Во сне он вновь увидел клетку с гепардами. Хищники спокойно лежали по углам, а придворный музыкант Тансен, сидя в центре, исполнял «Шанкару» – рагу, успокаивающую зверей. Вокруг клетки вперемежку стояли придворные и гости. Акбар соседствовал с палачом, Абу-л Фазл расположился в окружении императорских жён и евнухов из гарема. Когда произведение закончилось, придворные начали живо обсуждать, что слушать дальше. Одни предлагали Тансену спеть «Бахар», от которого расцветают деревья, другие настаивали на исполнении раги, исцеляющей дурные болезни. Однако, повинуясь решению императора, все согласились насладиться знаменитой «Дипак», от которой сами по себе загораются свечи. Вышколенные слуги быстро расставили вокруг клетки кипарисовые подсвечники, и Тансен запел. От его волшебного голоса всех бросило в жар, а во время крещендо свечи начали загораться одна за другой. Наконец, когда уже впавший в экстаз певец достиг кульминации, его светлая, с голубыми узорами дхоти вспыхнула ярким пламенем. Музыкант, однако, не растерялся и в противовес «Дипаку» быстро исполнил «Мегх Малхар» – рагу, вызывающую дождь. Тучи на небе мгновенно сгустились, и двор оросило спасительной влагой. Восторженный Акбар поблагодарил Тансена за столь рискованное представление и пожелал увидеть, как музыкальные инструменты начнут играть сами по себе во время исполнения «Дхрупад». Певец уже затянул было следующую рагу, как вдруг один из очнувшихся гепардов набросился на него сзади и повалил на пол.

Салим проснулся от нежного прикосновения девушки-служанки. Оказалось, что проспал он довольно долго, и уже настал час посещения императора. Его вновь провели по лабиринтам дворца, и, поднявшись по широкой лестнице, он оказался в просторном зале. На небольшом возвышении в центре сидел Акбар в окружении своих любимых приближённых, которых великодушно именовал «девятью жемчужинами». Среди «жемчужин» был и Тансен – целый и невредимый.

Чёрные волосы императора, отпущенные на индийский манер, величественно ниспадали на плечи; сахарной белизны тюрбан, повязанный в раджпутском стиле, на их фоне казался каким-то нереальным; лоб украшал браминский тилак, нанесённый сандаловой пастой. В таком виде Акбар нередко представал во время приёмов гостей и торжественных случаев, чем часто вызывал у правоверных некоторое замешательство. В головах наиболее ревностных мусульман бродили мысли, что император решил отойти от веры в Аллаха и принял индуизм, но эти мысли редко кто решался произнести вслух – за такое можно было запросто лишиться языка, причём вместе с головой.

К немалому удивлению всех присутствующих, Акбар предложил Салиму сесть рядом. Соблюдая все правила приёма важных гостей, падишах приказал подать вино и угощения. Салим попробовал маргинанский гранат, в котором чувствовался приятный привкус абрикоса, и сушёный урюк, называемый сухбани, из которого вынимают косточки, а внутрь кладут очищенные ядрышки. Он сравнил вкус бухарской и ахсийской дынь и отдал явное предпочтение последней.

Всё это время по залу разлеталась чарующая мелодия флейты, а тихие постукивания по табла придавали этому потоку лёгкий напор. Музыка то бабочкой взлетала высоко к мраморному потолку, то, подобно змее, вкрадчиво скользила по дорогим коврам. После того, как пульсирующая мелодия начала стихать и окончательно растворилась в тишине помещения, Акбар, наконец, обратился к своему гостю.

– Я должен поблагодарить тебя за твой поступок, – негромко произнёс император. – Он был достаточно дерзок, и за это можно было поплатиться жизнью. Однако теперь я вижу, что рисковал ты ради благой цели.

В знак признательности Салим склонил голову.

– Вчера беглый Омар Аль-Фергани рассказал мне много любопытных вещей. Как ты и предполагал, никаких имён он назвать не может, но по некоторым его подсказкам можно усовершенствовать сборы налогов. Мы всерьёз подозреваем, что некоторые собирали со своих подопечных за 365 дней в году по солнечному календарю, а в казну отдавали за 354 дня – по лунному. Это лишняя лазейка для мошенников. С сегодняшнего же дня все сборы будут рассчитываться одинаково.

