Девочка, повеселев, выхватила из корзины большое краснобокое яблоко и выскочила из дома.

У плетня стояла гнедая кляча Роэль. Она была ленивой и медленной, всегда с неохотой тянула телегу и большую часть времени жевала сено, хлопая пушистыми ресницами. Аластриона протянула яблоко и погладила по мягкому загривку.

– Роэль! Назначаю тебя моей рыцарской лошадью!

Роэль выронила яблоко и протестующе фыркнула, обнажая розовые десны. Девочка нахмурилась.

– Тебе оказана великая честь, а ты тут гривой машешь?! Не сметь!

Она отвязала уздечку, оттолкнулась от плетня и забралась на лошадь. Роэль тоскливо приподняла голову и неуверенно переставила копыта. Ну не было в ней той силы, стати и выносливости, присущих настоящим рыцарским жеребцам! Вот яблочки пожевать, стоя в тени раскидистого каштана, – это она любила, а про то, чтобы нестись куда-то галопом, по пути преодолевая препятствия, да еще с закованным в броню седоком – и речи не могло быть!

К счастью, маленькая шестилетняя хозяйка весила всего ничего, поэтому Роэль, сжевав остатки яблока, медленно вышла за забор и послушно побрела по дороге.

Деревенские, попадавшиеся на пути, смотрели с усмешкой – уж больно горделиво сидела на лошади дочь кузнеца. Семилетний Олаф оскалился и высунул язык, сизый от ягод. Страшный как гиена, с клочками волос на узкой голове, он и характер имел мерзкий. И голос такой же: лающий, с визгливыми нотками.

– Аластриона, ты опять к мельнице?!

Девочка бросила на него холодный взгляд.

– Какое тебе дело, куда держит путь благородный рыцарь?

Олаф развеселился.

– Ты не рыцарь, а просто девчонка! У тебя даже меча нет! И лошадь – старая кляча!

Он схватил ветку и хлестнул лошадь. Кобыла от испуга заржала и встала на дыбы, сбрасывая маленькую наездницу в пыль. Аластриона быстро откатилась в сторону, чтобы не попасть под копыта. Ржание Роэль смешалось с лающим хохотом Олафа.

Девочка вскочила и, сжав кулаки, медленно пошла на обидчика. И хотя Олаф был крупнее и выше, он вдруг прекратил скалиться и отступил на шаг, затем забежал за плетень своего дома и отчаянно заверещал. Вышедший на крики плотник Эммет поморщился, смахнул с волос янтарные стружки и притопнул.

– Олаф, гадкое отродье, что ты орешь?!

– У нее желтые глаза! – заверещал мальчишка и схватил отца за руку. Тот резко высвободился и прикрикнул:

– Что ты несешь?!

Но сын не унимался.

– Ты посмотри, отец! У нее в глазах желтый огонь! Был! Я точно видел!

Плотник вгляделся в лицо Аластрионы, но ничего подозрительного не заметил. Он схватил сына за ухо, отвесил звонкий подзатыльник и потащил в дом.

– Дьявольское семя, ты опять обожрался бешеной ягоды?!

– Но отец…

– Черт рогатый тебе отец!

Из дома выбежала Петула. Она вырвала сына из рук мужа и закричала:

– Да чтоб тебя на клочки разорвало, Эммет! Какой еще черт?! Твой это сын, твой! Сколько раз тебе говорить?!

Но Эммет был не согласен.

– Он нисколько не похож на меня! Кто его настоящий отец?! Он хотя бы человек?!

– Ах ты гад!

От сильного взмаха ее тяжелой ладони Эммет качнулся и чуть не упал. Потирая челюсть, со злостью посмотрел, как женщина с мальчишкой скрылись в доме. Втянув голову в плечи и сжав кулаки, он ринулся следом. Аластриона услышала смачный звук пощечины, затем из дома выкатился Эммет. Он растянулся на земле и заплакал, глядя в небо и глотая слезы.

Аластриона вздохнула и пошла к Роэль, мирно обгладывающей придорожную траву. Лошадь покосилась на нее виноватым глазом и подогнула ноги, позволяя взобраться на спину.

