Баба Капа тренькала одним пальцем на гитаре – из шести струн на гитаре не хватало пять. Поэтому старушка, как шахматист, играла тем, что есть. Впрочем, получалось тоже неплохо. Плохо было другое – Олеся, полностью растворившись в своем горе, просила петь именно такие песни, жалостливые и слезливые. Мазохизм, чесслово!

Баба Капа поставила искалеченную гитару в угол. Подула на измученный палец.

– Капитолина Алексеевна, миленькая, еще! – взмолилась Олеся.

– Слушай, может хватит, а? – возмутилась баба Капа. – Завязывай страдать!

Олеся разлила водку по стаканам.

– Это любовь! – обиженно надула губы она.

– Это суходрочка какая-то! – безжалостно отрезала бабуля. – Найди себе уже нормального мужичка. Григорий чем плох был?

– Для меня – всем! – с вызовом ответила Олеся. – Не мой Гришка, не мой, понимаете?!

Лицо выражало такую отчаянную решимость, что, наверное, мало кто мог усомниться в искренности ее слов.

Баба Капа захохотала. Она вдруг вспомнила Аксинью из «Тихого Дона», так та орала абсолютно противоположные вещи: « … а Гришка мой! Мой! Мой! Владаю им и буду владать!»

Олеся оскорбленно смотрела на смеющуюся старушку.

– Я понимаю, почему вы смеетесь, – горько сказала она. – Вот, мол, сидит корявая, некрасивая, а все принца ждет. Запросы надо умерить, так?

Баба Капа помотала головой. Мда-а-а, герои книжных романов – это герои книжных романов. А вокруг другая проза – жизни. Суровая, беспощадная и порой – бессмысленная.

– Сын где? Спит? – вопросом на вопрос ответила старушка.

– Играет в свои игрушки компьютерные. Каникулы же.

– Кстати, сколько ему?

– Десять.

Память перенесла бабу Капу в далекое прошлое. Вот она, десятилетняя девчонка, коротко стриженная, в казенном платье и веревочных тапочках. Сидит на колченогом стуле перед милиционером. Тот стоит к ней спиной, ковыряя оконную замазку и выглядывая на платформу. То и дело раздаются громкие гудки паровозов, с шипением, в белой дымке отправляющихся с платформ.

– А тебе не кажется, что для Северного полюса ты не одета? – язвительно спросил милиционер. – И поезд прямо туда тебя не доставит!

– Мне там все выдадут! – твердо ответила она. – И паек дадут. Положено! А на чем дальше добираться, я сама разберусь!

– Покорение Севера – это дело хорошее, но есть одно «но». Северный полюс – это туда, – широкая лопатообразная ладонь махнула в сторону висящего над столом портрета Сталина. – А ты направлялась туда.

Ладонь переместилась на стену с картой города, в сторону – прямо противоположную.

Она задумалась, почесала затылок. Улыбнулась.

– Вот за это спасибо! Я пойду. – встала и направилась к двери.

– Приходько! – крикнул милиционер. Дверь открылась, в кабинет ввалился немыслимых размеров сержант. Огромные усищи топорщились под широким, картошкой, носом. Под глазом красовался лиловый синяк.

– Приходько! Пусть девочка посидит у тебя. Чаю ей налей, что ли. Сахару побольше дай. И сала своего знаменитого отрежь кусочек. А я пока с детским домом свяжусь.

Приходько с опаской посмотрел на маленькую девчонку с решительным выражением на лице. Потрогал свой синяк. Час назад эта юркая детдомовка была снята с поезда. Оказала яростное сопротивление, кусалась и пиналась так, что пришлось скручивать ее силами станционного наряда милиции.

– Це ж не дівчина, а демон! И сала у мене нема, товариш лейтенант! – прогрохотал сержант.

– Да не нужно мне ваше сало! – звонко крикнула она. – Пустите, мне ехать надо! А лучше посадите на нужный поезд и скажите своим, чтобы до самого Северного полюса меня вообще не трогали! И бумагу специальную дайте! С печатями!

– Уводи! – устало приказал лейтенант, беря трубку телефона. – Але, барышня! С пятым детским домом соедините!

Сержант обхватил ее своими огромными ручищами.

– Права не имеете! – орала она. – Я вас всех тут!

Сержант выволок ее из кабинета. Потащил в дежурку, с силой усадил на стул, погрозил огромным кулаком.

– Тут міліція, а ти кричиш як скажена!

Поставил перед ней кружку, налил кипяток. Бросил заварку. Положил огромный кусок колотого сахара. Она отодвинула кружку. Взгляд упал на большой прямоугольный газетный сверток, лежащий на облупленном подоконнике.

– Приходько! Слышь чё скажу?! – вкрадчиво зашептала она. – Давай так! Я никому не скажу, что у тебя есть сало, а ты отпускаешь меня. И все довольны! Ну?

