Подхватив рюкзаки за лямки, я потащил их за собой волоком – марш бросок меня настолько вымотал, что сил не осталось. Хорошо идти недолго. Пройдя коротким коридором, я ввалился в жилую комнату и, не разуваясь, рухнул на жалобно заскрипевшую пружинами кровать. Нащупал висящую на поясе флягу и жадно к ней присосался. Мутноватая артезианская вода хлынула в пересохшую глотку и дальше, в скорчившийся от жажды желудок. Я не останавливался, пока фляга полностью не опустела. Придется сходить на толкучку в ТЦ, к продавцам воды. Оставаться без воды нельзя. Вот только подорожала водичка-то, подорожала. Если раньше за литровую флягу барыги просили две-три тюльпанные луковицы, в крайнем случае, небольшую черепаху, то теперь цены взлетели больше чем вдвое. А добычи вокруг города становилось все меньше и приходилось отходить дальше и дальше. Вчера, чтобы добыть хоть что-то съестное, мне пришлось уйти ажно к пересохшему озеру и дальше, за разрушенные корпуса водовода. А это уже серьезный риск. Правда, вернулся я не пустой.

Вставать не хотелось категорически и, прислушавшись к ноющим мышцам, я позволил себе полежать еще немного, бездумно глядя в темный бетонный потолок. Историю возникновения нашего со стариком дома я слышал много раз и всегда поражался упорству жилистого зека, сумевшего в одиночку обустроить такую берлогу.

О том, что под обрушившимся зданием остались свободные пустоты не знал никто – кроме старика Тимофеича. Кирпичный четырехэтажный дом был более чем преклонного возраста – его строили в семидесятых годах двадцатого века. Дом пережил месяцы сумрака, ядерную зиму и сдался лишь перед неистовой яростью пустыни. Когда перекрытия и стены не выдержали натиска ветра и песка, они сложились внутрь и похоронили под собой немало людей. Чудом уцелевшие жильцы мрачно поглядели на заносимые песком руины, покопались по краям и отправились искать новое пристанище, благо пустых домов в округе хватало.

А Тимофеич остался. Как он потом рассказывал, ему очень уж жалко было оставлять все добро, что имелось в родной квартире. Не хлам годный лишь для любования, а инструменты, какое-никакое оружие и множество хозяйственных мелочей. Старик жил здесь больше двадцати лет, с тех пор как откинулся с зоны и осел в городе, где большая часть домов была построена руками зеков. Тимофеич принялся за раскопки, мудро рассудив, что если стены и сложились, то небольшой подвал с толстенными бетонными стенами мог и уцелеть. А в том подвале немало полезных вещей. Старик копал больше недели, борясь с постоянно осыпающимся песком и кирпичными обломками. И докопался.

Как он рассказывал, на засыпанный колотыми кирпичами проход удалось наткнуться, когда сил почти не осталось. Сюрпризы на этом не кончились. Стоило вытащить весь мусор из прохода, как открылась следующая щель, за ней небольшая сквозная каморка, дальше больше. Так, совершенно неожиданно для себя, Тимофеич оказался обладателем обширного подземного убежища, защищенного мощными бетонными перекрытиями, десятками тон строительного мусора и толстой подушкой постоянно наносимого песка. Старому зэку хватило ума скрыть следы работы от чужих глаз, и он принялся обустраивать новое жилище, благо руки у него были золотые. И строительного опыта в избытке – много лет Тимофеича кидали с одной социалистической стройки на другую. Поневоле научишься, наберешься опыта и знаний.

Вскоре бывший зэк окончательно обжился, привел все в порядок, закрыл щели ненужные и открыл необходимые – для освещения и вентиляции, не забыв оснастить их прочными заслонками. Так и стал себе жить дальше. А двадцать шесть лет назад, весенним апрельским утром, бредущий по своим делам старик услышал доносившийся из заброшенного здания жалобный детский плач. Так в жизни старика появился я…

Наклонив голову, я взглянул на соседнюю кровать – предельно аккуратно застеленную старым одеялом без единой складочки. На подушке лежали выточенные из пластика четки – на старости лет Тимофеич ударился в религию и частенько молился Иисусу. Грешки прошлого замаливал. Сколько раз я ему не объяснял, что Бог уже отправил нас всех в ядерный ад, старик лишь отмахивался и продолжал свое.

Почувствовав, что еще немного и опять расклеюсь, я рывком сел и перевел взгляд на лежащий у кровати рюкзак камуфляжной расцветки. Пора ознакомиться с нахапанной добычей. Отстегнув пару липучек и развязав узлы стягивающего горловину шнура, я вывернул содержимое рюкзака на постель и ошарашено уставился на открывшееся взору зрелище. На старом штопаном одеяле бесформенной кучей лежало настоящее богатство.

