– С тобой? Ничего! – грустно хмыкнул старик. – Ты будешь приходить сюда вновь и вновь, чтобы напиться и посидеть в тишине. Это место станет единственным, где ты сможешь отдыхать, ибо весь мир тебя отвергнет! Ведь отсутствие совести – это отсутствие морали и отказ принятия общества, как неотъемлемой части мира, где живешь! Заметь! Ты являешься частью мира, а не общества! Это оно обязано жить по единому шаблону, ты же являешься капелькой масла, которая совершенно безболезненно и легко плавает посреди его огромной лужи! Совестью зовутся идущие изнутри морали с ценностями, делающие человека человеком! Так просто будь человеком и живи рядом с обществом, как велит собственное «Я», иначе не только толпа, но и сама Вселенная отвергнет тебя! Просто прислушивайся к себе настоящему, тому, кто пытается прорваться наружу из потаенных уголков разума и тот, кого так не хочется слышать, прячась в телевизоре, за компьютером, но чаще всего за бутылкой водки, дабы заглушить идущий изнутри глас Бога! Да-да! Твое «Я» – это голос Творца, искренне желающего выздоровления еще одного заблудшего сына! Поверь мне! – глаза разговорившегося дедули загорелись фанатическим блеском, но тут же потухли, а Дмитрий, испугавшись перемены в лице доброго дедули, соскочил с лавки в мягкий пляжный песок, тотчас засыпавшийся в расхлябанные кроссовки.

– Блин! – мальчишка замолчал. – Блин-блин-блин! – он сделал несколько шагов вперед и несколько назад. – Но почему?! Я пью потому, что мне страшно! Я не могу не пить, ведь тогда ко мне приходишь опять же ты!! И начинаешь шептать! О любых, даже несущественных, но плохих мелочах! И приходиться вновь напиваться, одалживая деньги, которые не собираюсь отдавать!! А после этого еще противней трезветь, ведь появляется новый шепот!! Замкнутый круг!! – оправдывающийся Дима повысил голос на дедушку – божьего одуванчика, будто наслаждающегося устроенным им спектаклем.

– Да потому, что это не твоя жизнь!! НЕ ТВОЯ!! – старик раздул грудь и гневно поднялся, словно увеличиваясь в размерах. – Ты загнал себя в это положение сам!!! – парень не сдвинулся с места, хотя ясно понимал, что дедуля пытается напугать его. – Ты даже не можешь вспомнить, каким ты родился! Скажи мне, о чем ты вспоминал, когда я отвлек тебя!? Скажи! – боевой старикан шагнул к нему, а испугавшийся парень отступил назад и…

Тогда грустно хмыкнувший дед просто бросил ему под ноги газету, на которой отчетливо виднелся заголовок – «Твоя», а чуть ниже название статьи на главной странице – «Жизнь выбор, а не судьба!» Дмитрий осторожно наклонился, не сводя глаз с Совести, и поднял газету.

– Я вспоминал детство. Не такое, как у всех детство… Но причем здесь она? – юноша изо всех сил всматривался в заголовки новостей, но не мог разобрать ни слова.

– Эта газета не только твоя, она многих… Но принес я ее именно тебе, в то место, где тебя никто не найдет, дабы ты прочитал ее, когда сумеешь, ну, а после рассказал остальным, если появится такое желание! Сегодня этого в любом случае не выйдет… – глубоко и спокойно вздохнул старик. – Она напечатана для тех, кто хочет уснуть из-за того, что проснулся… Короче она твоя! Всегда будет здесь и никуда не денется! – Совесть опустила старческий зад на разогретую солнцем лавочку и принялась разглядывать тихое, ласково-шумящее море, по крайней мере, так решил Дима, глупо разглядывающий особенную газету и быстро бросивший это бесполезное занятие.

