Глава 1

…Дмитрий долго выныривал из ужасного забытья, полного отвратительных кошмаров, почему-то ослепительного света и жуткой, практически мгновенной боли, прервавшейся, не успев начаться. Подняв удивительно невесомые веки глаз, он обнаружил себя голым и лежащим на неудобной деревянной лежанке, прикованным к ней шеей, руками и ногами при помощи поржавевших кандалов с бурыми потеками. В голове моментально промелькнула ассоциация с кровью на жертвенных камнях цивилизации майя, а также эффект «дежавю», что ли…

Еще немного пугало непривычное ощущение эйфории из-за удивительной легкости тела, четкости зрения и вообще отличного самочувствия, включающего прекрасные зубы, обнаруженные при проведении языком по внутренней поверхности рта. Ни одной дырки, ни одной пломбы и никакого дискомфорта! Это было удивительно и прекрасно, но также слишком подозрительно… Дмитрий тяжело задышал и сухо сглотнул, внезапно ставшим непослушным от нахлынувшего ужаса горлом.

Именно хорошие зубы и вогнали его в панику. Мало ли, что могло произойти, ведь всякое бывает, даже амнезия или кома, во время которых ты полностью отошел от пьянства, но такое количество испорченных постоянными запоями зубов было нереально вернуть в первозданный вид, а ведь сейчас все они ощущались, как родные!

Это и заставило напрячься. Ведь сколько раз он размышлял о том, как себя ощущает внезапно умирающий, пьяный в ноль человек… Такой резкий переход из неустойчивого материального в абсолютно иное, идеальное духовное состояние, должен быть огромным ударом по психике.

«Стоишь ты такой в раскачку, гоняешь в голове всякую несбыточную хрень, мечтая о недостижимом, и думая о себе – самом лучшем в мире мальчугане и тут… БАМС!!! Ты мертв! И, как учит любая земная религия – душа отделяется от тела, начиная долгий путь к… А уж этого никто точно не знает… Одни домыслы и фантастические рассказы, вроде побывавших за краем людей, коих большинство считает безумцами, но кажется сегодня наступил и мой день…», – Дмитрий похолодел, но надежды на то, что элементарно ошибается и накручивает себя, не оставил, ведь это единственное, чем он сейчас обладал, хотя кандалы не очень походили на шутку…

Испуганно покрутив головой, парень обратил внимание, что находится в небольшой, сильно натопленной комнате, довольно мрачной, с грубыми стенами, словно украденными из фотографий средневековых замков, то есть таких же грязно-серых, и сложенных из крупного, неровного камня.

В стене, находящейся неподалеку перед ним, было сложено не очень аккуратное подобие камина с полыхающим внутри каким-то более горячим на вид, чем обычный огнем, дающим жутковатую игру света и теней. Это энергичное пламя, неровно прыгающее по грязноватым камням, способствовало более вдумчивому рассмотрению различных инструментов, словно сошедших из фильмов про больницы и добрых врачей, но также могущих прекрасно ужиться и на верстаке столяра или слесаря.

Отличались данные приспособления для работы с человеческой плотью лишь тем, что висели на ржавых железных крюках и выглядели очень древне, будучи более топорно-выполненными из непривычного, красноватого оттенка металла… По-крайней мере, парень ни разу не видел подобного сплава раньше, да и вообще до сих пор не мог понять, хоть уже предполагал, почему находится в этом отвратительном страшном месте.

В данном помещении также пахло чем-то плохим, совсем не больничным и даже не морговским. Принюхавшись, Дима помертвел лицом, так как запах горелого мяса с привкусом смерти, он запомнил еще при забивании вечно поддатым соседом поросенка у своей ворчливой бабки. После того, как бедный свин, так весело целыми днями хрюкавший перестал шевелиться, его опалили паяльной лампой и разрубили на куски, чтобы позже часть продать, а остатки съесть в зимнее с весенним время.

