтовку и подошел, стараясь не скрипеть половицами. Дом у деда Власа был добротный, и полы не гуляли.

Плавно передернул затвор, замер, прислушиваясь. Снаружи и правда доносились шаги. Кто-то не таясь перемещался по двору. Так, будто был уверен, что хозяина нет в доме. Матвей вопросительно глянул на отца – в темноте был виден только его силуэт да блестели белки глаз, отражая попадавший в окно без занавесок свет от желтой, как головка сыра, луны. Отец отрицательно покачал головой, прошептал:

– Ждем, сын. Может, походит да уйдет восвояси. Если в дом не пойдет – пусть уходит.

Матвей кивнул, и в этот момент чьи-то уверенные шаги забухали по крыльцу. Скрипнула дверь, хриплый мужской голос четрыхнулся: темно, не видно ни зги.

Матвей с отцом одновременно отшагнули в разные стороны, беря дверной проем на прицел. Дверь открылась, незнакомец шагнул внутрь. Шагнул уверенно, глядя под ноги. Захлопнул за собой дверь, поднял глаза и уперся взглядом в дульный срез. Винтовка в руках Матвея почти упиралась ему в лоб. Он замер, а отец сказал:

– Руки подними и стой спокойно. Сын, держи его. Побежит – стреляй.

Незнакомец дернулся, спросил:

– Мужики, да вы чего, а? Я ж просто поночевать, дом же брошенный стоит. А вы чего подумали, а?

Матвей молча рассматривал чужака. Аккуратная бородка и щегольские усики, на голове фуражка, перепоясанная портупеей шинель, заляпанные грязью яловые сапоги. Взгляд серых глаз уверенный, спокойный, совсем не вязался с тоном, да и с заданным вопросом тоже.

Отец тем временем затеплил масленку, поднес ее к самому лицу незнакомца, разглядывая внимательно. Тот скосил глаза:

– Руки-то можно опустить?

Матвей сделал шаг назад, отец кивнул:

– Опусти. Садись на лавку, руки на колени положи, чтоб я видел.

Чужак повиновался, сел и уставился на отца вопросительно. Отец спросил:

– Кто таков? Чего ищешь в деревне? Откуда пришел и куда идешь?

Тот усмехнулся:

– Что, даже чаю не нальете?

Отец промолчал в ответ, и чужак сказал, четко и уверенно:

– Штабс-капитан Ухов, отбился от отряда. В деревне искал еды и ночлега. Куда иду тебе знать не надо. А вы кто таковы?

Отец хмыкнул и продолжил расспросы:

– Что за отряд? Сколько вас и куда идете?

Ему было важно узнать, не разведка ли это от карателей. Подумав об этом, он задал самый важный вопрос:

– Кроме тебя в деревне есть еще люди?

Ухов взглянул пронзительно, покачал головой:

– Один я. Говорю же, отбился от отряда.

Отец помолчал, потом сказал, обращаясь к Матвею:

– Веревку давай.

Они споро связали Ухова, уложили его на лавку. Сами быстро оделись и вышли на крыльцо. Отец сказал Матвею:

– Надо осмотреться вокруг. Не верю я ему. Пришел он именно в этот дом, на самый край деревни. Или он через реку пришел, или я не понимаю, зачем именно сюда. Вся деревня пустая. Пошли помаленьку. Идем тихо, вдоль заборов, в тени, слушаем. Если кто есть, нас не ждут, наверняка шумнут. И если кто-то в деревне есть, уйдем в тайгу.

Деревню они обошли примерно за час. Никого не увидели. Похоже штабс-капитан и вправду один. Один, без оружия… странно все это.

Вернувшись в дом, они обнаружили веревку на полу. Нежданный гость развязался и ушел.

Отец только в затылке почесал – и как он так умудрился распутать узлы? Ох и непростой штабс-капитан. Что делать дальше? Куда подался чужак? Чем им это грозит? Что теперь делать? Столько вопросов и ни одного ответа.