Дрожащими пальцами я брал вещь за вещью и, благоговейно осмотрев и обнюхав, бережно откладывал в сторону. Пластиковые защитные очки с чистейшими неповрежденными линзами, семь банок армейской тушенки, несколько пар толстых носков – новых! – пять снаряженных пистолетных обойм, стельки к ботинкам, аптечка, несколько длинных изогнутых предметов, в которых я со священным ужасом опознал обоймы к автомату – видел такие у охранников с ТЦ. Еще один предмет вызвал у меня искреннее восхищение – плоский прибор прямоугольной формы с небольшим экраном и идущей по верху надписью «Radex». Счетчик Гейгера…. Как говаривал в подобных случаях Тимофеич, когда был искренне поражен – Святые угодники и иже с ними…

Вот здесь на меня и накатило. Во что я вляпался, когда позволил жадности возобладать над благоразумностью? В моих руках настоящий клад. Сокровище подороже многих. Из-за него меня найдут и порежут на мелкие ленты живьем.

Да и сам погибший более чем странный – новый камуфляж, оружие. Кстати… обоймы для автомата есть, а вот самого оружия на трупе не было. Только пистолет. Отсутствовал не только автомат. Я не обнаружил самого главного – фляги с водой. Пустыня с жадностью вытягивает влагу из человеческого тела и ни один разумный человек не рискнет отправиться в далекий переход без запасов воды. Погибший местным не был – тут я был уверен полностью. Белая чистая кожа практически без признаков загара, темно-русые не выгоревшие от палящего солнца волосы…. Таких у нас не водилось.

Я торопливо покидал все вещи обратно в рюкзак и засунул его под кровать. Туда же отправились окровавленные тряпки и обувь, предварительно завернутые в чистый пакет – как вернусь, займусь чисткой. А пока надо дойти до ТЦ и послушать, что люди говорят. Стрельба из огнестрелов не могла пройти незамеченной для местных жителей. Может разузнаю чего интересного и воды заодно прикуплю.

Вот только сначала прошвырнусь по близлежащей округе, чтобы не приходить на толкучку с пустыми руками. Воды во флягу просто так не нальют, а на обмен у меня ничего нет. Предлагать вещи мертвеца я точно не собирался. Умом еще не тронулся. У меня, конечно, было заныкано несколько интересных предметов для обмена, но зачем трогать припасенное на черный день, если можно пробежаться по пустыне? Как говаривал Тимофеич – волка ноги кормят.

Сборы не заняли много времени. Вскоре я размеренно шагал прочь от убежища, направляясь к виднеющейся чуть поодаль песчаной горе, чья вершина увенчана поблескивающим издали металлом. Некогда там стоял памятник – тем самым геологам, что обнаружили в сердце пустыни залежи золота и урана. В те далекие социалистические времена над внешним видом памятника никто не стал особо заморачиваться, и высекать из камня подобающие случаю скульптурные композиции – просто-напросто взгромоздили на гору списанный грузовик, с высоченной буровой вышкой вместо кузова. Все это дело покрасили серебрянкой, и памятник был готов. После войны за памятником никто не следил, он медленно ржавел и разваливался на части. Серебрянка оказалась неожиданно стойкой и все еще держалась в некоторых местах, сверкая под лучами солнца. На тыльной стороне высокой бетонной площадки до сих пор виднелась памятная надпись. Ее смысл я понял благодаря помощи Тимофеича. Многие буквы бесследно исчезли, но кое-что все еще можно было прочесть: «В честь геоло. ов по. оживших нача. о промышлен. ого освоения…».

Сейчас на вершине располагался наблюдательный пост – за горой разлеглась узкая и длинная долина, по ней пробегала разбитая асфальтовая дорога, служившая официальной границей. По ту сторону дороги лежали бывшие дачи, теперь захваченные мутами и превращенные в их поселение. Обычному человеку туда лучше не соваться. Сожрут за милую душу. К «чистым» там относятся, мягко говоря, с большой нелюбовью. И это чувство взаимно. Поэтому сидящие на горе наблюдатели нет-нет да посматривают в сторону дачного поселка. Давно ходят слухи, что внешние муты собираются наведаться в гости. И отнюдь не с дарами.

Выйдя на вытоптанную в песке тропинку, я пересек ее и, увязая в горячем песке по щиколотку, начал взбираться вверх по слону бархана. Едва поднялся и сразу же засек несколько тощих, укутанных в грязное тряпье фигурок, бредущих по тропинке и старательно осматривающихся.

Конкуренты, блин.

Так же как и я на охоту за тюльпанами и ящерицами вышли. Вот только им ничего не светит – по тропинке идти, конечно, легче, но добычи там нет. Взглянув на горе добытчиков презрительным взглядом, я хотел сплюнуть, но вовремя одумался и сглотнул вязкую слюну. Фляга пуста, а мне еще как минимум пару часов по пустыне бегать. Не стоит тратить драгоценную влагу на выражение эмоций.

