– И долго они будут спать?

– Я надолго еще не умею, – буркнул мальчик. – Обычно минуты три.

Пульс у Эмре был медленный, дыхание – ровное. Тамлин убрал из-под его головы острый булыжник и присел рядом с мальчиком. Снял рубаху, разорвал ее на лоскуты, отдал один Даэну – тот вытер им щеки. Остальными принялся бинтовать порезанные ладони.

Торопиться больше было некуда.

– Я совершил ужасные вещи, – Даэн всхлипнул, прижал белый лоскут к кровавым разводам на скулах.

– Я тоже, – отозвался король тихо, не смея глядеть вниз. – Иногда, Даэн, нужно совершить что-то плохое, чтобы предотвратить нечто чудовищное.

– Не только сегодня, – мальчик продолжал всхлипывать. – А вообще. Я не умею сдерживаться. Причиняю боль. На прошлой неделе бросил камень в Тэда – он всегда дразнится, когда воспитатели не видят. И такой злой был, такой злой – что камень его не ударил, а оказался внутри. В животе, понимаете? Ему потом операцию делали и вынимали… Мне кажется, я не одаренный, как все говорят, а проклятый.

– Это только кажется. Мы так устроены, что запоминаем в основном плохое и тягостное. Переживаем минуты своей слабости снова и снова. И не можем себе этого простить.

– Как же быть?

– Честно? – воин сжал кончик бинта зубами и затянул узел на ладони. – Понятия не имею. Ассея назначит курс лечения, придерживайся его, и тебе станет легче. Поговори с Эмре и сделай все, что он посоветует. А еще можешь попробовать считать что-то. Что угодно. Например, спасенные жизни, у тебя сегодня была первая. Иногда это помогает вернуться к самому себе из глубин беспамятства.

– А вы ведете счет? – спросил мальчик. – Что говорите себе вы, когда вам плохо?

Тамлин взглянул в васильковые глаза ребенка.

– Теперь буду говорить – пятьсот сорок шесть. Плюс одна удивительная истина.

– Это какая?

– Что в нашем с тобой королевстве все не так уж и плохо. А ты сегодня узнал, что нужен кому-то. Очень сильно, Даэн. Когда ты кому-то так нужен, ты становишься сильнее любого зла. Не забывай об этом.

За стеной послышались ругательства Минны. Даэн, услышав их, задрожал.

– Теперь меня запрут в лаборатории? Я уже видел такое. Тех, которые были неуправляемыми, как я – их погружали в сон. Говорили, до момента, когда высвобождение их силы не перевесит опасности ее использования. Меня усыпят теперь? Да?

– Никогда не ошибаются только глупцы, мертвецы и лицемеры, – король глянул на мальчика, тот робко поглядел на него в ответ. – В изолятор тебя не посадят. И в кому не введут, обещаю. Если я существую и научился себя контролировать, значит, сможешь и ты.

Маленький элле завозился на камнях, шмыгнул носом.

– Я кое-что для вас сделал, – сказал он.

– Мне ничего не нужно, – Тамлин устало смежил веки.

– То, что во мне сидело – я слышал, что оно говорило, но не мог сопротивляться, – Даэн утер лицо сгибом локтя. – Вернее, не хотел, не знал, зачем. Пока не понял, что, кроме меня, Тилля спасать некому. А потом я решил, что господин Эмре и Тилль могут плохо обо всем подумать. Ведь они не знают, с чем мы сражались. А я знаю. И мне теперь не страшно, что вы наш король. Там, за Сферой, ужасно опасно, но вы как будто еще страшнее, и весь ужас, который там обитает, очень вас боится. И к нам оттого меньше цепляется.

Король открыл глаза, с беспокойством оглядел мальчика. А тот продолжал говорить, выпрямившись и разглядывая очертания странных фигур, пляшущих в волнах подсвеченной пыли.