Падишах на мгновенье задумался, затем пронзительно взглянул на Салима.

– Но сейчас меня больше интересует твоё паломничество в прошлые жизни. Твой выбор казни окончательно убедил меня. Любой здравомыслящий человек на твоём месте обязательно выбрал бы клетку с гепардами. Ты же предпочёл быстро лишиться жизни, чтобы не подвергаться мучительным испытаниям в теле, которое вскоре покинешь.

– Я вновь убеждаюсь в вашей мудрости, о Хранитель Мира, – ответил Салим, – но не думаете ли вы, что на моём месте любой сумасшедший принял бы точно такое же решение, ибо до самого конца верил бы в своё безумие?

Акбар усмехнулся.

– Казнь была лишь последней проверкой. Основания поверить в эту историю у меня были и раньше. Дело в том, что много лет назад я уже встречал человека, подобного тебе. Однажды он прибыл ко мне с португальскими послами. Так же как и ты, он не только помнил свои воплощения, но и мог по собственной воле путешествовать по ним. С большими подробностями он рассказывал о том, как правил русским княжеством четыре века назад, как участвовал в грабительских набегах на Константинополь вместе с франкскими рыцарями и как жил в теле святого, в честь которого в Хорезме установлен мазар. На службе у английского короля он помогал испанскому алхимику превращать медь в золото и тайно изучал наследие пифагорейцев, будучи настоятелем христианского монастыря. Более полугода мы провели в беседах с этим португальцем, пока в один из дней он вдруг не позабыл все свои рассказы.

Акбар задумчиво опустил глаза, словно сказанное заставило его вновь испытать неприятные переживания. Однако, взглянув на Салима, он едва заметно улыбнулся. Вид у гостя был растерянным, что до этого не замечалось даже перед казнью. Это порадовало императора.

– Почему же Ваше величество поверили незнакомцу? – поинтересовался Салим.

– Несколько лет португалец провёл рядом со мной, и за это время мне достаточно хорошо удалось изучить его повадки. Когда же он начал вспоминать свои прежние жизни, то сильно изменился. Словно и вправду другой человек вошёл в его тело. – Акбар в раздумье огляделся и продолжил совсем тихим голосом, так, что слышно было только им одним: – Однажды он заболел, и никто из лекарей не мог понять причину этого недуга. Избавил его от болезни тибетский йогин по прозвищу Друк. Он напоил больного отваром из пяти трав, после чего тот мог говорить одну лишь правду. Каждый человек знает причину своего заболевания лучше любого лекаря, нужно только заставить его говорить, – так объяснил Друк. И вправду, тибетец поставил больного на ноги за два дня. Я же, как ты понимаешь, воспользовался действием этого отвара и проверил, насколько португалец откровенен со мной и не сбивается ли с тропы искренности.

– Отчего же вы не дали этого снадобья мне? – поинтересовался Салим, подозрительно взглянув на свой сосуд с вином.

– Секрет этого напитка теперь здесь никому не ведом, он давно исчез в горных пещерах вместе с Друком. Я посчитал его действие слишком опасным для людей. Очень много зла может наделать этот отвар, если станет достоянием простых смертных. – Император отпил вино из кубка и продолжил своим обычным голосом: – Я думаю, мы ещё побеседуем с тобой, паломник по прошлым жизням. Сейчас же не будем заставлять присутствующих скучать. К тому же я хочу отблагодарить тебя ещё кое-чем.

