Чтобы проще направлять свою злость, придавать себе сил во время боя, на ринге каждый представлял, будто его противник – кантиец. Жестокий, уродливый и не знающий пощады монстр, который жаждет крови его близких. Это помогало не сдаваться, даже если было очень больно. Правда никто и понятия не имел, как выглядят жители Республики Кант, но голос из динамиков на улице описывал все, что о них требуется знать. Были ли они людьми, чем походили на бравых защитников Демиругийского Хребта и в каком количестве они живут в ожидании удобного момента для нападения, не говорилось. Всю жизнь солдат воспитывается и закаляется, учится убивать и выживать, месяцами он размышляет, воображает себе врагов из-за Хребта. И в его мыслях они с каждым разом становятся все больше, страшнее и кровожаднее. Если они когда-нибудь столкнутся лицом к лицу, непонятно, кто больше испугается.
С самых юных лет как аксиому учили, что единственная цель кантийцев – убить солдата и попытаться добраться до его родственников. Но родственников у Сурная Козинского не было. Зато была за плечами обожаемая, непобедимая и свободная Демиругия. А это важнее любой семьи. Для солдата и семья – слабость.
– Теперь глубоко вдохните и не выдыхайте до моей команды, я пока наложу на вас давящую повязку, – пациент молча сделал вдох и стал терпеливо ждать, пока врач опутывал его грудь бинтами. Повязка давила все сильнее, и когда уже стало невмоготу задерживать дыхание, врач завязал на его спине тугой узел, – выдох.
Теперь в легкие стало входить ощутимо меньше воздуха. Покопавшись в столе, человек в белом халате выудил из него две больших таблетки и вручил пострадавшему, – примите сейчас, и трещина в ребре затянется к завтрашнему утру. Со снятием повязки обращайтесь сюда же, сами руками к ней ни в коем случае не лезьте. С боями пока повремените, на этот раз вы легко отделались, товарищ Козинский, не стоит испытывать судьбу. Хоть прошлый открытый перелом у вас и затянулся почти бесследно, нельзя лишний раз надрывать организм. Надеюсь, вы меня услышали. А теперь скажите, чтобы сюда прикатили вашего дружка. Будем сшивать его обратно в человека.
– Так точно, – весело козырнул Сурнай и сунул красную и синюю таблетки в карман, – исполним в лучшем виде.
Он перекинул через плечо майку и вышел в коридор под пристальным взглядом врача. Когда дверь захлопнулась, тот лишь покачал головой и пробурчал себе под нос что-то в стиле «в могилу друг друга загонят». Все доктора постоянно недовольны своими пациентами, так что не стоит обращать внимание на тихое бормотание под нос. Но работа есть работа, и местный айболит принялся готовить инструменты для следующего пациента.
Впервые за долгое время Сурнай остался вне расписания и жестких рамок графика. Пока все его отделение занималось самым благородным из занятий – разбивало друг другу лица, ему оказалось нечем заняться. Идти обратно в тренировочный зал не стоит, зрителей там и так сейчас хватает, а боец из него пока не ахти. Праздно шататься по территории тоже не положено, ведь солдат всегда должен быть занят. Так гласит Устав. Поэтому единственным вариантом был путь в казарму личного состава. Может, получится встретить свободных штрафников и направить их энергию в правильное русло. Например, выгнать их на плац. Или погнать на сборку автомата на время. Полезных времяпрепровождений в армии много, не заскучаешь. Нужна только лишняя энергия и командир, знающий, куда ее направить. А уж у солдата эта энергия всегда найдется. Стоит лишь дать толчок. Либо пинок. Желательно сапогом. С этими благими намерениями и застал лейтенант двух бойцов своего отделения, сидящих на тумбочках возле своих кроватей. «Видимо, чтобы постель не расправлять, – подумал Сурнай, – бездельники».
Свободные от работ солдаты так и ждали, пока их займут чем-то полезным, но Сурнай остался за порогом, прислушавшись к разговору сослуживцев. Мало ли, какие настроения гуляют по отделению.
– Я, кстати, вчера письмо с Большой Земли получал, – похвастался один из бойцов.
– Да перестань ты так гражданку звать, будто в увольнение на выходных нас не выпускают.
– Выпускают, вот только друг мой далеко живет отсюда, ближе к центральным городам. Да и я уже месяц подряд туалеты драю на выходных.
– Ха, нечего было Козинскому дерзить, у него такая фамилия не просто так, – «Так, этого я запомнил», – подумал Сурнай.
– Да, точно, – усмехнулся получивший почту.
