– В очередной раз, мой друг, ты облажался чуть более, чем полностью, – не мог успокоиться гибкий, как позвоночник, лавочник. – Таким, как ты, всегда невдомёк очевидные, просто азбучные, истины. Разве в состоянии кто-нибудь появиться в волчьем угле наобум, в обход времени, да ещё и как ты изволил выразиться, «просто так»? Ты внимательнее-то к нему приглядись… Сердце храброе – сразу видно. Воля несгибаемая, яко дамасская сталь. Разум чист, как горный хрусталь неподдельный, а рука быстра, точно стрела индейца… И, по-твоему, такого написали до кучи? Нет, дружище, всё не так просто, как кажется. Не удивлюсь, если выяснится, что этот щеголь с самим чернокнижником и его лиходеями шашни водит да замыслы тёмные венчает… А может и наоборот: тайным агентом в жандармерии числится… Всякое может быть ибо, быть может, всякое.

– Да успокойтесь вы оба, – неожиданно встрял писатель. Во время всей перебранки писатель лихорадочно соображал, что бы такое ответить и вот, наконец, выдал: – Флористом меня сочинили на мою беду. Цветочки всякие по призванию должен выращивать, кустики подстригать… А мозолей оттого и нет, потому как подобно вам очнулся в глухой тайге. Вот, хожу теперь, полянку какую высматриваю. На полянках ведь тоже цветочки имеются. Может хоть за ними поухаживать приведётся…

– Ни единому слову не верю! – затряс своим кочаном вправо-влево бакалейщик.

– Ты мне порядком надоел, – возмущался солдатик. – Меня месяц проверял, теперь к этому бедолаге полгода цепляться будешь…

– Если кому-то нравится, что его водят за нос, то могу и помолчать, – надулся бакалейщик.

С бакалейщиком вообще происходила какая-то неразбериха. Если с остальными писателю рано или поздно становилось ясно, кто они такие и откуда взялись, то по бакалейщику сознание упрямо молчало. Как если бы никогда о таком писатель не слыхивал и думать не думал. Местами казалось, эхолотами своими бакалейщик за версту улавливает малейшие вибрации вранья, а хитрыми глазками сквозь грудную клетку видит учащённое сердцебиение. Шутки ради решил писатель проверить свою догадку. Тихо-тихо, себе под нос шепнул: «Бакалейщик – дурак!» А сам при этом пристально глядел на объект эксперимента. О чёрт! Чётко заметил писатель, как во время произнесения фразы, одно правое блюдце бакалейщика напряглось и, дрогнув, ещё сильнее поворотилось в сторону шептавшего. Глазки опосля ругательства на свою персону у обозванного тут же принялись наливаться кровушкой, отчего стали ещё ехиднее. Со всей уверенностью констатировал для себя писатель непреложный факт – эксперимент удался!

* * *

По полю, заснеженному спелым хлопком, причудливо петляла набитая телегами и всякими повозками дорожка. В одну сторону широкое поле протянулось до самого горизонта, по другую сторону где-то вдалеке плавно перетекало в маковые посевы, отчего ярким контрастом переходило с белого цвета на красно-фиолетовый. До маковой части было около трёх вёрст, а солнышко в зените раскалилось так, что хоть ложись и помирай. И ни единого намёка на тенёк, ни единого позывного сигнала от дающего прохладу ветерка. Красота и муки – два в одном. Только совсем далеко, там, где заканчивались покрывала снотворного мака, являющегося атрибутом самих Гипноса и Нюкты, едва различались верхушки первых редких колков. В направлении спасительной тени по дорожке двигалась интересная троица. Троица отнюдь не собранная призывом «Третьим будешь?», а совсем иного плана… Можно конечно предположить, что встретились три одиночества – ни имени, ни отчества, но и это будет неверным предположением.