Проснулись они затемно, толком не выспавшись. Нужно было встречать первые подводы. Небо хмурилось с утра, затянутое тяжелыми свинцовыми тучами, дул пронизывающий северный ветер. Вот что значит весна. Ночью небо было ясным. Матвей поежился, запахнул поплотнее телогрейку и зашагал вслед за отцом, оскальзываясь на грязи.

К вечеру удалось вывезти почти все, осталось дров на пару подвод да с пару десятков бревен. Матвей с отцом стояли на окраине деревни, глядя на уходящую в лес подводу. Кони стояли рядом, послушно ожидая, когда они решат все же ехать.

Перед ними расстилался луг, по которому за эти два дня протащили около полутора сотен связанных в вязанки бревен. Луг был перепахан, истоптан копытами, и вывороченная жирная земля черным следом уходила прямо в тайгу. Они думали о том, как же скрыть этот след. С ними в деревне осталось еще с десяток мужиков, и сейчас все они столпились чуть поодаль, поглядывая иногда на небо. Отец сказал Матвею:

– Вот что думаю. Сейчас спустимся все и уйдем к лесу. Привяжем там коней, а сами вернемся обратно и начнем лопатами сгребать землю в колею. Хоть как-то закидаем, заровняем. Небо вон как хмурится, того и гляди ливень пойдет. Он-то нам и поможет. Земля мягкая, оплывет быстро.

Матвей слушал внимательно, потом подхватил:

– А в тайге выкопаем несколько кустов поразлапистее и вкопаем на входе. Кто глянет отсюда, ни за что не поймет, что дорога тут.

Отец кивнул одобрительно, но в глубине души не верил во все эти предосторожности. Кто захочет найти – найдет, не обманешь. Но делать все равно что-то надо.

Провозились до самой темноты. Оставшиеся в деревне дрова решили не забирать – староста тоже сильно обеспокоился, узнав о пропавшем пришельце. К зимовью добрались уже глубокой ночью. На середине пути их застал внезапный снегопад. Снег падал и падал большими хлопьями, покрывая еще не успевшую нагреться землю белым ковром, чему Матвей был несказанно рад. После такого снегопада разглядеть их следы будет очень нелегко.

Жизнь на зимовье шла своим чередом. Привезенные бревна сразу ушли в работу. С раннего утра стучали топоры и визжали пилы, над зимовьем витал стойкий запах свежих опилок – мужики ставили дома. В тайге строилась целая деревня. Не такие основательные, конечно, как в их деревне получались дома, скорее похожие на летние кухни. Но ведь и жить они здесь собирались до снега, а потом всерьез рассчитывали вернуться домой, в деревню.

Дождавшись вёдра, женщины упросили старосту отправить их в деревню, зачать огороды. Тайга тайгой, а и без привычных овощей стол не оставишь. Вои и выходило, что нужно было организовать заезды в деревню для обработки огородов. Сначала думали, что мужики поедут – безопасней все же. Но потом на общем сходе решили, что мужики заниматься будут домами и охотой. А женщин будут охранять несколько человек с оружием, из охотников. Матвеев отец предложил такой вариант: взять несколько огородов рядом и их обрабатывать. А мужики в домах вокруг будут сидеть. И в случае чего выйдут на защиту, а женщины тем временем разбегутся. План не понравился никому, но лучшего никто не предложил.

Сначала в деревню выдвинулись Матвей с Игнашкой, проверить, нет ли пришлых. С ними за старшего пошел Никодим. Мужик он был здоровый, крепкий, и в случае чего мог оказать немалую помощь.