– Так что там с письмом-то?
– А, да. На гражданке, как ты называешь Большую Землю, – на этих словах второй собеседник ухмыльнулся, – Надзор накрыл шайку одну.
– Да ладно? Я не думал, что они чем-то кроме патрулей занимаются.
– Занимаются, еще как. Так вот, шайка эта была религиозная. Друг сказал, что вроде бы фанатики поехавшие.
– Религиозные? – второй удивлялся все больше.
– Именно. Не понимаю, на кой черт им это нужно, ведь под запретом подобное. Но факт остается фактом.
– Странно, что твой товарищ вообще о таком узнал. По идее, такое должны держать втайне.
– А он же механик-водитель. Вот и определили баранку крутить на грузовик для заключенных. Мехводы вообще частенько слышат то, что им не совсем и положено.
– Понятно, – повисла недолгая пауза, такая информация могла заставить задуматься каждого.
– А что за религия? – очень тихо спросил один солдат другого. Вопрос опасный, за такое не то, что наряды, трибунал светит.
– Ты чего, я в таком не разбираюсь! – тут же открестился рассказчик.
– Да я понимаю, но ведь интересно, какой бред эти психи несли.
– Ну-у, – помялся рассказчик и нехотя продолжил, – краем уха зацепил друг мой разговор их. Вроде как фанатики эти в каких-то богов верят с крыльями. Якобы те давным-давно с неба спустились и победили там кого-то на земле. Демонов каких-то. Бред, в общем, религия это для варваров.
– Уф, да уж. Звучит дико. И какие идиоты в такое поверят?
– Они еще называют своих богов чудно. Серувимы ли, Серафимы… Не услышал друг мой до конца. И вот, ратуют они за то, что якобы мы этих придуманных ими героев должны помнить. Самый ярый из них при аресте сопротивлялся, кричал, что у людей память слабая, историю свою быстро забывают.
– Что за околесица, я отлично помню, что нам в фильмах рассказывают.
– Да я тоже, так что смешно все это даже. Правильно их быстро увезли. А того главного вообще в отдельный автомобиль посадили. Так ему и надо.
– Ну и дела. Так сразу и не переваришь.
– Ага, не то слово. Слушай, а ты чем будешь занят, когда…
Интерес к дальнейшему разговору у лейтенанта Сурная Козинского пропал. «Ну и ну, – подумал он, – верить в это, естественно, нельзя. Явно пропаганда врага. Дезинформация. Чертовы кантийцы пытаются разобщить нашу Родину изнутри. Но какая-то гладкая выходит ложь, – он с сомнением еще раз вспомнил рассказ и мотнул головой, – на то она и пропаганда врага. Надо доложить начальству, ведь личные письма обязаны проверять, это есть в Уставе».
Классифицировав для себя неоднозначный разговор сослуживцев как пустую болтовню введенных в заблуждение людей, Сурнай пошел выполнять то, зачем и пришел. А именно, направлять энергию солдат с фантастических баек на полезные работы.
Быть немного выше своих сослуживцев по званию не так привлекательно, как кажется на первый взгляд. Лейтенант – такое промежуточное звено между обычным солдатом и низшим командирским составом. Как результат, непосредственные командиры мало чем отличают тебя от остального отделения, а вот твои товарищи уже начинают травить язвительные шутки за спиной. Изо дня в день Сурнай преданно выполнял свой долг. Он идеально выполнял приказы. Денно и нощно муштровал своих бойцов, не опуская головы, со стеклянным взглядом слушал профилактические выговоры начальства и не щадил себя, расходуя время для отдыха на физические упражнения. Ничто не может сломить волю человека, когда он непоколебимо уверен в своей правоте. Устав стал божественной книгой, рукотворным даром человечеству. Он говорил, что нужно делать в конкретных ситуациях, каким образом строить свои размышления и строить ли их вообще. Его строки, в которых не было ни грамма лишнего и двоякого смысла, награждали человека свободой. Свободой от сомнения, страха перед грядущим и непереносимого ощущения одиночества. Ведь на самом деле в основной массе людям всегда недостает веры в то, что они служат чему-то большему. Устав был воплощением народного единства и процветания. «Жаль только, что гражданские не одарены таким сводом четких бескомпромиссных (это слово он услышал в разговоре двух офицеров) законов», – подумал лейтенант Сурнай Козинский. Самое страшное, что может случиться с человеком, – это если однажды он поймет, что законы, по которым он жил, не более чем обман и бутафория. Устав же был и будет неизменен. А если Высший военный секретариат дополнит и подкорректирует его, то изменить свое мнение в соответствии с написанным будет не так сложно.
