Глава 2

Противный писк будильника заставил вздрогнуть и проснуться. Глаза скользнули по часам, и Дмитрий мысленно удивился: «Неужели проспал? Вернее, не проснулся за несколько секунд до сигнала»?

Из открытого окна тянуло свежестью.

Парень вспомнил, с каким трудом проводил позавчера Мишку до квартиры (впечатлительный друг боялся идти один). Пришёл к себе, и долго, пытаясь успокоиться, принимал горячую ванну. Не успокоился, пришлось выпить снотворного, под утро задремал…

Ладно, пора на работу.

Костёр поднялся, босые ступни коснулись прохладного линолеума, с хрустом потянулся, осторожно задирая голову и разглядывая увеличивающуюся на потолке паутину. Все мышцы ныли, а спина болела, словно вчера он разгружал вагоны. С чувством зевнув, поискал глазами носки. Один обнаружился сразу, другой пришлось на коленях доставать из-под заставленного пыльными обувными коробками дивана. Выпрямляясь, обнаружил брошенные ночью на пол джинсы и майку аккуратно висевшими на спинке кресла: заходила матушка и прибрала.

Как всегда…

Машинально прислушиваясь к шуму за стенкой, стоны матери давно стали фоном, решил, что у него серьёзное оправдание – не каждую ночь с обрубками сталкиваешься.

Мысли тут же вернулись к событиям ночи, и Дмитрий быстро забыл обо всём… только тени, скрежет и крики. Глаза в испуге скользнули по комнате и наткнулись на зеркало. Парень вздрогнул. Не сразу признал своё отражение: крепкая фигура в трусах, и в каждой руке по носку. Морок развеялся, невесело улыбаясь, вспомнил, как однажды в таком виде спалился перед родителями очередной подруги, и как всё утро изображал жениха…

Продолжая разглядывать фигуру, оценил массивный курган трапеции и объёмные холмы дельт, накачанную шею, прыгая, натянул носки, а затем и джинсы. Повернулся, любуясь в зеркало сбоку, расправил одеяло, пальцы уцепились за простыню, и аккуратно свернул постель в некое подобие рулета, где вместо начинки выглядывало одеяло и две подушки. Небрежно запихнув «рулет» в старый скрипучий шифоньер, ещё раз оглядел маленькую комнату…

Он жил на третьем этаже старого, как мир, кирпичного девятиэтажного дома. В довольно приличной, по меркам района для бедных, да и всего города, трёхкомнатной квартире. Планировка ничем не отличалась от той, что когда-то называли «улучшенной»: три изолированные комнаты, разделённый с ванной санузел, кухня и длинная прихожая. Самую маленькую комнатушку впарили ему (мужчина, перебьётся), вторая по коридору и чуть больше досталась младшей сестре, а в самой большой разместились родители.

В квартире стояла тишина.

Ленка, конечно, ещё не проснулась, а отец наверняка ушёл. Одна матушка спала в одиночестве в зале. Болезнь наступала, и она редко выходила из комнаты, только когда все собирались дома, или приходили гости. Да иногда, чаще по ночам, чувствуя себя лучше, заходила полюбоваться ребятишками.

Нестерпимо захотелось зайти в зал и пожелать матери доброго утра, может, и отец ещё спал, и не ушёл по многочисленным делам. Здорово застать предков вместе, сесть рядышком, как раньше… вернуться в детство и весь день играть в приставку.

Дмитрий пригладил взъерошенные волосы, стараясь не шуметь, тихо прошёл на кухню.

Нет, если бы отец был дома, то уже встал, и, как всегда, готовил своё фирменное блюдо. Яичницу. Одну из разновидностей: глазунью, с салом, колбасой, омлет… при этих мыслях в животе заурчало (весь вчерашний день он пил только чай – после субботнего «приключения» в рот ничего не лезло). Не богатый вроде выбор, но Костёр так не считал. Это очень хорошо, что он завтракал яичницей, другие не могли позволить даже этого.

Мишка, например…

А в яйцах, как-никак, много белка, не растительного, а того самого, нужного для роста. Тем более ему, качку доморощенному. Не водяному, разумеется – бодибилдеру, как выражались мажоры. Или не мажоры (прикольное, просто, слово), короче, сосунки всякие, с богатенькими родителями, нажравшиеся стероидов и разъезжающие на собственных тачках. Хозяева жизни грёбаные – были среди знакомых и такие.