– Знаете, как Тилль говорит, когда кто-то о вас плохо отзывается? Говорит, на трон может сесть любая задница, но короны достойна не каждая голова, вот так. Он в вас очень верит, и господин Эмре верит, поэтому я и решил… Как это объяснить? Изменить им воспоминания, пока могу. Воспоминания ведь как камни, можно собрать одни и разбросать другие. Особенно во сне. Пусть продолжают верить, а правду знаем только мы двое. Хотите, я и с вами попробую? – Даэн повернулся к Тамлину, блестя глазами. – Хотите, я избавлю вас от…

– Нет, – Тамлин похолодел и схватил его за плечо. – Не смей. И не используй больше это умение, слышишь? Никогда. Отнимая память о мгновении, ты делаешь его напрасным.

– Как скажете, – маленький элле зевнул, с трудом приподнимая веки. – Я плохо спал сегодня, а сейчас стало так тихо… Слышите? Давно так тихо не было, – речь его становилась все медленнее, наконец он умолк и повалился на щебень.

Тамлин глядел, как серая пижамка вздымается и опадает на его худых ребрах. Не мог поверить в то, что только что услышал. И чего избежал.

Вспышка синепатического зрения еще не угасла, и король наблюдал, как остатки кромешной тьмы и скрытой в ней силы тонкими струйками утекают из мальчика, поднимаются к дыре в потолке, где смешиваются с пылевым облаком и растворяются в лучах света. Навсегда покидают своего носителя, отчего он снова становился обычным ребенком, пусть и очень одаренным.

В кулачке у Даэна, как клочок заветной шкуры волшебной лани, белел голубоватый лоскут, перепачканный кровью.

– Даэн, род Аоэт, светлая линия ‘ниэ, повелителей земли, – Эмриат, одетый в королевский халат, спустя час расхаживал по приемной как ни в чем не бывало. Рукава халата оказались ему велики, но управляющий оттого выглядел только величественней. – Отец – воин, скончался летом от укусов пауков-нефил. Мать – повелительница стихии земли, как и он сам – пару недель назад подверглась нападению черных псов. Мальчик тяжело перенес потерю родителей. Тогда Шаниэ, преподающая детям основы ботаники, взяла его под крыло. Нянчилась с Даэном как мать, а он привязался к ней и искал ее общества даже по ночам, спасаясь от дурных снов. В чем я ничего плохого не вижу. Однако в последние дни мальчик искал Шан в то же время, когда рядом оказывался Таэм. Не желая попадаться ему на глаза, Даэн выращивал новые стены и строил лестницы, чтобы сократить расстояние между собой и целью, – управляющий остановился, поправил манжеты на рукавах халата и продолжил. – Пару дней назад в виварии его укусил щенок черного пса и заразил неизвестным видом рабдовируса, который усилил способности мальчика и поработил его психику. Тиллиэ, его сводный брат по матери, подозревал, что Даэн чем-то болен, но ничего не сказал в страхе, что ребенка усыпят. И принялся самостоятельно разрабатывать антидот на основе эпителия псевдохамелеонов и яда сцилл, отбирая первый у своей ручной жабы, а последний у Вельзы, которую Деаэлру по его просьбе любезно оставила в Мирисгаэ. Опыты не дали результатов. Кроме того факта, что земноводное и пресмыкающееся неведомым образом сдружились. Что говорят твои элле, Ассея?

Ассеатэ Виртаэн только что вернулась из репарационной и сидела у стола, откинувшись на спинку стула и массируя виски. Тамлин с кубком в перебинтованной руке стоял у выхода на балкон. Минна ходила взад-вперед по приемной, сжимая и разжимая кулачки, то хмурясь, то странным образом светлея.

Королевское кресло все так же лежало на полу, но им никто не интересовался.

– Даэн, его брат и щенок сейчас в изоляторе, – ответила целительница, не отнимая рук от головы. – Состояние у всех стабильное, вирус выделен и исследуется, на основе полученных у Даэна антител мы разрабатываем вакцину, но эпидемии можно не опасаться. У вируса специфический механизм передачи. Временный носитель заражает постоянного через слюну, но только в случае обострения депрессии у последнего, в момент сниженного синтеза серотонина. Постоянный носитель не контагиозен. Это все, что известно на данный момент.