Так вот, брели в тот час по полю, непонятно в честь чего, поп, раввин и имам. Внешний вид каждого заслуживал отдельного описания. Так, например, поп походил своими пропорциями скорее на бильярдный шар, нежели на человека. Натуральный глобус по имени Эрта с приклеенной на верхнюю часть бородатой головой, которая почему-то имела невероятное сходство с головой отца Ануфрия. Ряса попа, свисая с его шарообразного тельца, полностью прикрывала ноги, как будто бы их и вовсе не было, и сам поп от этого казался плавно парящим над землёй. Бросался в глаза огромный драгоценный крест на груди, и казалось в какой-то из моментов, поп, подобно футбольному мячику, запрыгает по имеющимся в избытке кочкам да канавкам. За ним, рядышком пристроился тонкий, словно трость, раввин. Таких раввинов за таким попом без сомнения можно спрятать тысячу, и ни один не будет торчать за фигурой служителя.

Ребе семенил в абсолютно чёрном костюме, и в такую-то жару нацепил на голову чёрную широкополую шляпу. Вот борода и пейсы подкачали… Имелись в наличии – это верно, но цвет кучерявых волосиков вместо угольного был рыжим от кончиков до самых луковиц. Третьим по списку, но вторым по величине, предстал пёстрый имам. Чапан муллы раскраской своей походил скорее на оперение амазонского попугая, чем на строгий кафтан священнослужителя. Чалма от жары скатывалась набок, а сапожки с острыми закрученными вверх носками от долгой ходьбы расхлябались и теперь внутри себя производили мозоли, взяв себе за оправдание закон трения. Тоненькая острая бородка и усики имама на манер крыльев ласточки лишь подчёркивали злое выражение карих глазок, а непомерно раздутые щёки оттеняли и без того читаемую надменность. Такая вот убийственная компашка. Ни дать ни взять.

– Только так с рабами божьими и надо! Только так – и никак иначе, – лениво моросил сопревший вусмерть поп. – На то они и рабы! Добровольно от них не то, что пожертвования, а и простой благодарности не схлопочешь… Вот и приходится, пользуясь исповедальными секретами, сеять смуту да нагонять страху, плетя подковёрные интрижки…

– Сие мудро, как жизнь и время! – согласительно кивал раввин. – Гоями кнутом и пряником распоряжаться писано в святых писаниях. Причём кнута должно быть в семь раз больше пряника. Информация об этом закодирована в нашем семисвечнике. С синагогской публикой всё гораздо проще. Мои верноподданные кудряши спаяны национальным эгрегором сызмалу, точнее, с пелёнок, да так плотно сидят на крючке своей исключительности, как ни один заглотивший «червя» глупый карась.

– Иншаллах! – задыхаясь, поспевал за своими собратьями мулла. – Вот бы сейчас бульончика горячего чебуречного испить, да закусить шакер-лукумом… Надоела эта нескончаемая рыхлистая дорога! Боты постоянно так и вязнут в песке. За каким шайтаном мы вообще по ней прёмся?

– Действительно!.. – вдруг застыл на месте поп. – Чешем – куда не ясно. Зачем? Тоже неизвестно… Странное дело, и как это мы раньше над этим не задумались?

– Чего ты постоянно удивляешься, как солдат гонорее? – погладил рыжую бородку ребе. – Сказано же голосом сверху: «Валите кулём, потом соберём!» Вот мы топаем и топаем, а заодно и валим… Одно ясно: неспроста всё это!

– Валлах! Вернее и не скажешь о наимудрейший из людей! Йахдикумулла, друзья мои, – подыгрывал раввину имам.

– Дорогу осилит идущий, – подмечал ребе. – Плохо, что католического капеллана забыли. С ним бы уж точно было веселее.

– Ага, веселее. Как же! – тут же насторожившись, парировал ревнивый поп. – Эти католики себя главней других ставят. Чего там у нас бог Ватикан? Правильно: один из детских богов, отвечающий за первый крик новорожденного. Этим названием весьма ловко приписывается себе первенство в сотворении нашего общего эгрегора.