На кухне как раз яичницей и пахло. С салом. М-м-м… Чувствуя усиливающийся голод, Костёр зажёг спичкой газ, машинально выискивая глазами пепельницу, громыхнул о плиту закопчённой, похожей на тарелку для игры в Фрисби, чугунной сковородой без ручки. Заглянув в холодильник, достал три яйца, и приличный, наполнивший кухню ароматом искусственных специй, шмат сала. В поисках хлеба пошарил в деревянной, чем-то похожей на скворечник, захватанной пальцами хлебнице. Нарыл малюсенький чёрствый кусочек, и, не удержавшись, с удовольствием понюхал, наслаждаясь сухим кисловатым запахом. Дрожжей, сказал бы Спирин, но Костёр считал – свободы: своей муки в городе не было, и её привозили из другой крепости. Вздохнув – он давно научился обходиться без хлеба – положил горбушку обратно, с едва заметной паузой захлопнул расшатанную крышку. Обойдётся, пускай сестра побалуется, хлеб – штука редкая, почти как чай. Если поставки не возобновятся, есть придётся одни суррогаты. В сердцах схватив мясной нож, и не замечая, как пальцы умело сжали рукоятку, ловко, с нездоровым удовольствием, начал резать шпик и тут же бросать на сковородку.

Этажом выше послышалась ругань. Ниже заиграла музыка.

Дождавшись, когда кусочки станут прозрачными, зацепил один лезвием, поводил, рисуя круговые узоры и покрывая горячую чугунину маслянистым глянцем. Цапнув яйцо, представил череп монстра, кривляясь, разбил, с вскриком отдёргивая руки, когда горячие брызги шкворчащего жира обожгли пальцы. Недолго думая, отправил на сковородку ещё два, вспоминая какую-то умную передачу об йодированной соли, посолил. Помешивая ножом густеющую массу, в который раз задумался, где отец берёт куриные яйца. Настоящие, размером с оранжевый мячик для настольного тенниса и желтком того же цвета. Вдыхая божественный аромат, и с нетерпением глядя, как сворачивается, вернее, разворачивается белок, дождался, когда яичница поджарится, но так, чтобы осталась дрожалка. Выключил газ и отправился в ванную.

Из помутневшего от влаги и времени зеркала на него глядел молодой не выспавшийся парень с тёмной паклей волос, и наглыми, несмотря на цвет, холодными карими глазами. Прямой выступ носа, бледно-розовая полоска губ, и колючий от щетины, дерзко выступающий вперёд, будто он поднял голову, квадрат подбородка.

Дерзко…

Диман вспомнил, как его дразнили в первом классе, проходили мимо и выпячивали вперёд челюсть. Один старшеклассник даже кличку хотел подогнать – «щелкунчик».

Костёр усмехнулся. Не успел… Он его около дома подкараулил. С Мишкой, правда (вот у кого, блин, обидных кличек отродясь не бывало), и хорошенько отметелили гада, навсегда отбивая желание обзываться. А потом (о драке, разумеется, узнали) его первый раз наказал отец. Ремнём. Пришёл домой из школы, зашёл на минуту к матери, и вышел из комнаты с кожаным подарком на тридцатилетие. Димка сразу всё понял, но оправдываться не стал, решил показать характер. Показал… вырывался, как маленький, из носа сопли, изо рта вперемешку с криком слюни, ну и слёзы, разумеется, тоже. Правда, скорее от обиды, чем боли (не очень-то батёк старался), не считал Диман себя виноватым. Отец был с сыном полностью согласен, но признаваться не спешил. В общем, отлупил хорошенько, приговаривая: «В следующий раз сначала думай».

Хорошая фраза. Вроде как не делай так больше, и в то же время делай, но так, чтобы не узнали…

* * *

Прошло больше суток с тех пор, как они с Мишкой побывали на пустыре и стали свидетелями кровавой бойни. Если увиденное вообще имело название. При одном воспоминании волосы на голове начинали шевелиться.

А так – ничего…

Никто вроде не искал, и не звонил, но и времени прошло слишком мало, и худшее могло ожидать впереди.

Не сговариваясь, друзья решили ни о чём не рассказывать и постараться забыть всё к чёртовой бабушке. По крайней мере, на недельку, а лучше на месяц, или на год. Правда, когда Костёр предложил это в первый раз, реакция Михаила удивила: парень скорчил недовольную рожу, нижние зубы прикусили губу, и всю дорогу сопел и молчал. Сначала Дмитрий решил, что товарищу не по себе. Но, поразмыслив, пришёл к другому мнению. Робкий с первого взгляда друг, когда не надо, становился упёртым, как баран, и смелым.

Вредным и неуправляемым…

Дух, одним словом.

И сейчас по дороге на работу, не обращая внимание на влажную духоту и нудный гул мегаполиса, Костёр пытался вспомнить фразу, брошенную Михаилом перед тем, как скрыться в подъезде. У Дмитрия ещё засосало под ложечкой, но он списал тревожное ощущение на последствия ночного кошмара. Кажется, Спирин буркнул: «Поживём – увидим». Вот-вот. Так и сказал. «Поживём – увидим», плюс подозрительное молчание, и серые зенки, хромированные азартом.

Костёр вздохнул.