Акбар сделал знак рукой, и в зале снова заиграла музыка. Под монотонные удары барабана в центре помещения появилась танцовщица с веером из павлиньих перьев в руках. Полупрозрачная материя укрывала её с головы до ног, но под тканью легко угадывались округлые формы золотистого тела. Следуя ритму музыки, девушка невесомо двигалась перед зрителями. Украшенные браслетами руки то и дело взмывали вверх, словно брызги; бёдра вызывающе колыхались, а тяжёлые груди покачивались им в такт. Темп танца стал заметно убыстряться. Подрагивая, будто паутинка на ветру, девушка приблизилась к Акбару и на мгновение замерла. Она застенчиво опустила глаза, затем медленно подняла свои чёрные ресницы и бросила на императора страстный взгляд. Музыка почти стихла. Руки танцовщицы нырнули под прозрачную вуаль и заскользили по гладкой коже. Быстрым, словно порыв ветра, движением девушка скинула с себя лёгкую ткань и предстала в своей песочной наготе, прикрытой лишь широким поясом и бесчисленными украшениями. Чуть склонив голову, она дерзко посмотрела на Салима, затем сделала шаг в его сторону и смиренно опустилась на колени.

Все присутствующие с ожиданием глядели на императорского гостя, который, не в силах отвести взгляда от волнующего женского тела, застыл в недоумении.

– Теперь вы можете обменяться подарками, – пояснил Акбар.

– Но мне нечего ей подарить, – неуверенно пробормотал Салим.

Падишах громко рассмеялся, и по залу, будто эхо, прокатились звонкие смешки придворных. Одна танцовщица оставалась серьёзной; её черные глаза по-прежнему призывно смотрели снизу вверх.

– Теперь я действительно вижу, что ты попал к нам издалека, – сказал император, когда смех унялся. – Ты можешь сделать самый лучший подарок – отдать ей свою мужскую силу. А взамен получишь её целомудрие.

В небольшой комнате среди пёстрых занавесок Салим оказался с девушкой один на один. Танцовщица принялась неторопливо скидывать с себя бесконечные ожерелья и браслеты. С каждым новым движением её плоть всё больше выглядывала из-под жемчуга, кораллов и маленьких овальных зеркал. Тело освобождалось от искусственной красоты, чтобы предстать в своём первозданном виде. Ещё чуть-чуть – и природное совершенство окончательно восторжествует и затмит своим сиянием все драгоценности. Однако девушка будто бы не спешила расставаться со своими блестяшками. Каждый раз, избавляясь от очередного украшения, она стыдливо замирала и, казалось, вот-вот начнёт одеваться снова. Но возбуждение и страсть быстро брали верх над природной застенчивостью, и следующее ожерелье тут же летело на пол. Наконец, с тела соскользнул расшитый узорами пояс, и танцовщица предстала в полном обнажении, не считая серёжек и десятка заколок в волосах. Она придвинулась вплотную – так, что Салим почувствовал сладкий аромат и жаркое прерывистое дыхание у себя на шее. Одежда волшебным образом исчезла, а острые ноготки уже скользнули по его обнаженной груди вниз. Позабыв, кто он и где, Салим растворился в наготе и полностью отдался во власть благоухающей страсти.

В теле танцовщицы как будто соревновались четыре стихии. Вот она податлива, как вода, и готова подстроиться под любое движение, а в следующую секунду становится горным утёсом и непреклонно подчиняет себе. Вот она взлетает, словно птица, и делается почти невесомой, чтобы в следующее мгновение обжечь болезненным прикосновением. Стихии чередовались между собой всё быстрее, пока, наконец, не слились в едином и бесконечном эфире.

Когда Салим пришёл в себя, девушка сидела рядом. Она протянула ему чашу с шербетом и орехи. Чёрные блестящие волосы были заплетены в длинные косы с изумрудными лентами и едва прикрывали груди с вздёрнутыми вверх коралловыми сосками.

– Неужели я в раю? – пробормотал Салим.

Он внимательно оглядел комнату, затем вопросительно скосился на девушку.

– Если я живой, то где нахожусь?

Танцовщица улыбнулась и прижалась гладкой щекой к его плечу.

– Мой господин столько сил отдал мне этой ночью, что, видимо, потерял память. Ты в гостевых покоях императорского дворца.

– Гостевых покоях?! – удивился Салим. – Как я мог тут очутиться?

– Его величество оказал тебе великую честь и принял со всеми почестями, как важного гостя.

Девушка нежно поцеловала его в щёку и крепко оплела своими изящными руками. Её не волновало, что любовник совершенно не помнит того, что происходило ночью, как, впрочем, и всего, что случилось с ним за несколько последних дней.