– Приписывать можно чего угодно, только очерёдности это не изменит, – спокойно отвечал раввин. – А иерархическая лестница такова, что весь ветхий завет кишмя кишит дегенератами, садистами и извращенцами всех мастей именно еврейского происхождения. Затем их столько туда и напичкали, чтобы простые евреи пародировали поведение своих святых – то есть уподоблялись конченым психопатам. Так называемая ветхозаветная вера в святость порока в действии. Среднестатистический иудей всегда запросто может превратиться в Давида, Каина, Иакова или допустим в самого Авраама. Для каких целей? Дегенератом всегда проще управлять, нежели человеком думающим да к тому же высокоморальным. Богоизбранные только мы, остальные верования есть производные от нашего, но писаные для холуёв. Потому для гоев-акумов нами заботливо и оставлено непротивление злу и покорность судьбе. Так кто главней: католик или иудей?

– Устами ребе глаголет истина, – подтверждал вышесказанное поп. – Вот только центр управления, как ни крути, в Ватикане.

– Аллаху а’лям! Братия быть может, отдохнем? До того неудобные для подобных путешествий сапожки достались… Сил нет терпеть. Скоро будет не нога, а одна сплошная мозоль, – жаловался мулла, которому действительно приходилось туже, чем остальным.

– Так давно бы их снял, – советовал поп.

– Музыка для моих ушей всё сказанное тобою богобоязненный протоиерей, однако по написанному – не снимаются, – причитал мулла.

– Потерпи! До тенька всего пара километров осталась. Там и устроим привал, – на правах старшего распоряжался раввин.

Неожиданно дорожка резко накренилась вниз да хорошим углом задала вправо. Поп буквально скатился вниз, несколько раз прокрутившись через голову. Ребе забавно попрыгал за ним, и лишь мозолистый имам мелкими шажками спустился в числе последних. Внизу вот какая картина открылась духовным пастухам: возле огромной лужи сидел и плакал простой русский крестьянин. Видна была и причина горя – рядом с крестьянином стояла распряжённая телега, возле которой валялась издохшая кобылёнка. Сам скобарь вместо рубахи, от крайней нищеты, нацепил на себя простой картофельный мешок, сделав в нём разрезы для рук и шеи. Штанишки беспорточника опять же являлись самодельными и несли собой подобие: мама сшила мне штаны из берёзовой коры. Естественно обут голодранец был в лапти. Святые родители вмиг обступили несчастного, сурово уставившись на того, кто перегородил дорогу. Тогда землепашец грустно поднял заплаканные глазки на духовенство и выдал следующее:

 
В степи, покрытой пылью бренной,
Сидел и плакал человек.
А мимо шёл Творец Вселенной.
Остановившись, он изрек:
«Я друг униженных и бедных,
Я всех убогих берегу,
Я знаю много слов заветных.
Я есмь твой Бог. Я всё могу.
Меня печалит вид твой грустный,
Какой бедою ты тесним?»
И человек сказал: «Я – русский»,
И Бог заплакал вместе с ним.¹
 

Реакция гопкомпании хотя и грезилась предсказуемой, но все же вышла не такой ожидаемой. Например, круглый поп от смеха принялся кататься по окружающему хлопку, отчего весь покрылся белым пухом. Тонкий, будто шпага раввин, от хохота сложился вопросительным знаком препинания и, казалось, что разогнуться ему не удастся уже никогда. Мулла, позабыв про свои волдыри, прыгал на месте, пока не надорвался и не свалился прямо на дорогу, где начал усиленно стучать по ней открытой ладонью. Все трое едва не подавились собственными слезами, но не от сострадания к бедолаге, а от дикого своего гогота. Наблюдая за подобной истерией, крестьянин встал, широко расправил плечи, а выражение своей простодушной физиономии сменил с жалостливого на угрюмо-насмешливое. Выждав пару минут, пока его станет слышно, выдал ржущим пастырям следующий проникновенный стих всё того же замечательного поэта Николая Зиновьева:

 
Отныне всё отменено
Что было Богом нам дано
Для жизни праведной и вечной.
 
 
Где духа истины зерно?
Верней спросить: «Зачем оно
Людской толпе бесчеловечной?»
 
 
Итак, грешите, господа.
Никто за это не осудит.
Не будет страшного суда,
И воскресения не будет…²
 

– До греческих календ теперь не остыну, – поп хватался за свой необъятный живот. – Это ж надо так пошутить! Честное слово – едва не лопнул!