Возле другой стены – правой, стоял стол с отвратительным инструментом, подобным висящему на крюках слева и пара внешне громоздких, каких-то уродливых стульев. Также к ней были неаккуратно прибиты вроде, как деревянные полки с непонятным барахлом, на вид из совсем не вписывающегося в интерьер комнаты пластика, а еще рядом находился грязно-бурый шкаф странного вида, забрызганный старой, бурой кровью. Почему кровью Дима не знал, но чувствовал, ибо в комнате, словно специально создавали необходимый интерьер для чьего-то времяпровождения по работе. Причем плохой и злой работе, так как откуда-то издалека, причем одновременно со всех сторон, а значит и сверху, и снизу, доносились сильно приглушенные крики, наполненные такой болью, что на голове сами по себе шевелились волосы.

Разглядев и частично прочувствовав все «прелести» нового места, в котором можно было очутиться только по пьяни, парень полностью очнулся и, забыв про кандалы, инстинктивно попытался поднять голову выше, однако больно ударился горлом о держащую шею железку, из чего выходило, что своим несчастным вместилищем мозгов он мог только крутить и лишь слегка приподнимать его. Это стало большим огорчением для мальчишки, сильно желающим сбежать отсюда, но тут раздались звуки, заставившие его замереть в еще большем ужасе, чем пару мгновений назад.

Послышалось глухое, приближающееся издалека цоконие шагов со стороны темечка, то есть у задней стены, где явно находился вход в эту комнату, ибо если извернуться и напрячь шею, можно было увидеть массивную деревянную дверь, обитую полосами того же красноватого металла.

«Цоканье шагов?!», – со страхом подумал Дима и непроизвольно затрясся всем телом на своей неуютной «кроватке», ведь подобного не испытывал даже в детстве, один в темной комнате, когда веришь в живущее в шкафу нечто!

Это было действительно цоканье копыт, но звучало оно так, словно шел человек, имеющий копыта… Трясущийся юноша даже не заметил, когда послышался звук открываемой двери, а после так и не понял, как пропустил этот важный и ужасный момент.

Петли наверняка не смазывались уже много-много лет, потому что они не скрипели, а рыдали от боли, пытаясь тянуть то, что им было почти не по силам. Кто-то сипло, громко и тяжело дыша процокал в сторону камина, обходя койко-место парня справа, а тот боялся даже попытаться посмотреть на создание, зашедшее в комнату, отчего изо всех сил стиснул веки, хотя выдающее ужас тело ходило ходуном.

Дверные петли снова натужно заскрипели, закрывая неподдающуюся дверь по инерции идущую обратно, а у Димы от этих звуков почти остановилось дыхание, отчего он отчаянно пожелал проснуться, жалея, что не может себя ущипнуть… Хотя бы легонечко…

Наконец «плач» уставшего от времени металла затих, и остановившийся сбоку «кто-то», посмотрел на него взглядом, полным профессионального интереса. Парень ощутил этот взгляд сначала на грудной клетке, а чуть позже на голове, но легче от чужого страшного «кого-то» с интересом во взгляде, особенно профессиональном ему не стало.

– Очнулся касатик? С прибытием! Или как там у вас в стране говорят? Здравствуйте! Хлеб-соль, траля-ля! – на чистейшем русском языке пробасил с небольшой смешинкой и ноткой презрения, жутко блеющий старческий голос,.

«Я в Аду…», – чем-то, но точно не мозгами понял Дима и не смог приготовится к худшему, потому что это нереально.

В такой ситуации никто не сможет подготовить себя просто из-за самого осознания нереальной стороны новой реальности. И, что самое интересное, сразу же захотелось обратно в серый скучный мир, где бессмысленными жизнями существуют одинаковые люди. Как говорится, все познается в сравнении, а здесь сравнение еще даже не началось, как постепенно осознавал жестоко переброшенный в новую реальность, любящий выпить юноша.