Слова Олафа немного озадачили. Что за желтый огонь он увидел в ее глазах? И ведь действительно испугался, это было заметно по перекошенному лицу и дрожащему голосу. Странно это все. Может, действительно объелся бешеной ягоды, в изобилии растущей у болот? Говорят, она вызывает разные странные видения, а если съесть много – то и мучительную смерть.

Нет, смерти, тем более мучительной, сыну плотника она не желала: глупый мальчишка благородному рыцарю – не враг.

Свернув к реке, Аластриона увидела Грасса. Тот стоял, уперев руки в бока, и рассматривал мельницу. Ветерок был настолько слабым, что обтянутые парусиной крылья еле двигались. Грасс озадаченно почесал затылок, затем плюнул в траву и махнул рукой: и так сойдет!

– Грасс! – крикнула девочка, направляя лошадь к мельнице.

Грасс растянулся в широкой улыбке, подхватил лютню и провел по струнам. Аластрионе нравился этот музыкант, он ей понравился еще в момент первой встречи, два года назад. С тех пор Грасс нисколько не изменился: все те же хитрые карие глаза, широкая улыбка и приятный голос. Лютня и деревянный костыль тоже не претерпели никаких изменений.

Но больше всего нравились его песни о великих сражениях, о далеких боевых походах и подвигах отважных воинов всего мира. Аластриона была единственной в деревне, кто с удовольствием слушал его песни и рассказы. Остальные же, включая отца, считали его пьяницей и сказочником. Даже мельник Бранч, сам когда-то предложивший крышу над головой и работу, называл Грасса бездельником и балагуром. Но терпел, так как что-то подсказывало ему, что надо терпеть.

Грасс запел:

Я вам песню спою о том, как в бою!

Парам-парам!

Потерял я правую ногу свою!

Парам-парам!

Слон персидский свирепый, закрытый в броню,

Парам-парам!

Отдавил, собака, ногу мою!

У-у-у! У-у-у!

Отдавил ногу мою! 

У-у-у! У-у-у!

Отдавил ногу мою!

Аластриона спрыгнула с лошади и уселась на камень.

Александр Великий, прославленный грек,

Парам-парам!

Разгромил войско Дария в миллион человек!

Парам-парам!

Мы сражались, как львы против персов-гиен,

Парам-парам!

Превратив Гавгамелы в удушливый тлен!

У-у-у! У-у-у!

Гавгамелы в труху!

У-у-у! У-у-у!

Гавгамелы в труху!

Он дернул струну и картинно поклонился, Аластриона захлопала. Это был своего рода ритуал: Грасс при каждой встрече начинал песню, а затем, уже рассказом, продолжал повествование. Таким образом девочка училась, расширяла познания о далеких чужих землях, где никогда не бывала, о великих людях, которых никогда не знала, и событиях, свидетелем которых никогда не была.

– А Гавгамелы – это где? А Александр Великий – это кто? – спросила Аластриона и устроилась поудобнее, готовясь к увлекательному рассказу.

Грасс присел на соседний камень и рассказал о греческом полководце Александре Македонском, жившем почти тысячу лет назад, о его рождении, победах и смерти.

– Он оглядел своих подданных и сказал: «Империей должен править сильнейший». И почил, – закончил Грасс и склонил голову в скорби.

Аластриона прищурилась недоверчиво.

– Ты рассказал о его победах, но ничего – о поражениях. Хочешь сказать, что он не проиграл ни одной битвы? Так не бывает.

– Бывает.

– Не бывает! Не ври мне!

Сердитый голос девочки разнесся над рекой. Грасс снял с пояса бурдюк, вытянул пробку и сделал небольшой глоток. Девочка молча наблюдала.

– Было одно маленькое поражение, – неохотно признался он. – Но об этом мало кто знает, Аластриона. Может, не надо, а? Пусть это будет тайной. Для всех он полководец, не проигравший ни одной битвы.