– Яке сало? – нахмурился сержант.

– Яке-яке! Вон на подоконнике лежит! – злорадно ответила она. Мысленно поздравила себя с победой. Встречай, Северный полюс!

Приходько усмехнулся в пышные усищи. Огромной ладонью взял сверток, положил перед ней. Развернул. На газетной бумаге лежали два куска хозяйственного мыла.

– Як порізати? – с издевкой поинтересовался он. – Шматочком, брусочком?

Она вздохнула, взяла кружку. Молча пила чай, грызла сахар и чувствовала на себе насмешливый взгляд сержанта…

А потом приехал Ефим Никанорыч, воспитатель, и забрал ее обратно в детский дом. На прощание посмотрела на смеющегося сержанта. Нахмурилась.

– А ты не особо веселись, Приходько! Мыло у тебя уже есть, готовь веревку! Вешайся! Я еще вернусь!

***

– Капитолина Алексеевна-а-а! Ау! – позвала Олеся.

Баба Капа тряхнула головой, возвращаясь в реальность. Олеся протянула ей рюмку. Она поморщилась, отстраняя ее. Водку бабулька не любила, в ее понимании это был самый дебильный с точки зрения органолептических свойств напиток. То ли дело – наливка. Или коньяк. И вкусно, и хорошо.

– Может, посоветуете? Как быть, что делать?

– Олеся, я тебе не советчик в этих вопросах. Решай сама. Любишь своего Чижа – вперед! Это твоя жизнь! Ошибешься – поумнеешь. Возможно… Но твоего сына мне уже заранее жаль.

– Можно подумать, вы сами никогда не ошибались! – Олеся обиделась окончательно.

– Ошибалась, – легко согласилась бабулька. – Но жизнь вовремя вносила свои коррективы, поэтому особо страдать не пришлось.

– Это как? Расскажите!

Видя, что Олеся так просто уже не отстанет, старушка улыбнулась, развалилась на стуле.

– Как сейчас помню, в году этак 59-ом влюбилась в Борьку Сахно, сварщика. Что ты! Красавец, рожа с доски почета не слезала, ударник труда, спортсмен! Мотоцикл был у него, гармонь и значок «Турист СССР»… Блин, значок этот…

Баба Капа покачала головой.

– Ой, как интересно! – Олеся смахнула слезы, устроилась поудобнее, приготовившись слушать.

– Так вот, – продолжала бабулька. – Пригласил он меня в клуб.

– Ночной? – нахмурилась Олеся.

– В сельский! Говорю же, 59-й год! Дощатые полы, танцы под радиолу, бабушка-дворник со свистком, и дверь – лопатой подпирается. В общем, щечки свеклой намазала, девчонки «Красной Москвой» брызнули, волосы накрутили, платок дали цветастый. В общем, была я тогда красивой, от себя без ума!

– Класс! А дальше?

– А дальше сижу у окна и жду, когда Боря за мной зайдет. Очень, знаешь, хотелось, чтобы с шиком появился, чтобы все видели, какой парень за мной ухаживает!

Баба Капа вздохнула.

– Ну? – Олеся сгорала от любопытства. – Пришел?

– Пришел. Из под кепки волосы соломенные вьются, сапоги яловые блестят, рубаха выглажена, на рубахе значок этот…

– Да сдался вам этот значок! – в нетерпении выкрикнула Олеся. – Дальше-то что?!

– Дальше мы танцевали. Он, значит, меня так приобнял, грудь свою выкатил, а я ниже его, так он своим значком мне чуть глаз не выколол. Я ему говорю, Боря, сними его, потом нацепишь. Головой так загадочно мотает. Не снял, в общем. Ну, думаю, не беда. Главное – Боря рядом со мной.

Баба Капа посомневалась и все-таки махнула рюмочку водки. Олеся незамедлительно последовала примеру.

– В общем, всю дорогу он этот значок теребил и поправлял. Кто-то прическу поправляет, кто-то усы, если есть, кто-то рубашку или штаны, а он эту железку на груди мучает. Вот. А после танцев было кино. Скамейки расставили, уселись. Свет потушили. «Добровольцы» шли. Смотрим кино, я вся полностью в картину ушла, нравился мне молодой Ульянов. Слышу, Боря пыхтит. Глаза скосила. Он, значит, значок свой с рубахи отцепил, и сидит его натирает. Яж язык высунул и глаза закатил. Подышит так на него и платком трет. Опять подышит и снова трет. На экран даже не смотрит, сидит и трет свой гребаный значок!

– Какой может быть значок?!– Олеся в недоумении запустила пятерню в редкие волосы. – Он же на свидании!