– Почитаю. Честное слово! Как буквы смогу разглядеть… – он уселся на лавку рядом с Совестью. – Так вот. До того, как ты отвлек… или отвлекла меня, я вспоминал детство… Сколько не смотрю внутрь себя, постоянно понимаю, что его у меня почти не было. Я бесконечно искал проблемы, быстро их находил и на данный момент помню практически каждую, – он снова густо сплюнул, не обратив внимания на молчащего старика. – Меня будто что-то тянуло делать гадости окружающим людям, а еще я легко впитывал любое отрицательное влияние. Отрицательное в понимании окружающих, но я считаю, что это являлось огромным плюсом, ибо неплохо познал мир через негатив, окружающий всех людей, от которого они прячутся в течение своей жизни.

– Людей… Они… Кхм… – открыл рот внимательно-слушающий старик. – Ты так это сказал, словно не являешься человеком? – он вопросительно посмотрел на Дмитрия, тот же, готовя ответ, откинулся на лавку, вперив серо-голубые глаза вдаль, за горизонт.

– Чего сразу не человек… Внешне все мы люди, но если ко многим присмотреться, то не очень-то и верится… Уж слишком они другие… – парень запнулся. – Словно бесноватые, как говорят верующие.

– Сам-то ты не верующий, уж это я знаю, но как относишься к Вере с большой буквы? – Совесть вперилась в глаза Дмитрию, а тот будто не замечая, ответил.

– Верю! Но не в того бога, которого поставили над всеми священнослужители, а в другого. Создавшего все вокруг, часть которого в каждом из нас и про чей голос внутри ты говорил! – немного боязливо, словно опасаясь стариковского негодования или насмешки, выдавил Дима. – И в бесноватых верю, потому что у самого есть знакомый, боящийся церквей и отвратительный по натуре, однако мне он, как ни странно, местами даже симпатичен, так как мыслит иначе от остальных. Мне единственное, что неясно… Чего именно они боятся? Бесноватые эти… Символов веры или мест скопления верующих? Ну типа церкви, мечети… Или истинно верующих священнослужителей? Тех, кто действительно обладает некой силой? – Дима поглядел на внимательно слушающего дедулю.

– Не могу знать, ведь ты сам не знаешь, – улыбнулся тот. – Верую, ибо нелепо, есть такое высказывание, отражающее ответ на заданный вопрос. Видимо, находящаяся в теле человека злобная сущность уверена, что именно там ей причинят боль, – дедушка по имени Совесть любовался стоящим на месте закатом, и отвечал, не глядя на парня.

– Понятно, что ничего не понятно… – пробормотал Дмитрий, помахивая в разные стороны скрученной газетой. – А я вот до сих пор не пойму… – заговорил он, и тут же новая фраза вылетела из его рта, заменив старую, о которой он моментально забыл. – Вообще жалко, что истинные факты, отражающие реальную суть этих, рвущихся к человеку существ так исказили сказками и легендами. Очень непонятно, кто да как, почему эти боятся тех, а те не любят этих, и кто вообще откуда взялся… – выпалив немного неясный, простой набор фраз, парень остановился и подпер газетой подбородок, с любопытством стрельнув глазами в сторону и не пошелохнувшегося деда.

– Правды тебе никто не скажет, ибо она чересчур не подходит к той реальности земного мира, какую его жители видят сегодня. Настоящую реальность прячут, ибо человек по своей сути является безмозглым созданием, которое существует, а не живет, «благодаря» кем-то придуманным, насильно навязанным ценностям и вбитым в голову ложным знаниям. Редкие люди мыслят сами… Большинство представителей человеческой расы запрограммировано на выполнение определенных действий, и изменение этой программы грозит уничтожением самой системы, а она слишком себя любит и ценит! Система жизни нынешнего человеческого общества давно превратилась в эгоистичное живое существо и желает вернуть любого ее покидающего, ибо перестает получать капельку питания… – размеренно вымолвил старик, не глядя на Диму, а тот, убрав газету от подбородка, пробормотал:

– Запрограммированные люди… Система… Короче Матрица… Где-то я уже слышал подобные слова, причем недавно… – он шумно вздохнул свежий морской воздух и вытянулся, похрустев шейными позвонками. – Длинный здесь день, да?