– Для всех – пусть так и будет, – охотно согласилась она. – Но я – не все. И я хочу знать.

Грасс почесал переносицу, потом ухо, затем бровь, он бы, наверное, еще много где почесал в надежде потянуть время, если бы Аластриона не хлопнула по колену.

– Я жду!

– Битва у Политимета, это в Азии, – выдавил Грасс и заткнул пробкой бурдюк. Неторопливо повесил на пояс, всем видом давая понять, что все сказал.

Но Аластриона сделала требовательный жест рукой: продолжай!

– Был там такой Спитамен, которого очень смущало присутствие греков. Он поднял восстание и взял в длительную осаду город Мараканд, где стоял гарнизон из тысячи македонцев. Перебил почти всех. Для Александра, не проигравшего ни одной битвы, это было унизительно, поэтому всем выжившим он настоятельно посоветовал помалкивать.

– А ты не смог сдержаться?! – ехидно заметила девочка.

Грасс возмутился.

– Если бы ты не приставала ко мне с глупыми вопросами, я бы никому никогда не сказал!

– А ты откуда это все знаешь? И вообще, из твоих песен следует, будто ты сам участвовал во всех сражениях мира, пусть даже они были тысячу лет назад. Не то чтобы я тебе не верила…

– Что-то слышал, что-то читал в Александрийской библиотеке, – уклончиво ответил Грасс и, подумав, добавил. – Но ничего не выдумываю, просто иногда представляю себя на месте героев тех сражений. Нельзя?

– Можно, так даже интереснее. Ладно, давай о другом? Ты веришь снам?

Вроде простой вопрос, но Грасс задумался.

– Не знаю. Почему спросила?

Девочка как-то совсем по-взрослому потерла подбородок, словно раздумывая над ответом. Грасс наблюдал с внимательным прищуром.

– Понимаешь, мне постоянно снится один и тот же сон: я вижу свои руки в латных перчатках.

Грасс уточнил:

– В латных? Не в кольчужных?

Аластриона кивнула.

– Да, в латных. Таких ни у кого нет, даже у рыцарей сира Стефана. Ты не удивлен?

Грасс пожал плечами.

– А чему удивляться? Мало ли какие сны бывают.

– Я тоже так считаю. И меня этот сон нисколько не напугал, если честно.

Ей действительно каждую ночь снился один и тот же сон: она подносит к глазам руки, закрытые блестящей броней, видит каждую клепку на подвижных металлических сочленениях, ощущает приятную тяжесть и слышит легкий стук пластин на фалангах, когда сжимает и разжимает пальцы…

– Будь на твоем месте обычная девчонка – да, я бы счел этот сон более чем странным. Шестилетние девочки, да и мальчики тоже, должны видеть счастливые и мирные детские сны, – сказал Грасс и смутился от пристального взгляда черных глаз. Он опустил голову и принялся дергать за струну.

– А я необычная?

Грасс смутился еще больше и сильнее дернул струну.

– Грасс!

– Да что ты пристала ко мне?! – занервничал он.

Со стороны мельницы донесся истошный крик:

– Грасс! Черт бы тебя побрал, бездельник! Не видишь, ветер в другую сторону дует?! Иди и помоги мне провернуть воротило!

Из мельничного амбара показалась голова мельника. Он воинственно сдвинул чепец на брови и крикнул:

– Аластриона! Долго будешь сюда таскаться?! Он и так ничего не делает, так ты еще тут!

Похоже, Грасс такому повороту событий даже обрадовался. Он поднялся с камня и резво поковылял к мельнице, оставляя девочку в растерянности.

– Грасс, ты не ответил на вопрос! Я необычная?!

– Аластриона, не видишь, у меня много работы?!

***

Аластриона любила бывать в кузнице. Ее не смущали ни стук молота о наковальню, ни жар из печи-горна, ни мелкая черная пыль от угля и руды. Ее словно тянуло в этот мир огня, расплавленного железа и оглушительного грохота. Вот и сейчас, стоя у входа, она с интересом наблюдала за отцом, сильными ударами молота формующего раскаленную болванку. Он сейчас напоминал ей Гефеста, греческого бога огня и кузнечного ремесла, о котором рассказывал Грасс. Он вообще много чего интересного рассказывал.