– Отрывай глаза и не притворяйся, что не слышишь меня! – пробасил над головой сердящийся голос с нотками блеяния, где его хозяин нетерпеливо прицокивал и, судя по остальным звукам, легонько бил хвостом по козлиным ногам.

Пересилив мерзкий, липкий страх, забравшийся казалось во все органы, Дмитрий испуганно-медленно, с дерганием, как у сломанного дверного доводчика открыл глаза, с ужасом готовясь к тому, что их выколют, но ничего не произошло. Он просто увидел обычного черта, смотрящего на него сверху вниз, такого же, как их описывают и рисуют во всех сказках, легендах и религиозных байках.

Причем старого, сутулого, покрытого рыжеватой и короткой, словно у мопса шерстью, с редкими проплешинами, в грязном, забрызганном засохшей кровью фартуке, с козлиной мордой, а также здоровенными, загибающимися вниз к спине рогами и вонючего, как стадо свиней, живущих в хлеву без возможности выхода на свежий воздух. И, что больше всего пугало, но в тоже время обнадеживало – на его морде присутствовали довольно умные оранжевые глаза, в которых не было жестокости, а только осознание новой работы и ее привычности для сего представителя адской разумной жизни.

Где-то внутри Диме стало легче, хотя ужас все также крепко держал его в своих объятиях. Тот, кто умеет думать – умеет говорить, пусть даже языком жестом… Осталось узнать «собеседника» получше и хотя бы двадцать минут разговоров должны дать Дмитрию более-менее ясный психологический портрет парнокопытного существа, чтобы понять, как с ним вести диалог.

– Зд.. Здравст… Здравствуйте, – произнес он еще слабым, трясущимся от ужаса голосом, заметив, что дрожь в теле немного уменьшилась и замолчал от того, что закончились дальнейшие нужные слова. – Непривычно у вас тут поначалу… – нашелся, наконец обнаженный юноша. – А так, наверное, хорошо, если пожить дольше… – и испуганно уставился на козлоногого демона, ожидая реакцию того.

Черт с любопытством на него поглядел, моргнул блестящими глазами, и ничего не сказав, поцокал на довольно широких копытах – такие Дмитрий видел только у лошадей-тяжеловозов в кино – к стене с висящим на ней, как уже стало ясно, пыточным инструментом, весело размахивая хвостом, похожим на крысиный, но с пушистой кисточкой на конце. У мальчишки от этого цоканья и рассматривания неприкрытой фартуком задницы адского жителя снова вздыбились волосы, уж слишком нереально это звучало и выглядело.

Рогатый же демон, завораживающе помахивая хвостом из стороны в сторону, лениво выбирал инструмент для своей немудреной, но видимо нужной в Аду работы.

– Пожалуй, пожалуй… – задумчиво блея-басил «вымышленный» персонаж многих религий и сказок, водя над отвратительным инструментом лапой, походящей на человеческую руку, только покрытой грязно-рыжей, свалявшейся шерстью. – Ага! – внезапно удовлетворенно хрюкнул он и ухватил малюсенький топорик, которым только и можно, что пальцы рубить.

Диме поплохело от этого озарения, черт же, как-то ускоренно процокал к нему, быстро ухватил крепкими, даже жесткими пальцами с крупными грязно-желтыми ногтями левое ухо и сильно оттянув, словно решил оторвать – отрубил. У юноши только и успела мелькнуть мысль, что не только пальцы топориком… Далее желание думать пропало, будучи замещенным болью в левой стороне головы, сильно отдающей в висок и непроизвольным полузвериным криком с прикусыванием нижней губы.

Когда плачущие нервные окончания стали затихать, Дима почувствовал кровь, текущую вниз по шее и после капающую с затылка, а также ощутил приближение тошноты. Сама боль, довольно быстро становилась терпимой, хоть и оставалась сильной, мощно же бьющееся сердце гулко пульсировало по всей полости черепа, слегка ударяя по отчего-то затуманившимся глазам.