– Немаленький! – улыбнувшись, кивнула Совесть. – Так вот. Насчет программирования людей… Ты посуди сам, человек только научился ходить, а его сразу в детский сад отправляют, затем школа, институт, и наконец, бессмысленная работа и все примерно в одно и тоже время суток! Человечество готовят жить по единому сценарию, навязывая сей принцип всеобщего существования уже с пеленок, и естественно подобные догматы накрепко вбиваются в головы каждого жителя Земли, фанатично-верующего, что он делает так, КАК НУЖНО! Любое нарушение правил системы, либо видение чего-то отсутствующего в школьной и жизненной программах, вгоняет людей в панику и они сходят с ума! Самый элементарный пример – это бросить пить, обосновав собственным нежеланием из-за вреда алкоголя! Да тебя уважать перестанут, посчитав больным, опасным, ущербным, короче не таким, как все! Или перестань ежедневно работать, занявшись любимым, приносящим доход делом, и все тут же станут рассказывать друг другу, что ты скоро умрешь от голода и останешься без пенсии! И это говорят те, кто живет, словно куриные яйца, все такие разные, особенно в профиль! – разгоряченный старикан гневно хмыкнул от накатившей злости.

– Не спорю… – Дима уже пару минут ходил туда-обратно по мягкому песку, найдя невидимую тропинку буквально в паре метров от теплой лавки. – Ты неплохая совесть… По-крайней мере бываешь такой… – он улыбнулся, обернувшись к благообразному старичку. – Выслушиваешь все меня волнующее, помогаешь получить ответы на наболевшие вопросы! Это успокаивает… Еще один вопрос кстати! Где я сейчас сплю? Никак не могу вспомнить! Дома или опять по пьяни, куда подальше в лесок завалился, чтобы дрыхнуть не мешали? – Дмитрий любопытствующе уставился на закашлявшегося милого дедушку.

– Если я скажу, где ты спишь, то тебе это определенно не понравится… – откашлявшись, вымолвил старик, неохотно глядя на замершего в ожидании ответа парня.

– Где я только не просыпался… – горько хмыкнул юноша, оттянув ворот футболки и посмотрев себе на грудь. – Говори ты уже! Даже, если я умер и навечно в этом сне, то лучше горькая правда, чем туманное неведение! – парень с надеждой взглянул на Совесть, отпустив футболку обратно к шее.

– По словам твоим, да сбудется… Сам того не ведающий, несчастный провидец… – грустно опустил глаза старик и сделал шаг назад. – Ты умер, но в тоже время спишь и сейчас откроешь глаза… Еще увидимся! – кивнул он Дмитрию, замершему, как истукан.

– Как уме… – парень не успел закончить фразу, ибо шелест волн превратился в закладывающий уши гул, быстро перешедший в невообразимый рев и исходящее паром море поднялось огромной дымящейся волной, подхватив заживо варящегося мальчишку.

Волна соленого кипятка понесла булькающего, пронизываемого болью Диму в странно знакомое место, так как при выныривание из кипящей воды он видел ужасную, будто вышедшую из глубин Средневековья комнату, набитую пыточным инструментом, а в ней… В ней стоял и смотрел сверху вниз старый черт с огромными рогами, одетый в заляпанный кровью, мясницкий фартук.

Боль… Сильная и почти невыносимая, бьющая в голову из правого локтя, обоих сторон обожженной головы и кисти левой руки…

«А почему не из пальцев?!», – вынырнувший из пустого, совершенно без снов забытья Дмитрий быстро, хоть и чувствовал себя неспособным ни на что-либо, повернул шею и замер в страхе, заморозившем тело.