– Дея оказалась права, – сказал Тамлин, не поворачивая головы. – В Мирисгаэ проник хаос, причем я сам этому поспособствовал. Вирус не столько ломал Даэну психику, сколько был проводником для сущностей иного рода. Которые искали достойного противника. И нашли. Вот же ж бездна.

Ассея недовольно взглянула на него из-под ладоней.

– Не передергивай, Таэм. Это обычный патоген, с которым я справлюсь. Как уже не раз справлялась до этого.

– Нам следует решить участь мальчика, – король повернулся к присутствующим. – Здесь и сейчас. И вы знаете, в чем дилемма. Мирисгаэ – единственное королевство Аэд элле, в котором за пятьсот лет никого не усыпили и не погрузили в кому в ожидании лучших времен. Лесное королевство не признает полутеней, одаренности здесь предназначена либо полноценная жизнь, либо милосердная смерть.

– Нет! – Минна выскочила на середину приемной. – Его нельзя убивать!

– Успокойся, – король взглянул на нее, и эльне отступила на шаг. – Я не тиран, пусть выскажется каждый. Но мы должны быть уверены, что справимся с ним, сумеем верно воспитать. Поэтому если отдаешь свой голос за жизнь – аргументируй.

– Ну, хорошо, я скажу, что думаю, – Минна воинственно отбросила за плечо растрепанные кудри. – С тех пор, как мы получили власть над жизнью, в нас не осталось никакой загадочности. Мы стали простыми биологическими кодами, которые можно взломать и перенастроить, а в случае с детьми – просто задать заранее. Не пойми меня неверно, мне нравится быть элле. Нравится то, что мы сами теперь управляем эволюцией, а не она нами. Но откуда нам знать, что мы движемся в верном направлении? Каждый раз, когда я выхожу за пределы Сферы, я думаю о том, что другие организмы скоро обойдут нас в развитии и станут новым венцом природы. Постоянный контакт с Хаосом закаляет их лучше генной инженерии. А мы, культивируя заданные параметры, из пытливых первооткрывателей превратимся в идеальный субстрат для паразитов.

Повелительница стихий перевела дух и, не в силах сдержать волнения, снова заходила по приемной.

– Я знаю о наших детях больше, чем они сами знают о себе! Учитывая алгоритмы, по которым они были созданы, я могу не только предсказать их выбор в той или иной ситуации, но и повлиять на него. Поэтому тот, кто способен выйти за рамки управления и сам принимать решения, видится мне не помехой в развитии, а преимуществом. О, с такой личностью я бы хотела работать плечом к плечу над изменением мира! С тем, кто, бездна побери, способен наплевать на условности и проложить кратчайший путь к цели сквозь камень!

– Пусть так, – ответил Тамлин, – первый голос за жизнь принимается. Но я не верю, что ты не сомневаешься в своем решении.

Минна закусила губу.

– Сомневаюсь, конечно, – шепнула она. – А вдруг дело не только в вирусе? Как ты и сказал. Хаос, я даже представить не могу, как одной рукой буду направлять этого мальчишку в развитии, а другой – сжимать рукоять кинжала. Что я буду делать, если Бездна снова проникнет в его сознание?

– Не проникнет, – Ассея отняла руки от лица. – Уж поверь мне.

– Ты так уверена? – засомневалась Миннаэта.

Целительница взглянула на короля как на единственного, кто сможет понять то, что она сейчас скажет. А потом ответила.

– Первая спасенная жизнь, Минна, меняет все. И дело не в том, что Даэн вмешался в естественное течение вещей и тем выбрал сторону в битве жизни и смерти, добра и зла. На самом деле ведь нет никакой битвы, а воины и хранители не стремятся к конкретному результату. Они просто делают свою работу. Просто встают между тем, кого должны спасти, и Непреднамеренностью. Не обещают чуда, но говорят: "Посмотрим, что из этого выйдет”. Что ж, не скрою, – Ассея улыбнулась, – мне бы очень хотелось стоять на страже нашего мира рядом с тем, кто проделал невероятный путь сквозь дворец, движимый любовью и привязанностью. Силу его убежденности в том, что мир за его спиной следует охранять любой ценой, я могу только представить. Но… – хранительница замялась.

– Договаривай, – Тамлин подошел к столу, налил себе еще вина.