Система Демиругии идеальна. Все подчинено, задокументировано и запротоколировано. Каждое действие, шаг и мысль строго упорядочены. В такой системе воспитываются лишь идеальные люди. Но проблема природы человека в том, что он может лишь стремиться к идеалу. Приближаясь максимально близко к этому понятию, человек не может его достичь. Такая вот математическая гипербола стремлений. Для всех Сурнай был истинным солдатом, не имеющим слабостей и просчетов. Однако и он человек. К сожалению, всего лишь человек.
В крайний день недели, после усердной службы, когда его отделение практически по собственному желанию заступало в наряд, Сурнай Козинский уходил из части. Брал увольнительный талон и шел в город. Он оставлял сумку с военной формой под автобусной остановкой, переодевался в обычную одежду, что было запрещено, и ехал к цивилизации. На глаза вечно был надвинут большой серый капюшон, мешковатая одежда позволяла слиться с жителями города. Интересно, что здесь каждый хоть как-то пытается закрыться от окружающего мира. Отгородиться от той восхитительной действительности в Демиругии. Поэтому человек в капюшоне не контрастировал на фоне толпы.
Выйдя на первой же остановке, Сурнай отошел за нее и запрокинул голову. Он полной грудью вдохнул свежий вечерний воздух. «Здесь даже осенняя сырость воспринимается по-другому», – негромко сказал он и улыбнулся. Свистел ветер с холодными брызгами, темные тучи рвано метались по небу, а Сурнай стоял, дышал и счастливо улыбался, ведь вокруг все было прекрасно. Единственный раз за месяц молодой лейтенант мог позволить себе маленький бунт против своих внутренних рамок. Он оглянулся на дорогу к военной части, слегка воровато осмотрелся и зашагал перпендикулярно дороге. Идти нужно недолго, да и этот путь можно было сократить, выйдя на три остановки позже, но по двум причинам Сурнай сознательно вышел раньше. Во-первых, соблазнительная возможность пройтись одному по городу пешком предоставляется чересчур редко. А во-вторых, кто знает, сколько людей в автобусе было соглядатаями Надзора Над Общественностью. Здесь, на «гражданке», они зверствуют не на шутку, следят за всеми неугодными. «Так что прогуляюсь-ка я пешком, целее буду, – весело ухмыльнулся Сурнай, – не известно, что на уме местных спецслужб. Они даже не по Уставу живут, не понятно, что и как делать. А по незнанию можно и вляпаться в неприятную ситуацию».
С этими мыслями товарищ Козинский шагал по пустеющему городку и примечал, что происходит вокруг. «Странное ощущение. Вроде из части выехал, а изменилось не так многое. Дома выше, да только сдается мне, что люди там не лучше живут, чем мы в казармах». Серые коробки девятиэтажек жадно облизывали мраком и холодом взгляд проходящего мимо Сурная. Ветхие подъезды, от которых за километр несло мочой, отлично сочетались с красными полотнами агитационных плакатов. Дома нависали над детской площадкой смердящим бетонным мешком. Людей не было. Дорога разбита, из-под развалившегося асфальта торчит куст с большими иголками. Что это за куст, Сурнай не знал, биологии в армии не обучают, но наверняка очень храбрый и безрассудный, раз решил вырасти посреди дороги.
Посреди Демиругии.
Сурнай шага не сбавил, стараясь пройти эти мрачные кварталы как можно скорее. Замызганный карцер, одиночная камера для целого народа немного грубо, но так точно отражает действительность.
Особенно хорошо в этот чудесный пейзаж вписывалась детская площадка. Карусель, намертво вкопанная в землю, качели в центре огромного грязевого озера и высокая горка без ступенек. Демиругия с детства приучала граждан к тому, что благое достается только с трудом. Правильный подход, ничего не скажешь.
Порыв ветра бросил под ноги Сурнаю какой-то листок. Он был измазан в уличной грязи, один угол будто оторван зубами. Но что-то заставило военного наклониться и поднять его. Желтая бумага выцвела, некоторые краски стерлись, но общий смысл был понятен. «ДОЛОЙ ВОЙНУ ТЫСЯЧЕЛЕТИЯ», – гласила бывшая когда-то красной надпись. И длинные руки стаскивали отвратно нарисованного прапорщика с огромного стула. «Бред какой-то, – сказал вслух лейтенант Сурнай, – не знал бы про Надзор, подумал бы, что листовка каких-то… (Сурнай начал вспоминать слово, которое было убрано из лексикона Уставом) …подпольщиков, – забытый термин наконец-то всплыл из глубин памяти, – только это невозможно. Очевидно, что каким-то образом агенты Республики Кант смогли разбросать эти листовки. Грязные предатели не гнушаются пропаганды. Пропаганда – самое грязное оружие в войне. Демиругия вполне обходится без нее. Видать, кантийцы неверны своей стране, раз такое имеет место быть.