В котомки уложили запас еды, следуя мудрому правилу «Идешь на день, еды бери на два», запас патронов. Вспрыгнув в седло, Матвей легонько ткнул коня пятками в бока. Игнашка на своей кобылке пристроился следом, Никодим замыкал небольшой отряд. Двигались не спеша – в темноте кони рисковали запнуться о какое-нибудь корневище, и тогда падения не миновать. Матвей ехал, думая о своем: вчера вечером Анютка подошла к нему, хотела сказать что-то, но тут Любава поднесла ему чаю, и Анютка молча ушла. Что она хотела сказать? Матвей решил сегодня же вечером поговорить. Пора было внести ясность.

А пока они неспешно ехали по просыпающейся тайге. В густых утренних сумерках слышно было лишь всхрапывание их коней да где-то невдалеке куковала кукушка. Ночная стынь пробиралась под одежду и заставляла зябко передергивать плечами. По ясному небу постепенно разливался розовый рассвет, заставляя ночных хищников забираться по норам. К обеду выпавший последний снег стает, это точно.

Решили к деревне выходить с другой стороны. Лучше пройти пару лишних верст, но не оставить следов. Добравшись до опушки, они свернули направо, в сторону отцовского промыслового участка. Двигались в густом подлеске, скользя неслышными в сумраке тенями, поглядывая в сторону замершей в оцепенении деревни. Ни звука не доносилось с той стороны. Ни лая собак, ни бряцанья подойников и мычания коров – ничего. Дома на окраине смотрели на реку и стоящую за ней тайгу слепыми бельмами темных окон, и это живо напомнило Матвею глаза мертвого Прошки…

Он постарался отвлечься от мрачных мыслей, принялся еще раз обдумывать составленный накануне план. Отец наказал ему зайти в деревню как можно дальше от основной тропы. Сначала они должны осмотреть деревню издали. Если есть чужаки – они проявятся. Затем они с Игнашкой должны пешком войти в деревню и присмотреться, что и к чему. На Игнашку выбор пал потому, что благодаря своему характеру и неуемной болтливости он мог заболтать кого угодно. И если вдруг их обнаружат, они скажутся сиротами из дальней деревни, которые идут в Уймон и здесь ищут еды. Матвей пошел потому, что с отцом уже обходил деревню и имеет представление о том, как правильно это делать. Никодим должен остаться с лошадьми и быть готовым прийти парням на выручку.

Добрались до опушки за небольшим пригорком – из деревни это место видно не было Спешились, Матвей с Игнашкой легко поднялись на вершину пригорка, залегли в подлеске, принялись наблюдать за деревней. Долго смотрели, напрягая глаза. Солнце к этому моменту уже поднялось и залило деревню теплым розовым светом. Деревня лежала перед ними как на ладони, и было прекрасно видно, что там никого нет. Полежали, наблюдая, затем Игнашка сказал почему-то шепотом:

– Ну что, пойдем? Вроде нет никого.

Матвей кивнул, поднялся и принялся первым спускаться вниз…

Реку пересекли, сначала ступая осторожно по упавшей в реку старой березе, а затем прыгая с камня на камень. Но перед самым берегом было чистое пространство шириной метров в пять, которое им пришлось преодолевать вброд. Ледяная вода сильно давила на ноги, норовя сбить и унести за собой, и ноги моментально потеряли чувствительность. Они разулись, стоя на большом камне и изо всех сил пытаясь удержать равновесие. Все же лучше немного заморозить ноги, но потом обуть сухие теплые сапоги, чем весь день ходить в мокрой обуви. А в том, что они начерпали бы воды, Матвей и не сомневался – глубина здесь доходила до середины бедра.

Переправились. На берегу быстро обтерли ноги и обулись, стуча зубами от холода. Немного согревшись, пошли в сторону деревни. С этой стороны они входили в деревню возле дома тетки Аксиньи – сухопарой, желчной и всем всегда недовольной. Дом ее располагался на окраине, и сразу за ее огородом начиналась пустошь, на которой росла только короткая травка и редкие кусты чертополоха. Почему-то Матвей всегда считал, что так и должно быть.