Ассея подхватила со стола кубок и протянула ему. Тамлин налил и ей.

– Я хочу, чтобы Даэн жил, – твердо продолжила Ассея, – но спрашиваю себя: что этот мальчик знает о жизни? Мы даем им образование согласно роду и светлой линии, чтобы каждый знал, что ему делать. Но дети понятия не имеют, что чувствовать. Наивысшей добродетелью становится исполнение долга, но во имя чего его исполнять? Не каждый из них, достигая совершеннолетия, находит ответ на этот вопрос. Я не могу предсказать, как изменится Даэн, когда повзрослеет, но уверяю тебя, Бездна и обитающий в ней Хаос – ничто по сравнению с бездной живой души, которая вдруг осознает свое одиночество.

– По-твоему выходит, – Тамлин покачал кубок в руке, – что оставить Даэна в живых – все равно что запереть в изоляторе? Ведь никого похожего на себя он в королевстве найти не сможет. Так?

Ассея кивнула и отпила из кубка.

– Боюсь, что так. И я не знаю, найдется ли сила, способная уберечь его от разрушения мира, в котором он с его одаренностью окажется никому не нужен. Ведь если и есть что-то хуже эксплуатации, то это невостребованность.

– Он не одинок, – Эмриат заложил на манжете последнюю складку, обвел всех взглядом и рассмеялся. – Во имя бездны, перестаньте так переживать! Мальчик будет жить. Таэм не убил его там, над пропастью – не убьет и сейчас.

– Все зависит от твоего голоса, – возразил Тамлин. – Хотя, я думаю, ты уже его высказал.

– Верно, – Эмре прищурился. – Мое мнение уже известно. И основано оно на том, что Даэн далеко не единственный одаренный ребенок в Мирисгаэ. У него, если ты не знал, есть друзья – маленькие занозы в моей… Хм, причины моего беспокойства. И я не удивлюсь, если ситуация вскорости повторится. Но только уже не с ним.

– Что ты имеешь в виду? – подала голос хранительница.

– А то, дорогая Ассея, – повернулся к ней управляющий, – что благодаря политике нашего королевства, не терпящего светотеней, у нас полный дворец ребятни с теми или иными отклонениями от нормы. Если ты не заметила, мы в Мирисгаэ уже давно не задаемся вопросами в стиле "быть или не быть". Вместо этого мы машем рукой, говорим со вздохом: “Эх, была не была!” и оставляем в живых всех, кто в силах заправить в штаны чешуйчатый хвост. И не плеваться ядом в открытую.

– Эмре, – Минна яростно топнула, – говори конкретнее, хаос! Ты хочешь сохранить жизнь мальчику или нет?!

– Конечно, хочу, – фыркнул управляющий. – Даже несмотря на то, что он только что разрушил пол дворца. Самые нравственные элле, которых я встречал, обычно обременены муками совести по поводу ужасного прошлого, какого уже не исправить, но которое тяготит как камень на шее и влияет на принятие решений. Один из них как-то сказал мне, что любое действие может привести к сожалениям, но бездействие приведет к ним наверняка.

Тамлин, к удивлению всех присутствующих, надолго замолчал. Несколько раз он хотел ответить, но вместо этого вновь и вновь подносил кубок к губам.

– Пусть так, – ответил он хрипло, когда в сосуде не осталось ни капли. – Твой голос принят. А значит, мой уже ничего не решит. Совещание окончено. К вечеру на моем столе должны быть отчеты о физиологическом состоянии мальчика, график его занятий, психологические портреты друзей и…

– Погоди, – Эмриат поднял ладонь. – Согласно установившейся логике, я сейчас должен озвучить свое сомнение, а ты – развеять его.

Король промолчал, а управляющий, не дожидаясь ответа, продолжил.

– Я сомневаюсь, – Эмре скрестил руки, – что был бы жив до сих пор, и что лесное королевство в принципе все еще существовало, если бы в пропасть упал ты. Я видел, как мальчик смотрел на тебя, Таэм, и это испугало меня. Он боялся тебя больше, чем той сущности, которая сидела внутри него. Если у одаренности такой силы есть свое понятие о справедливости, не начнет ли Даэн творить правосудие и исходя из личных симпатий решать, кому следует жить, а кому умереть?