– Вот и мне тогда так показалось! – согласилась бабулька. – Не выдержала я. Выхватила значок и выкинула его нахрен в окно. Как Боренька подскочил! Чуть ли не по головам бросился к этому окну, ласточкой в него вылетел. Я из клуба вышла, а он по земле ползает, спичками подсвечивает – значок свой ищет! Больной человек. В общем, жалко мне его стало, да и вину почувствовала. Встала на карачки и давай с ним вместе значок этот искать.

– Нашли?

– Не-а. До утра ползали, все в грязи вымазались. Как-то так… Кстати, это было мое первое свидание.

– А потом что? – улыбнулась Олеся.

– А потом я этот значок на пацане каком-то увидела, говорит, возле клуба подобрал. Не отдает ни в какую, зараза! Пришлось баранок ему связку купить. Смотрю, а значок что-то совсем грязный, земля забилась в него, нельзя такой отдавать. Платок достала и давай его оттирать. Стою и тру этот долбаный значок! И ржу!

– Отдали? – голос Олеси срывался от смеха.

– А как же! Сияющий такой, блестящий отдала. Поблагодарил, извинения мои принял. Иду так медленно, жду, когда окликнет. Молчит. Не выдержала, обернулась, а он… ну ты поняла, что делает…

Кухня потонула в их хохоте. Даже Богдан из комнаты прибежал. Заулыбался – такой веселой свою маму он не видел давно.

***

Попрощавшись с Олесей и Богданом, баба Капа вышла из квартиры. Направилась к лестнице и замерла от удивления – хватаясь за перила, навстречу поднимался Костя Чижов. Его качало от слабости.

– Здравствуй, бабка! – здоровый глаз смотрел с удивлением.

– Здравствуй, дерево! – вздохнула старушка. – За добавкой пришел?

Чиж молча поднялся, привалился к стене. Вытянул ноги. Дрожащими руками вытащил из заднего кармана мятую пачку. Закурил.

– Отлежаться мне надо. А так давно хотел уйти, надоела мне эта Олеся!

– Ну и отлежался бы на скамейке в парке. Зачем возвращаться к тому, кто надоел? Уходя уходи.

– Чтобы меня мусора приняли с битой рожей? Олеся там как?

– Нормально.

Чиж усмехнулся разбитыми губами.

– Дура дурой, все мне про любовь поет. Кофе в постель приносит, слова ласковые говорит. Мелодрама сраная какая-то. Кому это надо?! Вот, бабка, скажи, кому это надо?!

– Ей надо… – пожала плечами баба Капа. – Обычного бабского счастья ей надо.

– Кхе-кхе, – Чиж засмеялся и тут же поперхнулся дымом, сипло закашлял. С отвращением, щелчком, выкинул сигарету. – Бабское счастье бля!

Чиж закрыл глаза, откинул голову, тяжело дыша. Баба Капа положила руки на перила. Тоже молчала.

Чиж мотнул головой, открыл глаза.

– А ты кто, бабка?

– Тебе имя назвать? Оно тебе ничего не скажет.

Чиж согласно закивал. Посидел немного, морща израненный, с длинной полоской пластыря, лоб.

– Как ты там сказала? Уходя уходи? – он тяжело встал, опираясь на стенку. – Наверное, ты права. Пойду я.

Махнул на прощание рукой, стал медленно спускаться по лестнице, шатаясь. Баба Капа провожала его взглядом, не делая попыток остановить.

Дверь резко распахнулась, и из квартиры вылетела Олеся. Босыми ногами сбежала по лестнице, схватила его за плечи, резко развернула к себе.

– Дура, значит?! Надоела, значит?!

Наверное, Костя Чиж в тот день побил все рекорды по выхватыванию люлей от женщин всех возрастов: профессионально – от Нади, на любительском уровне – от бабы Капы, и вот сейчас –звонкая, на почве поруганных чувств, пощечина от Олеси. Привалившись к стене, Чиж вдруг засмеялся, вытирая лицо и сдирая пластыри.

– Бабы, да вы ох..ели все!

Схватил за пуговицу ее халата, притянул к себе.

– Дура ты, Олеся! – беззлобно сказал он. – Ты поменьше сопли распускай, глядишь, и мужики потянутся! Таких, как ты у меня было – ну вот просто до хера! Пока стелешься, уважения к тебе не будет ни у кого. Пока!

Он спустился на первый этаж, оставляя плачущую Олесю. Внизу хлопнула подъездная дверь.

– Вот с виду – редкостный дятел, а какие мысли! – сказала баба Капа задумчиво. – Подумай над этим, Олеся…

***

Она вышла из супермаркета, с большой коробкой под мышкой. Вытащила из кармана телефон.

– Алло?! Григорий, ты как там? Нормально все? Прекрасно! Слушай, как к сыну соберешься, ко мне сначала зайди. Подарок ему купила, подаришь как будто от себя. Ага. Давай, не болей.

Она спрятала телефон. Вытянула перед собой огромную коробку с изображением Тысячелетнего Сокола.

