И с самого детства мальчик, который играл с тенями и придумывал своих персонажей в контексте более чем грамотно созданных, окутанных Тьмой миров, отличался незаурядностью мышления, поведения, выдаваемых на холстах образов. В возрасте 19-ти лет Гигер публикует ряд своих работ, объединённых в цикл «Atomkinder», который сразу же пробьётся в несколько подпольных журналов. Но до признания и успеха ещё далеко. Первой действительно серьёзной работой Гигера станет цикл образов, объединённых под названием «Necronomiсon», ставший оммажем гению циничного Лавкрафта. В это время Гигеру уже 37. Он определился в своём стиле и всё те же тёмные голоса, которые послали ему видение атомных детей, уже ломаются и грубеют, оскаливаются зубастыми пастями и диктуют свою волю художнику, заставляя на ночь приставлять к дивану мольберт и холст. Или, как минимум, бумагу и карандаш. Потому что теперь они приходят во сне. В бесконечных кошмарах Гигера, о которых позже будут рассказывать близкие и друзья художника. Теперь они принимают очертания и нечеловеческие вовсе. Атомные дети растут. Растут на благодатной почве – их создатель многое сделает для взросления своих образов. Скормит свои гениальные пальцы Тьме до крохи – станет собирателем оккультных предметов, имеющих отношение к Чёрным Мессам, будет стараться всё чаще проводить время в домах с дурной славой – классических прибежищах привидений и прочих мерзких сущностей. Отдельное увлечение, конечно же, посмертные маски, в числе которых маска его старого приятеля Тимоти Лири. Посмертная маска некогда выполняла роль ориентира для душ, которые имеют право вернуться в своё тело. Ведь ничто не вечно. Человек в гробу гниёт, как раздавленный апельсин. Остаются только кости, которыми Гигер также безумно восхищается. Он оформит берцовыми костями и человеческими черепами свой «Гигер-бар». Очень радушное, тёплое заведение, хозяин которого незадолго до смерти скажет, что ему не хотелось бы быть кремированным. Что ему хотелось бы оставить свои кости в земле. Ведь эта могильная романтика так прекрасна, верно?

Там, где жизнь переплетается со смертью, там где Эрос и Танатос неразрывно связаны, возникает Великая Химия Жизни. И образы, как кажется, абсолютно нечеловеческие, предстают перед нами препарированными, с извлечёнными на поверхность эмоциями и стремлениями к могиле, к конечности своей странной и такой необычной жизни. В своё время, при знакомстве с творчеством графа Лотреамона, Гигеру в память запала одна фраза великого циника: «Прекрасно, как случайная встреча швейной машины и зонта на анатомическом столе». И этот образ – сплав живого и неживого, – породит всё то многообразное великолепие, коим теперь запомнится автор этих нетленных видений. Точки зрения многих современных психологов раскрывают в образах Гигера не только то, что видят школьники – мрачняк и секс, – но нечто более глубокое. Тимоти Лири так определит его опыты:

Гигер, ты иномирный пришелец, таящийся в моем теле, откладывающий в нем свои блуждающие яйца чуда. Ты опутал себя шелковистым коконом, словно личинка, и проложил глубокий тоннель к железе моей мудрости. Гигер, ты видишь глубже, чем мы, одомашненные приматы. Не посланник ли ты какого-то сверхразумного биологического вида? Может быть, ты – вирусный гость, глядящий глазами цвета маковых лепестков на наши органы размножения? Творчество Гигера тревожит и ужасает нас потому, что охватывает громадный эволюционный период. Оно показывает нам – и даже слишком отчетливо – откуда мы пришли и куда уйдем. Он погружается в наши биологические воспоминания. Он делает наши младенческие фотографии за восемь месяцев до нашего рождения. Гинекологические пейзажи. Внутриматочные открытки. Гигер опускается даже еще глубже – в ядерную структуру наших клеток. Хотите знать, как выглядят ваши цепочки ДНК? Взгляните на его работы. Увлекая нас вспять – в наше болотистое, слизистое, вегетативное, насекомовидное прошлое, он всегда толкает нас вперед – в космос. Его конечная перспектива – внеземная. Он учит нас любить наши скользкие, эмбриональные, насекомовидные тела – чтобы мы смогли преобразить их.