– О, сын Адама, ты состоишь из дней. Когда уходит день, уходит часть тебя, – мулла вышучивал крестьянина. – Странно?.. Феллах по какой-то дурацкой причине не стремится изо всех сил облобызать мои сапоги… Ей-ей: непорядок!

И лишь один ребе после второго стиха напрягся, а улыбка махом слетела с его змеиной физии.

– Ты на что это, разбойничья рожа, намекаешь? – злобно прошипел раввин.

Поп и имам тут же изловчились подстроиться под своего ведущего, причём как умом, так и сердцем.

– Дражайший ребе, не обращай своего глубочайшего внимания, – попробовал поп свести ситуацию на нет. – Очевидно же: этот межеумок пересосал молочка напрямки от бешеной коровки.

Крестьянин, между тем, не пал ниц пред священными особами, не кинулся целовать руку попу, не заползал на коленях, лупя челом землю, а дерзновенно оглядев братию, таким же тоном и отвечал. Отвечал, прежде всего, раввину.

– А ты вообще в курсе, что на Руси испокон веков рыжих считали детьми дьявола, да в случае чего дубасили, не задумываясь? Нет, не в курсе?.. Так я и знал! Скажу более: рыжим категорически запрещалось давать показания в суде и занимать управляющие должности. Ржавыми повсечасно брезговал любой нормальный род и ни за что, ни за какие коврижки, не принимал к себе. Так что, конопатый бес, пойди прочь и голову мне не морочь, – выдав такое, крестьянин нахмурил брови и сжал кулаки.

– Вы слышали это? – взвизгнул ребе. – Ах ты каторжанская родовая! Напрасно тщишься доказать свою невиновность путём передёргивания! Не удастся…

Совершенно не обращая внимания на вопли раввина, землепашец переключился на имама.

– Славненько, конечно, всё выглядит со стороны! Толпы единоверцев против часовой стрелки прыгают похлеще любого бабуина вокруг чёрного куба в Мекке… Забавное зрелище, не правда ли? Элохимов хоровод прямо какой-то получается. Если учесть то обстоятельство, что чёрный куб во все века являлся сатанинской формацией в проявленном мире, зеркальным отражением самого Сета-Амона, то выходит вообще шикарная свистопляска. И оправдание себе выдумали – голова кругом пойдёт. Однозначно пойдёт кругом и именно против часовой стрелки. Мол, электроны движутся вокруг атома против часовой стрелки, планеты вокруг солнца тоже против часовой вращаются, рукава галактические – и те вокруг центра против часовой стрелки ходят. Значит, вся эта карусель шагает в ногу с вселенной, с самим Создателем. Хитро придумано – ничего не скажешь. А то, что против великого времени, точнее в обратную его сторону, так это пустяки – дело-то житейское. Конечно, можно наплевать на такие вещи, как рост всего материального по ходу времени. Часовая стрелка не в счёт. Вот только глупцам едва ли вестимо, что время – определяющий фактор эволюции, и когда оно движется по своему ходу, то несёт с собой развитие, а левостороннее время ведёт к энтропии. Задумайтесь сами… В юности время тягуче текло, в среднем возрасте оно уже едет, а далее и совсем побежит.

– Аузу биЛЛяхи мин аш Шайтан ир-Раджим! Кто будет защищать честь своего брата, того Аллах защитит в судный день! – растерявшись, имам искал поддержки у остальных. – Что этот неверный вообще себе позволяет? Посмел своими грязными устами изгавнякать священный хадж… Я буду жаловаться местному беку…

– Твоя зона ответственности! Твоя паства! – пробурчал раввин попу. – Яснее ясного – холоп перегрелся, отчего полностью утратил связь с реальностью. Так может ты несравненный епископ его и остудишь?

– С превеликим удовольствием! Легко и просто! – зарумянился от такой чести поп. – Эй ты, святотатец, тебе кто разрешение давал рот разевать? Твоё дело, свинота необразованная, молча пасти скот да злаковые сеять, а в перерывах церковную десятину жертвовать. Кто тебя, юродивого, до всего этого надоумил? Быстро сознавайся, иначе не поздоровится!