– Постой-постой!! – затараторил он, разбрызгивая вверх слюни, перемешанные с кровью из сильно прокушенной губы, когда что-то с хрустом жующий черт зашел на другую сторону головы. – Куда тебе торопиться?! У вас же здесь вся вечность впереди! Куда ты спешишь?!

Козлоногий, чуть притормозил, прислушиваясь к воплям несчастного мальчишки, но потом зацокал еще энергичней, дабы не по родительски сильно и уверенно ухватить железными пальцами второе ухо, и рубануть по нему. Дмитрий взревел, как подстреленный медведь, чувствующий смерть, но еще не сдающийся и опять одним матом, в котором, оказывается, существует огромное количество еще не придуманных выражений.

На этот раз боль похожая на предыдущую, то есть не являющаяся чем-то новым для его тела, не затмила сознание даже на время. Трясущийся парень увидел, что козлоногий демон засунул себе в рот свежеотрубленное ухо и принялся с хрустом жевать, с интересом наблюдая за ним, а скорее за его реакцией на происходящее.

– Уж мне-то есть, куда торопиться! Это у тебя вечность, а у меня как у остальных – рабочий день, плюс норма человеческого скота! – с элементами блеяния всхохотнул палач, показав почти лошадиные, остро-заточенные зубы и выплюнул то, что пережевывал.

«Видимо для устрашения…», – решил обмануть себя стонущий Дмитрий, увидевший свое ухо, а точнее бесформенный комок хрящей, перемолотый крепкими челюстями и тут сильное зловонное дыхание, развеселившегося черта обдало его, и так мучающегося.

Юноша моментально перестал открывать рот в бессмысленных жалобах, дабы не захлебнуться спершей горло вонью, и тяжело задышал, насколько возможно отвернув голову в сторону от воняющего палача. Теперь его шею омывали капающие с двух сторон с затылка ручейки крови, усиливающиеся при каждом сильном вздохе.

«Жаль, что она горячая… Немного прохлады не помешало бы…», – мелькнула неуместная в данном положении мысль, но видимо черту было мало, что в принципе естественно для Ада.

Парнокопытный неторопливо процокал к сдерживающему пламя камину и вытащил оттуда, неизвестно когда положенную, раскаленную лопатку. Такой мама Дмитрия переворачивала вкусные оладушки с драниками, очень быстро съедаемые со сметаной после приготовления, но черт этого явно не знал и спокойно направился в его сторону, весело покручивая хвостом и разглядывая новое орудие пыток, отражающееся в блестящих, почти человеческих глазах оранжевого цвета. От вони, источаемой очеловеченным козлом парня затошнило еще сильнее, плюс к этому вспомнился фильм Рембо III в том моменте, где главного героя подстрелили русские и он прижигал раскаленным ножом огромную рану в боку, дабы она не кровоточила.

Старый же демон, видимо ничего не вспоминая, а просто бездумно работая, доцокал до места позади головы мальчишки, и положив мозолистую пятерню ему на лоб, прижал к поверхности разделочного стола, после чего Дима инстинктивно приготовился орать и таки да… Отлично разогретая лопатка в искусной руке палача медленно, даже с удовольствием прикоснулась к месту, где недавно было правое ухо, и боль от прикипающей к голове железяки, затмила разум полностью…

Очнулся Дмитрий от свежего запаха забитого и опаленного бабкиного порося, то есть горелого мяса и паленых волос, настойчиво пробирающегося в нос, а место, где раньше располагалось ухо, нестерпимо болело, но судя по ощущениям на горячей шее, будто набитой пульсирующими венами, больше не кровоточило. Его глаза были залиты непроизвольными слезами, но концом это не являлось, будучи началом рабочего дня обычного черта, избравшего нелегкий труд палача и безупречно отрабатывающего свой хлеб.