И хоть многие «ценители творчества» нашего героя и считают, что Чужой – несомненно табуированная тема, и творчество Гигера куда глубже и многообразнее, просто посмотрите эту серию фильмов. Невероятное существо, приобретающее, если внимательнее присмотреться, некоторые черты тех организмов, в которых проходило инкубацию. Универсальный хищник, уже практически четыре десятка лет приводящий зрителей в ужас и восторг одним своим появлением на экране, некой «осознанностью» движений. Единственный в своём роде образ из всей истории кинематографа, который за столь долгий срок так и не нашёл себе достойных конкурентов и аналогов как таковых. Его время уже не пройдёт, ибо оно – космическое безвременье. Принесшее «Оскар» своему создателю чудовище живёт и дышит до сих пор. Его идея жива, его мир распространяется немного дальше его экзоскелета. И можно сказать даже больше – не все знают Босха, работами которого в начале своей карьеры вдохновлялся Гигер. Не все из наших современников знают даже самого Гигера, но причудливые очертания Чужих – один из самых запоминающихся образов в современном искусстве.

И вот холодные тона от зелёного до светло-металлического снова покрывают холст под аэрографом. Они создают объём. Они создают событие. Они проявляют в жизнь то, чего ранее никогда не было. Так творится магия. Магия, которая станет настолько реальной, что то ли в датском, то ли в голландском аэропорту художника задержат на таможне, поскольку примут его работы за фотографии. Прибывший на место эксперт будет долго крутиться вокруг холстов и в итоге скажет, что это действительно похоже на работу краскопультом. Гигер будет более чем раздосадован: «Где, они думали, что я это всё сфотографировал? В аду?»

И вот эта огромная погибшая космическая база. Внутри – большими буквами – внушительная надпись «Надежда Хадли». И, продвигаясь по её коридорам, уже нельзя чувствовать себя в безопасности: стены покрыты причудливой вязью слюны и биополимерной смолы, кое-где встречаются коконы с крепко упакованными в них людьми, ждущими перерождения. И кто знает, может быть, человек является определённой питательной средой для развития некого нового сверхвида? Или, как минимум, переходным звеном в долгом процессе эволюции? Ведь эволюция, как известно, заканчивается для тех, кто решил, что она закончилась. Личная эволюция – это личное решение каждого отдельно взятого человека. А насильственная эволюция – один из предположительных сценариев развития нашего вида, лукаво предложенный фантастами. Во вселенной Dead Space, например, человек тоже служит благодатной средой для развития новой отдельной расы – некроморфов. Теренс МакКенна предполагал, что самый обычный галлюциногенный гриб может быть космическим путешественником, который достиг земли только с одной целью – соединиться с нервной системой человека и превратить как себя, так и его в существо, стоящее на эволюционную ступень выше. Так чем же плохи в этом плане ксеноморфы Гигера, заимствующие часть своего образа от бывшего хозяина, в чьей утробе они проходили развитие?