Блейк, не замечая присутствия дочери, вытер тыльной стороной ладони мокрое от пота лицо и окунул клинок в воду. От соприкосновения раскаленного металла с водой раздалось короткое шипение и поднялся пар. Блейк снова сунул заготовку в печь: местная руда была неважной, поэтому изделия приходилось закаливать неоднократно. Особенно, если это изделие – меч.

Дочь захлопнула крышку ящика с углем и уселась сверху, обняв колени. Блейк обернулся и нахмурился.

– Опять ты здесь, Аластриона?!

– Грасс рассказывал, что раньше у римлян были бронзовые мечи, и им после каждого боя приходилось прыгать по ним, чтобы выпрямить.

Блейк в раздражении повел широкими плечами.

– Опять была у этого сказочника? Лучше бы матери помогла. Дел, что ли, мало?

– А можно я здесь посижу?

Блейк покачал головой и перевернул щипцы с заготовкой.

– И чего тебя сюда несет постоянно?

– Мне интересно. А ты можешь выковать мне меч?

От изумления он чуть не выронил щипцы.

– Зачем тебе? Сделай себе куклу из соломы и играй.

– Мне не для игр.

– Вот как? А для чего?

– Для защиты, – просто ответила девочка, будто речь шла о чем-то очень обыденном.

Блейку стало смешно. Он ухмыльнулся.

– И кого же ты собралась защищать?

Аластриона принялась загибать пальцы.

– Тебя, мать, Роэль, себя…

Подумав немного, загнула мизинец и добавила:

– И Грасса.

Лицо отца снова стало недовольным.

– Этого бездельника давно пора гнать из нашей деревни!

– Он не бездельник. Он помогает мельнику.

– Грасс только пьет и всячески старается увильнуть от работы! А еще он лгун! Одним он говорит, что ногу ему отгрызла акула, другим – что это были красные волки, третьим – будто бы потерял ее в бою с римской центурией! Где правда?!

Девочка равнодушно пожала плечами.

– Так ты выкуешь меч?

Отец отмахнулся.

– Баловство это. Девочка не должна играть с мечом.

– Я же сказала, что мне не для игр!

– А я сказал, чтобы ты шла помогать матери! Я сам могу защитить свою семью! Иди, Аластриона, не мешай!

Дочь прожгла его взглядом и спрыгнула с ящика. Уже закрывая дверь, услышала недовольный голос отца:

– Дьявол бы тебя забрал, Грасс! Тебя и твои сказки!

Выйдя из кузницы, Аластриона разрыла землю под плетнем и вытащила меч. Вырезанный из ветки тиса, сучковатый и кривой, он даже отдаленно не напоминал грозный рыцарский меч. Девочка несколькими выпадами проткнула воображаемого противника, чем напугала уток и гусей, разгуливающих по двору, затем, сунув меч за веревочный пояс, направилась к лошади.

Роэль мирно дремала, поджав ноги и лениво отмахиваясь хвостом от слепней. Аластриона погладила по гриве и склонилась к чуткому уху.

– Роэль, в лесу завелись разбойники, нам нужно с ними разобраться. Они грабят и убивают людей.

Кобыла приоткрыла глаза и с тоской посмотрела на маленькую хозяйку. Но девочка уже подобрала полы платья и уселась сверху.

– Вставай, Роэль! Нас ждут великие дела!

Лошадь нехотя привстала и мотнула головой, сбрасывая остатки дремы. Рука девочки показала на зеленые верхушки за деревней.

– Туда!