Мишель явно что-то задумал. После того, как услышал о комнате, заставленной портативными атомными генераторами. «АГ» – это мечта, из книжек и передач по телевизору. Привет из-за Края, где только богатые могли позволить подобную роскошь. Не рабочие… Интересно, возникла ещё одна мысль, кто из горожан причислял себя к этим ублюдкам. Насколько он знал, за такие деньги легко покупался билет на свободу.

Глаза скользнули по трепыхавшейся на ветру запылённой листве, слух уловил рёв и скрежет ползущих грузовиков.

Только зачем пользоваться чудо-техникой в городе? Рискуя загреметь на переработку? И зачем, если можно запросто выбраться из крепости, возвращаться?

Опустив голову, задумчивый взгляд слепо скользил вдоль бордюра, Костёр медленно брёл по дороге. Рассуждая о странном поведении владельцев тайной комнаты и строя всевозможные гипотезы, молодой человек полностью ушёл в себя и не заметил одинокую фигуру на другой стороне улицы.

Брыньк… нога задела пивную банку.

Дмитрий резко, словно налетел на невидимое препятствие, остановился. Медленно возвращаясь к действительности, насторожённо огляделся. Ни души. В узком проулке спрятаться негде. Только запах гари, бытового мусора и автомобильных выхлопов. Чёрно-коричневый пластилин липкой грязи под ногами, и большие глубокие лужи с радужной от масла и бензина плёнкой разводов на дрожащей поверхности. Обколотые шпалы бордюров да остатки ноздреватого асфальта, больше похожего на потрескавшуюся землю.

– … брое утро Содружество… – донеслось из открытого окна. – Сегодня мы расскажем о двух счастливчиках…

Костёр поморщился и двинулся дальше. О счастливчиках слушать не хотелось. Ни о счастливчиках, ни о само… тьфу… реализации. Брехня правительственная. Как ноздреватый асфальт под ногами, от которого осталось одно название. В городе асфальта было меньше, чем на пустыре. Там по нему никто не ездил и даже не ходил. А здесь… днём на работу, ночью – домой. Изо дня в день, даже в праздники.

Перепрыгивая через очередную лужу, молодой человек поскользнулся, и едва не упал. Хватая руками воздух, услышал сзади девичий смех. Уши запылали, а подбородок начал опасное движение вперёд.

Возле подъезда топтались две соседки. Девушки вышли из дверей и теперь решали проблему преодоления огромной лужи, затопившей двор и крыльцо. Светка и… Машка. Последняя и смеялась, красивые глаза насмешницы бесстрашно стреляли из-под чёлки. Пухленькая ладошка при этом шарила в пакете, вытягивала наощупь резиновые сапоги, видно, девушка решила не мучиться и пойти до центральной улицы в них.

Пришлось засунуть гордость в одно место. Костёр поздоровался и кивнул, против воли окидывая взглядом ладную фигурку. Глаза на секунду прилипли к ногам, девушка принялась натягивать первый дутик, и юбка задралась, демонстрируя шикарные бёдра и круглые коленки. Забыл сразу о пустыре и генераторах. Эх… встретился с обиженным взглядом Машкиной подружки и виновато пожал плечами: извини, Светусик, разлюбил.

Светлана скорчила недовольную рожицу: все вы кобели.

Дмитрий неопределённо взмахнул рукой, перед глазами снова встал пустырь, возвращаясь к действительности, резко отвернулся и с мокрым плюхом шагнул в самую жижу. Чувствуя на себе насмешливые взгляды и снова краснея, не стал отряхиваться, а рванул, как спринтер, вдоль улицы, покрывая многострадальные джинсы блестящими семечками брызг. Правда, в конце дома не удержался и обернулся, встречаясь с заинтересованным и совсем не насмешливым взглядом Мари. Где-то в области сердца приятно защемило, и пониже живота тоже.

* * *

Заводская раздевалка.

Протухшая кислятина человеческого пота и тяжёлый дух давно нестиранных носков и портянок. Воняет сильно, и, если заострять внимание, начинает мутить. Лучше не думать, а ещё лучше не задерживаться в грязной маленькой комнате, почти полностью заставленной синими металлическими ящиками.

Диман не задерживался.

Переодевался быстрее. Менял модную майку и джинсы на измазанную маслом и гудроном спецовку, а стёртые кроссовки на громоздкие, с алюминиевой проволокой вместо шнурков, колодки разбитых берцев. И в темпе уматывал в цех.

Пять дней в неделю.

Вот и сейчас, бросая в сторону Мишкиного шкафчика встревоженные взгляды и удивляясь, почему товарищ ещё не на работе, быстро переоделся.

Странно…

Начал волноваться, когда Михаил, не поднимая глаз, пропылил мимо, проковылял и даже не поздоровался. Наверное, не отошёл ещё, спал плохо, или не спал вовсе. Лекарств дома не было. Ни снотворного, ни ацетилсалици… самого себя, в общем. И всё из-за глупой мечты накопить денег.