– Я бы очень хотел, Эмре, – Тамлин поднял голову, – оказаться на месте того юноши. И падать в пропасть вместо него столько раз, сколько нужно. Я был даже готов принять смерть – если бы знал, что она что-то изменит. Но ты прав. Даэн не стал бы меня спасать, он бы позволил мне умереть. Так же точно, как я, по его мнению, дал умереть его родителям. А потом он позволил бы Бездне окончательно сломить себя и уничтожить все королевство как нечто, в чем нет никакого смысла. Это во-первых.

– А во-вторых? – тихо спросил Эмриат.

– Во-вторых, – скривился король, – говорить об этом уже бессмысленно. Даэн будет жить, потому что так решили мы. Но будет жить по-своему – так, как решит он сам, нравится это нам или нет. Все, что мы можем сделать, это подать ему достойный пример того, каким должен быть элле. Но даже это не дает никаких гарантий. В воспитании детей, как и в отношениях между влюбленными, нет никаких правил и закономерностей. Есть только миллионы частных случаев.

– Боюсь даже предположить, сколько его величество выпил, раз начал упражняться в философии, – хохотнул Эмре. – Брось, Таэм. Любые чувства можно синтезировать за минуту в лаборатории, стремления – внушить за пару сеансов психотерапии. Дай нам любой живой организм и скажи, что можно забыть об этике – и мы с Ассеей и Минной камня на камне не оставим от твоих частных случаев.

– Любой живой организм… – проговорил Тамлин. – Как ты верно сказал, Эмре. Но иногда так бывает, что у этого организма нет ничего, чем можно было бы манипулировать. Ни стремлений, ни чувств, ни цели в конце пути. Куда ему идти?

– Самый яркий путь возникает спонтанно, под ногами идущего, – деловито отозвался Эмриат. – Те же, кто следует за ним и обсуждает его впоследствии, находят тысячи причин каждому шагу.

Тамлин махнул рукой и отвернулся.

– Опять своего Оккама цитируешь?

– Нет, – усмехнулся управляющий. – Всего лишь твоего отца.

В полдень главы родов Илуфер, Аоэт и Виртаэн покинули приемную короля. Эмриат задержался в дверях.

– А знаешь, что меня удивляет больше всего в тебе?

– Если я скажу, что не знаю и знать не хочу, ты все равно не угомонишься? – король возвел глаза к потолку.

– Меня удивляет, – Эмриат проигнорировал выпад Тамлина, – что ты, весь такой высоконравственный синепат, не понимаешь, почему Шаниэ так привязалась к Даэну.

– Игра случая. Совпадение. К тому же, Шан очень добрая.

– Ну, конечно, – хохотнул управляющий. – Совпадение. Как и тот факт, что добрая Шан полюбила именно этого сиротку, по удивительной игре случая сына воина и повелительницы стихии земли. Наверное, ты был прав, Таэм. Сознание – это эгоизм. Хорошего дня.

Эмриат закрыл за собой дверь. Тамлин поставил кубок на стол, направился в мастерскую, нашел в ящике верстака молекулярный клей и вернулся в приемную. Поднял королевское кресло, отряхнул бархат сидения, осмотрел место скола. Нашел за балконными шторами отбитый герб Мирисгаэ, подержал его в руках, сжимая и разжимая пальцы, вернулся к креслу и приклеил его на вершину вензеля.

После чего подхватил кубок, направился в спальню, взглянул на портрет Иффиндеи и произнес:

– Знаешь, Иффэн, что удивляет в последнее время меня?

Он опустил взгляд ниже, всмотрелся в глубину собственных глаз. И тихо ответил:

– Ничего.

Тем же утром андар'элле, что выехали несколько дней назад из Мирисгаэ, достигли горного королевства.

Эльне с волосами цвета клевера поднялась на северную башню, вынула из клетки большого ворона, заглянула ему в глаза.

Глаза птицы были черными, с алыми сполохами в глубине, как брошенные на пепел угольки.