– Приятно, черт побери, что даже на пенсии могу позволить себе купить космический корабль.

Бодро зашагала по дороге.

– Ты или туда, или сюда! – раздалось сзади возмущенное. – Идет как по Невскому! Дай проехать!

Бабуля обернулась. Лицо молодого велосипедиста было возмущенным, видимо пешеходы, постоянно вынуждающие его сбавлять скорость, раздражали не по-деццки. Он слез с велика и теперь, крепко сжимая руль, шел за ней, испепеляя неповоротливую бабульку взглядом из-под оранжевого шлема.

Она уже было собралась популярно рассказать наглому велосипедисту о том, что если он еще раз откроет свою пасть, то ему будет очень затруднительно держать поломанными руками руль, а вывихнутыми ногами – давить на педали. И что тротуары придумали для пешеходов, а не для всякого нетерпеливого мудачья в оранжевых шлемах и на горных велосипедах.

Все это было бы немедленно озвучено, а в случае особой непонятливости и подкреплено парочкой хороших ударов, если бы не вспомнившиеся слова ее новой знакомой Саши Арефьевой: «Уступай дорогу дуракам и сумасшедшим…»

Бабуля отошла в сторону, кротко прижала к себе коробку.

– Проезжайте, пожалуйста. – выдавила из себя улыбку.

Велосипедист хмыкнул. Уселся на велик и закрутил педали, набирая скорость.

Бабуля смотрела вслед и думала, а правильно ли она поступила? С одной стороны, избежала конфликта, а с другой – осталось чувство уязвленного самолюбия. Эх, прав был Ежевичкин – не ее эта тема, восточная философия. Учиться ей и учиться….

Вздохнула, крепче прижала коробку. Зашагала дальше, пытаясь выкинуть из головы мысли об инциденте. А оранжевый шлем маячил впереди, лавируя среди людей и удаляясь все дальше…

Эх!

– Мудак!!! Смотри, куда едешь! Сука!!!! – раздалось впереди визгливое. Баба Капа прибавила шаг. У обочины стоял тот самый велосипедист и зло грозил кулаком в сторону стремительно удаляющейся красной девятки. На оранжевом шлеме застыли бурые капли, белая футболка и красные шорты мгновенно пропитались грязной водой. Он зло вытирал лицо, размазывая грязь и чуть не плача от обиды. Велосипед валялся рядом с лужей, в которой колыхались остатки дождевой воды.

Однако!

Баба Капа в задумчивости прошла мимо. Вспомнилась китайская мудрость: «Сиди спокойно на берегу реки, и мимо тебя проплывет труп твоего врага!».

***

Стелла заехала во двор. Остановилась у подъезда.

– Спасибо вам, Стелла, – с чувством сказал Григорий.

– Перестаньте, – улыбнулась она. – Берегите голову. Хорошо, что все обошлось.

Григорий виновато и даже как-то стыдливо посмотрел на эту красивую женщину.

– Стыдно как-то… Все должно было быть наоборот – это я должен женщин защищать, а тут… Подруга у вас замечательная. Надя, кажется?

– Надя, – кивнула Стелла.

– Замужем? – как бы невзначай поинтересовался он.

– Она? Да. А что? – Стелла хитро улыбнулась. – Понравилась?

Григорий замялся.

– Ну, в общем-то да. Хорошая женщина. Ну, раз замужем… А вы? Замужем?

– И я, – ответила Стелла. – А вы меня замуж зовете?

– Куда мне… – он покраснел. – Ваши мужья – все, наверное, каратисты крутые.

Стелла покачала головой.

– Совсем не обязательно. У Надюши муж – ученый, у меня – переводчик. К миру спорта оба имеют самое отдаленное отношение. Разве только на уровне физзарядки по утрам, и то нерегулярно. Главное – какой человек, а его профессия – дело десятое.

Григорий заметно погрустнел. Стелла украдкой смотрела на него. Сразу видно – человек хороший, добрый, но какой-то… нелепый, что ли. И мягкотелый. Впрочем, как она уже сказала, не всем быть крутыми мачо. Где-то есть женщина, для которой этот Григорий будет самым дорогим человеком.

– Да я вот думаю жизнь свою личную наладить, только никак не получается. – вздохнул он.

– Получится. Главное, не зовите замуж первую понравившуюся, на эмоциях. Голову не отключайте, чтобы потом не жалеть.

Два месяца спустя…

– Мама! Папа в телевизоре! – кричал Богдан, тыча пальцем в экран.

Олеся прибежала из кухни, на ходу вытирая руки полотенцем. Присела на краешек кресла.

– Точно, а что он там делает?! – в голосе послышались нотки ревности…

***

– Ого, наш старый знакомый! – засмеялась Надя. Саша схватила пульт, прибавила звук.