Желудок, несмотря на холод, все-таки принялся чем-то заполняться и спустя пару секунд посчитал необходимым выплеснуться… Горькая рвота, одной желчью, больно и медленно потекла из бьющегося в судорожном кашле парня, старающегося не ударяться шеей об поржавевший обруч, после увиденного им зрелища не для слабаков…

Его рука… А точнее всего лишь ее половина… Место, где не стало привычной ему частички до сих пор отмечалось гвоздем, правда уже не торчащим, а вбитым по самую шляпку. Если лучше приглядеться, то можно было рассмотреть еще много шляпок примерно там же, практически одна на одной, рассказывающих, что здесь до него прошло немало несчастных. Но при всем этом его гвоздь отличался от металлических собратьев размазанными рядом кусочками костей и мышц, а все остальное, скорее всего неаккуратной кучей валялось под пыточным столом, ибо жареным в пыточной комнате не пахло. Зато остаток искалеченной руки был аккуратно перемотан такой же ниткой, что и обрубки пальцев и из нее совсем не текла кровь… Оставалось прижечь и все… Лечение закончено…

Вот такие апатичные мысли, медленные, словно сухопутные черепахи при весенней температуре СИЗО Якутска, ползали внутри обожженной головы Дмитрия, шокированного произошедшим.

«Пальцы не болят – это хорошо, руки нет – это плохо…», – широко распахнутые, серо-голубые глаза вперились в изуродованную часть тела, такую привычную и необходимую. «Как же я без нее?», – случайный, вырвавшийся, будто не из его рта «ик», заставил подпрыгнуть верхнюю половину тела и встряхнуть ватной черепной коробкой.

Изувеченная рука заторможено и с рывками, словно видео на медленном компьютере, дернулась туда-обратно. Ик. Виднеются порванные мощным ударом и тупым предметом ткани. Ик. Уродливые разлохмаченные мышцы и торчащие сухожилия. Ик. Виднеется кусочек раздробленной кости, испачканный в крови. Ик. Ик. Ик. Ик. Ик. Ик. Нитка… Половина руки, затянутая все той же ниткой… Рвота едкой желчью выплеснулась на изуродованный локоть, обжигая его…

Дмитрий вынырнул из сковавшего его оцепенения и мучительно заорал, уже более свободно дергаясь на пыточном столе, ибо удерживался всего четырьмя кандалами. Рука, нога, нога и шея, а обрубок выступал в роли маленького чертова вентилятора, ибо парень орал проклятия в козлиную морду рогатого палача, ни капельки того не боясь и не чувствуя боли. Он яростно размахивал разлохмаченной культяпкой с торчащим из нее кусочком кости, гоняя перед рожей демона несколько кубических сантиметров воздуха.

– Да, чтобы вы провалились в свой вонючий Элизиум сучье семя, выкидыши вавилонской блудницы, рогатые пи..орасы! Уроды вонючие, думаете, изобрели нас, так будете ездить, как хотите?! Ху..в вам тачку! Вертел я вас всех вот здесь! Во! – разъяренный парень в ярости выпятил оголенный пах и несколько раз дернул задницей влево-вправо, показывая, где и как умело он вертел всех чертей вместе с ангелами, причем одновременно. – Клал я на вас всех! Давай! Режь меня дальше, чего тебе рогатому уе..ку! Развлекуха и работа, а я будто заслужил! Я не виноват, что оказался в этом теле, мне не очень-то и удобно, но раз надо, так надо! Давай мудила! Режь дальше! – слепая и безумная ярость, накрыла Дмитрия огромной безудержной волной.

Такие моменты часто бывали в его жизни, когда он взрывался, ненавидя всех и вся… Приходилось остывать по полчаса, дабы отвратительные мысли, в которых он убивал и калечил, покидали разгоряченную ненавистью голову… Спокойный внешне мальчишка не понимал, откуда берутся подобные приступы странной кровожадности, особенно часто накатывающие, когда с ним спорили, пытаясь навязать точку зрения, отличную от сформированной внутри него. Злость, ярость, ненависть… Сильные и незамутненные вскипали моментально, и ему приходилось сдерживать их из-за непонимания самой природы этих, будто чужих чувств.