Но коридор заканчивается, и вот мы попадаем в стерильную хирургическую комнату, где нас окружают десятки больших и маленьких колб и пробирок, в каждой из которых уже заключён некий элемент жизни. Это могут быть извивающиеся лицехваты и какие-то органические материалы, органы для пересадки или нечто абсолютно фантастическое и непонятное. А на столе прямо перед нами – самый обычный, как кажется, человек… Он находится в агонии, его грудная клетка, то поднимающаяся, то опускающаяся, скрывает в себе истинное чудо космической жизни. И когда кости треснут, как спелый арбуз, а плоть будет прорвана, на поверхность из тела уже появляется этот маленький грудолом, который быстро и вёртко скрывается в вентиляционной отдушине. Мы же подходим ближе к бедолаге и, при первом же осмотре, внутренний мир человека сразу приобретает свои самые реальные черты. Сосуды внутри тела уже предстают в нашем сознании самыми прочными из трубок, которые природа могла бы придумать для нашего организма. Вы видите, как они неровными толчками продолжают прогонять по телу кровь – пенящуюся и не желающую останавливать свой бег. Видимо, где-то случился прорыв в этих смешных трубочках и теперь они заполнены кровью только на треть – можно разглядеть пузырьки воздуха, которые и создают эту невероятную пену внутри механизма. Огромные меха лёгких начинают синеть – это вызвано остановкой дыхания и постепенным замедлением тока крови. Лёгкие приобретают неестественный для них оттенок, отличающийся от характерного насыщенностью тёмного цвета. И механизм, естественно, прекращает свою работу. А теперь посмотрите на работы Гигера. Не тоже ли самое видим мы на них?

Люди часто пытаются объяснить мне, откуда я черпаю свое вдохновение. Я живу в Цюрихе. Мне 72 года. Предпочитаю сидеть дома с любимой женой Кармен, кошкой и регулярно навещающими меня друзьями, нежели выбираться наружу и отбиваться от фанатов и журналистов. Иногда меня, правда, злит, что некоторые арт-критики принижают стоимость моих работ только потому, что среди моих поклонников гораздо больше представителей субкультур, чем скучной верхушки арт-истеблишмента. Мои работы не кажутся мне порнографичными. Сексуальность – часть нашей человеческой жизни, иногда она становится и частью моих работ. Во всяком случае, я не возражаю против умело сделанных порнографических фильмов. Но то, что нам каждый день показывают по телевизору, возможно, гораздо более непристойно, чем то, что обычно принято называть порнографией.^[4]

Наивно было бы полагать, что всё вдохновение героя – исключительно фантазии, рождённые прочтением Лотреамона и мрачной игрой Теней. Когда ты понимаешь, что внутри тебя некая сила уже готова зачать, ты начинаешь искать Творческое Семя, которое вступит в яркий метафизический танец с твоим естеством и породит нечто новое и неизвестное, ещё недоступное тебе. Эта сила, в потенциале своём, может представать ноющим чувством, разливающимся от солнечного сплетения горизонтально во все стороны. Она даёт ощутить те ремни, которыми перетянут промежуток между третьим и пятым рёбрами. И когда ты видишь или слышишь недостающую часть мозаики, которая уже готова собраться внутри тебя, рёбра, кажется, размыкаются и сливаются воедино с этой Бессмысленной Пропастью, дарующей нам Творчество. И при слиянии этом нутро создателя становится инструментом, идеально настроенным на одну волну с его вселенной – его Тёмным или Светлым миром. Вдохновение это – смоляные губы мрачного душного колодца, которые жаждут поцелуя. Вдохновение это – первый жёлтый лист, слетевший с берёзы в старом чарующем парке. Вдохновение это – спокойствие дикого зверя, живущего на скалистых откосах гор. И в своём колодце снов, наполненном мрачной вязкой болотной водой, Гигер, несомненно, видел очертания этих образов. Видел их в зеркале, наблюдая устаревание своего вместилища сознания. Видел их в тёмном подвале собственного шато Сен-Жермен в Грюйере, в котором практически безвылазно провёл свои последние 16 лет жизни. Да, великий мастер, как кажется, ничего не придумывал сам – всё, что являлось ему, являлось в мучительно тягучих снах. И все образы чудовищ, созданные по заказу «Голливуда» ли, или переданные на полотне, изначально живы. Они существовали задолго до Гигера и просто ждали своего появления, ждали, когда можно проломить грудную клетку своего творца и явить себя миру во всем своём ужасающем великолепии.