«Хорошо, что у нас не так. Каждый гражданин Демиругии верен Отчизне и без пропаганды. Лишь добровольная агитация, что идет только на пользу уму и духу».
Сурнай засунул листовку в карман, – «Гражданским такое видеть ни к чему. Выкину по дороге». Человек в серой одежде пошел дальше через лабиринт безрадостных бетонных стен. Через окна почти не пробивался свет, отчего город походил на призрак старого мира. Будто много лет назад люди покинули это место, не выдержав болота из тоски, одиночества и безысходности. Вместо штор на окнах висели одеяла или неровные куски старого линолеума.
Хоть так закрыться от окружающего мира, полного рамок и недозволенностей.
Сейчас осень, но вряд ли это место выглядит как-то иначе в остальные времена года. Деревья, похожие на стариков. Согнувшиеся, скрученные узлами и облепленные уродливыми наростами, они не радовали глаз. Первое, что приходило на ум при виде этих хилых кривых стволов, это то, как удобно будет крепить петлю. Высота самая подходящая. Однажды в обычной квартире такого вот дома нашли мужчину, который повесился на люстре. И не запомнился бы этот случай Сурнаю Козинскому, но было одно обстоятельство, выделившее эту историю из кучи баек с «гражданки» от его сослуживцев. Потолки в таких домах очень низкие, а прибавляя длину самой веревки, получаем пространство в полтора метра от пола до петли. Этот мужчина удавился, подогнув под себя ноги и держа их руками. Такая воля и впустую. Хотя, возможно, он выбрал самый эффективный способ побега от Надзора. На том свете достать человека им явно труднее.
Сурнай повернул за дом и вошел в арку. Еще пара унылых кварталов, и он, наконец, дойдет до своей цели. Довольно большая, в ней мог бы поместиться малогабаритный грузовик, арка утопала в вечернем сумраке. Молодой лейтенант дошел до половины и остановился. Что-то не так, и он чувствовал это. То ли ветер подул с другой стороны, то ли… тень. Мутная тень отлепилась от темного углубления в стене и еле заметно мелькнула на фоне скудного света. Однако и этого хватило тренированному военному. «Попался, – мелькнула первая мысль, – причем глупо. Хоть сто раз буду чист, все равно затаскают по кабинетам».
– Черт, – тихо ругнулся Сурнай, медленно поворачиваясь к человеку за спиной.
Сопротивляться было бесполезно. В ННО работают исключительно спецы. По боевой подготовке они значительно превосходят обычных солдат, а за драку с уполномоченным лицом последует лишь ужесточение и без того сурового наказания.
– Это ты правильно делаешь, – раздался неожиданно хриплый прокуренный голос, – медленно и не дергайся, дядя, – он подумал и для надежности прибавил, – у меня заточка.
Сурнай повернулся уже гораздо смелее и удивленно уставился на невольного собеседника. Низкий коренастый мужичонка неопределенного возраста с надвинутой на глаза шапкой стоял, вальяжно покачивая в руке что-то блестящее. Ситуация резко изменилась. Теперь перед ним был не агент Надзора, а всего лишь бандит самого мелкого пошиба. Сурнай усмехнулся, – «Попался, но не я».
– Ты это, – теперь уже не так уверенно продолжал неудачливый грабитель, – за проход карманы выворачивай. А не то, – он немного запнулся, – шутить не буду, в общем.
– Ладно, – сказал Сурнай, – только не кипятись. Ты ведь с заточкой, я тебя боюсь. Сейчас все достану, только сам возьми, на землю же я деньги не кину.
Откровенного стеба горе-бандит не понял, а при упоминании купюр оживился, расправил плечи и вернул себе потраченную было уверенность. Он неспешно подошел к Сурнаю, все время держа свой ножичек так, чтобы его было видно. То, что Сурнай стоит полубоком и поднял руки почему-то к нагрудным карманам, грабитель понял чересчур поздно. Вряд ли он уловил момент удара.
Бесплатно
Установите приложение, чтобы читать эту книгу бесплатно
О проекте
О подписке