Вот и сейчас, он орал и брызгал слюной, желая перегрызть отвратительную, покрытую короткой, вонючей шерстью глотку прямоходящего козла, будучи не в силах заставить себя успокоиться. Его неконтролируемые эмоции летали, словно дикие осы вокруг потревоженного гнезда, не желая возвращаться, пока слова проклятий на все адское семя не стали вылетать со свистом и хрипами, но и тогда Дима не мог замолчать, желая увидеть кровь, льющуюся из чертова горла. Лишь сипение на время сорванного голоса заставило обезумевшего, с налитыми лютой ненавистью глазами юношу заткнуться, но не остановило яростное дерганье и размахивание половинкой руки. Черт же насмешливо и заинтересовано смотрел на него блестящими, оранжевыми глазами.

Достав сигарету, он прикурил ее, и чуть повернувшись, легким движением лапы бросил испачканный в крови молоток на стол полный пыточных инструментов, где тот громко лязгнул, ударившись о груду злых родственниц-железяк.

– Молодец, чего уж там! Даже приятно работать с тобой! – рогатый присел рядом, довольно кивнув дергающемуся из последних сил мальчишке и жадно затянулся.

Разгоряченный Дмитрий, тяжело дыша, остановился, жадно втягивая тянущийся от сигареты, насыщенный никотином дым. Сердце колотилось, как бешеное, гоняя кровь по измученному организму, пытающемуся выжить любой ценой и вырабатывающему огромное количество разнообразных веществ, включающих органические анальгетики и седативные, то есть психолептики. Они посылались в искалеченные части тела, блокируя сигнализирующие о боли нервные рецепторы, дабы снизить нагрузку на нервную систему. И данное умение вложено в каждого человека, но работает не во всех случаях, а только при огромном желании выжить и реальном осознании возможности отключения боли. Необходимо объяснить мозгу, что ты ясно осознаешь причину неполадки и займешься ею, когда будет время, но сейчас занят, ибо в противном случае он может перестать нормально работать, вследствие неспособности пережить происходящее, превратив человека в пускающего слюни придурка.

Почти так и произошло, исключая преображение в идиота. Непроизвольная злость и желание отомстить всей Геенне Огненной, помогли Дмитрию задействовать это умение, пусть непроизвольно. Парень полностью пришел в чувство, забыв про ненависть и отдышавшись от криков, почувствовал нещадно саднящее горло. Затем он осторожно-внимательно посмотрел на сидящего по правую культю палача, отстраненно смакующего сигарету. Мгновенно вернулась боязнь наказания за столь не вовремя вырвавшиеся изо рта слова и терпимым огнем заполыхала свежая, несущаяся от руки до мозга боль, однако круторогий демон молча курил.

– Крепкий ты парень, но все равно мало… Правильно я говорю? – внезапно перевел он спокойные глаза на пленника, а тот в ответ неуверенно кивнул, не увидев смысла отрицательно мотать головой, однако в груди появилась ужасная тяжесть, от которой захотелось взвыть от горя.

Это ничего бы ему не дало, ведь рогатый прав, причем стопроцентно. Демону дали работу и он должен полностью проверить узника. Сам Дмитрий, хоть и сильно пил последние годы жизни, но к выполнению заданий относился так же, ведь работа есть работа, поэтому и понимал рогатого палача с копытами. Схалтурит здесь, направят юношу не туда, потом узнают, кто виноват и старый черт огребет по полной.

«Хорошо, хоть не очень больно… Вполне терпимо…», – прямо сейчас боль в раздавленной руке была немного сильней, чем когда он в детстве ударил топором по ноге, сделав длинную, глубокую рану.