Разумеется, никаких разбойников не было. Были богатое воображение и неугомонная тяга к приключениям, о чем Роэль догадывалась, но все же повезла маленькую хозяйку к лесу. Лошадь знала, что потом обязательно в благодарность получит несколько вкусных яблочек – уж сколько таких ратных походов они совершили вместе: то к болотам, где якобы бесчинствуют двухголовые твари с шестью руками, то к Черной горе, где в пещере живет одноглазый великан, обожающий сырую человечинку. А вот вчера, например, им пришлось побывать на далеких лугах, где среди клевера и одуванчиков прятались свирепые гунны. И всех победил отважный рыцарь с богатым воображением, вдохновленный рассказами бродяги Грасса. Вот и сегодня – какие-то разбойники. Ладно, лишь бы яблочки дала.

У самого леса Аластриона натянула узду и пригнулась к уху лошади.

– Видишь впереди поваленное дерево? За ним прячутся двое разбойников.

Разбойники – это, наверное, расщепленный надвое обугленный дуб, в который когда-то попала молния, а поваленное дерево поперек тропы – всего лишь толстая ветка, которую можно спокойно объехать. Но по версии Аластрионы все обстояло немного иначе: это были кровожадные разбойники с топорами, к своему несчастью дождавшиеся справедливой кары в виде благородного рыцаря, возвращающегося из чужих земель.

Босые ноги ударили во впалые бока. Лошадь вздрогнула.

– Вперед, Роэль!

Дальше события должны были развиваться так: породистый жеребец на полном скаку преодолевает препятствие, а отважный рыцарь точным ударом сносит одному разбойнику голову, затем спрыгивает с коня и вступает в бой со вторым. Короткая схватка – и тот падает ничком, держась за рассеченное горло. Лес очищен от зла. О смелом рыцаре слагают легенды, ему посвящают хвалебные песни и каждая вторая кружка пенного эля будет поднята во славу смельчака в сияющих доспехах и на вороном жеребце.

– Быстрее, Роэль!

Лошадь перешла на рысь, а Аластриона крепко сжала левой рукой уздечку, а правой – рукоятку деревянного меча.

– Быстрее, Роэль!

Лошадь понесла. Аластриона опустила воображаемое забрало и сквозь узкую щель вгляделась в разбойников. Она настолько вжилась в роль, что видела их совершенно отчетливо. Они с ухмылкой смотрели на приближающегося всадника, уверенные в своем превосходстве.

– Эй, остановись! – крикнул один и поиграл топором.

Но рыцарь лишь пришпорил коня и крепче сжал рукоятку меча.

– Эй, рыцарь! Проезд платный! – крикнул второй разбойник. – Монета есть?! А если найду?!

И, видя, что всадник не собирается подчиняться, занес топор, чтобы подрубить коню ноги, когда тот будет перепрыгивать через препятствие. Рыцарь тоже поднял меч, готовясь к удару.

И тут все пошло кувырком, в буквальном смысле. Кляча резко остановилась перед самой веткой, а Аластриона с воплем слетела в грязь. Она распласталась посередине тропы, раскинув руки и ноги, и чихнула от попавшей в нос земли.

Обида была настолько сильной, что она даже услышала издевательский смех. Это, конечно же, смеялись разбойники. Аластриона вскочила, бросилась на обидчиков и рубила до тех пор, пока не треснул деревянный меч.

Девочка, отшвырнув бесполезную деревяшку, направилась к лошади и вдруг упала. Она приподняла грязный подол и, к своему ужасу, увидела торчащую из голени кость. Вероятно, гнев на разбойников захлестнул настолько, что она даже не сразу почувствовала последствия падения.

Роэль, робко стуча копытами, приблизилась и согнула ноги, позволив стонущей от боли хозяйке взобраться на спину.

***

Блейк был вне себя от злости. С раздражением глянув на лежащую дочь и склонившуюся над ней жену, он хлопнул дверью и направился к мельнице.

Во всем виноват Грасс!

По пути попадались местные жители, но никто не посмел остановить его или попробовать заговорить – уж больно сердитым было и без того всегда хмурое лицо кузнеца.

Блейк спустился к реке и направился к мельнице.

– Бранч! – окликнул он мельника, вышедшего навстречу из зернового амбара.

Мельник сдвинул чепец на лоб и почесал затылок.

– Здравствуй, Блейк. Уж больно ты злой.