– Ещё один воспитатель нашёлся, – устало махнул рукой крестьянин. – Губа не треснет, отчитываться перед тобой? Для начала объясни, кем тебе приходится святой Христофор, на всех иконах изображённый с собачьей башкой? Молчишь, надутый мочевой пузырь? Пёсьеголовые, значит, у тебя за святых и мучеников, за друзей то бишь… Иль ты не ведаешь, кто такие псоглавые? А раз ответить тебе нечего, так и ты ступай к чёртовой матери со своей пёсьей религией…

– Крест! – заорал поп так, что у окружающих напряглись перепонки. – Предъяви крест!..

– Что ж, это можно! Охотно предъявляю!.. Ставлю на тебе и твоих пегих дружках жирнющий крест, – хохотал на это крестьянин.

– Цыц, смерд! А ну, бегом стягивай портки! Я смотрю, добрый кнут давно не ходил по твоей простолюдинской заднице. Сечь тебя будем, утупок. Двести плетей этому нехристю, – от ярости поп уже даже не краснел, а синел, ввиду чего стал походить на спелую сливу.

– С дуба рухнул? – ничуть не растерялся крестьянин.

– Вот что случается, если воли батраку отписывается сверх положенного, – ехидно подмечал раввин. – Вместо того, чтобы разнашивать своему сюзерену сапоги на правый и левый, он нахальством своим, обогнув сто китайцев, возомнил себя способным мудрецов поучать… В колодец бы его за такое, да жаль рядом нет подходящего…

– Башковитость твоя не ведает границ… чистота помыслов твоих белее листа бумаги… непотопляемость твоих смыслов разнообразней осеннего натюрморта, а красота слога твоего затмит все свитки и трактаты по словообразованию поэтов запада и востока. Однако, любый сердцу моему, родимый ребе, не стоит забывать, что если шайтану будет выгодно, он запросто заговорит о Коране, – поддакивал имам.

– Это вы-то мудрость? – смеялся в ответ невольник. – Да в ваших пустых баклагах отродясь умной мысли не бывало! В них только ветер сквозной свистит, да мыши пляшут. Как иначе объяснить ваши заблуждения по таким вопросам как, например, единобожие? Для начала не грех вспомнить, что все три авраамические религии³ привязаны к искусственно созданной единой эгрегориальной сущности – вторичному злу, которая именуется у вас «Единым богом». Хоть раз в жизни, постучалось в ваши «наимудрейшие» тюрбанами, тфилинами да скуфьями украшенные головы: почему Творец обязательно должен быть един? А ведь между тем единобожие, как явление, противоречит самой природе. К примеру, вроде бы единый белый цвет, как известно, имеет гамму из семи цветов, каждый из которых отвечает за свою частоту колебания. То же самое можно сказать об элементарных частицах. Их множество, и нет в мире одной универсальной частицы, из которой бы произошли все остальные. Откуда же тогда взялось понятие о едином Боге? Если попробовать включить рубильники, спрятанные под вашими головными уборами, то сразу станет ясно, что взялось это понятие от искусственного полевого образования, замаскированного раввинами и ксендзами под Творца. Оно такое на нашей планете действительно одно, так что всё честь по чести. То, что «богоизбранные» своё единобожие выпячивают как великое откровение, как что-то сверхреволюционное, открывающее человечеству дорогу к пониманию устройства Мироздания, не стоит воспринимать всерьёз. Потому как все вы: Исламисты, Христиане, Иудеи – самым бессовестным образом намотаны на локоть. А то, что до вас это никак не доходит – самая настоящая мелодрама. Все до единого – представители авраамических религий, на единобожии просто свихнулись и, как попугаи, надуманно пребывая в гуне благости, твердите «Создатель един» да в этом оказывается суть мироздания. До вас никак не может дойти очевидное, так как оно одновременно является и невероятным. Все религии учат добру. Вот ваш повсеместный кусочек сахара политый ликёром. Однако если подумать, то становится ясно, что иначе они никак не смогли бы связать людей. Природа людская, видишь ли, иная чем вам бы хотелось. Потому сатанисты и клепают зло всегда из самого светлого.

– Пора надевать шапочку из фольги! – взвыл имам. – Иначе моим мозгам грозит закипание.