Стоя на пологом песчаном холме расфокусированным взглядом оглядел ближайшую местность и наткнулся взглядом на ярко-красное пятно, резко выделяющееся на желто-сером фоне песка. Вот это дело.

Шустро перебирая ногами, скатился вниз и поспешил к одинокому цветку. Место тут людное, хлебалом щелкать не след – по негласному закону, кто первым успел, того и добыча. Опустившись на колени рядом с цветком, снял с пояса остро отточенную саперную лопатку, вонзил ее в землю на всю длину лезвия, поддел и выворотил целый ком земли. Осторожно раздробил его пальцами и у меня в ладони оказался полностью выкопанный тюльпан с неповрежденной луковицей бурого цвета. Хорошая такая луковичка, крупная. Бережно уложив цветок в рюкзак, затянул веревку на горловине. Поднял с песка лопатку, глянул на лезвие, словно собираясь отряхнуть с него налипшую землю и, перехватив ее в метательный хват, крутнулся на пятках, занося руку для броска. Стоявшие у меня за спиной не ожидали такого финта и с нечленораздельными воплями шарахнулись в сторону.

– Битум, стой! Стой! Это же мы! Ты чего?!

С трудом удержав руку, я вгляделся в грязные и обросшие густой щетиной лица. Опознал и грязно выругавшись, всадил лопатку в петлю на поясе. Федька и Джамшид, неразлучная парочка любителей дурман-травы. Худющие, трясущиеся в непрестанной дрожи, несмотря на палящие лучи солнца. Вот значит, кого я видел на тропинке.

– Дебилы! Мать вашу так! – буркнул я, еще не до конца успокоившись – Нельзя к человеку со спины подходить! От дури мозги совсем сплавились? Смерти хотите?

– Битум, да ты чего? Чего ругаешься-то? – забубнил Федька, вытягивая перед собой пустые ладони – Че такой нервный?

– Ошиблися мы – оскалился Джамшид, показывая гнилые зубы с зеленым налетом от насвая – Не бижайся сильно так, начальника.

– Начальники тридцать лет назад вымерли – чуть более миролюбиво фыркнул я – Не делайте так больше! Надо подойти – окрикните издалека, а потом уже подходите, и руки на виду держать не забывайте. Поняли?

– Поняли, Битум, мы вообще понятливые – закивал Федька и, пошарив внутри своего тряпья, протянул мне свернутый пакетик из полиэтилена – Возьми, друг, закинься насвайчиком! Хороший очень!

– Не – поспешно отказался я, с опаской глядя на грязный пакет – Сами свою дурь хавайте. Небось намешали туда чего ни попадя.

– Как знаешь, Битум – философски пожал плечами Федька, проворно насыпая на ладонь щепотку насвая – Сами делали. Табак, чуток солененькой золы саксаула, кропаль извести…

– И дурман-трава – с насмешкой продолжил я – Что я вас не знаю что ли? Ладно, некогда мне болтать. Чего хотели?

– Позрать бы цего – бесхитростно признался Федор, едва двигая оттопырившейся нижней губой, у него под языком примостилась очередная порция насвая.

– Да! Зрать кочется! – поддержал напарника Джамшид, умильно заглядывая мне в глаза.

– А я тут причем? – деланно удивился я, поглядывая по сторонам – Кушайте, конечно. Я вам вроде не запрещал.

Услышав мои слова, оба доходяги зашлись в булькающем смехе, будто услышали самую лучшую шутку в жизни.

Утирая стекающую по подбородку зеленую струйку, Федька, все еще смеясь, выдавил:

– Не запрещал. Вот только жрать нечего. Совсем нечего.

– Нечего! – радостно заухмылялся плохо знающий русский Джамшид, исправляющий недостаток познаний при помощи мимики.

– Короче, от меня-то что хотите? – начал я злиться – Кормить вас не собираюсь.

– Нет, Битум, нет – замахал руками Федька, взявший на себя все тяготы переговоров – Хотим половину добычи! Только половину, друг! Ты убиваешь, а потом делим все по честняку. Мы тебя уважаем, дружбан!

– Какой добычи? – поневоле заинтересовался я. Похоже, наркоты наткнулись на что-то интересное, но не могут справиться самостоятельно.

– Ты согласен? – с подозрением переспросил Федька – Пополам?

– Ладно, пополам – нехотя кивнул я – Если возьмусь. Что там у вас?

– Ящерица! Большой ящерица! – встрял Джамшид, широко разводя ладони в стороны – Большой, большой!

– Вы что, простую ящерицу поймать не можете? – разочарованно протянул я и махнул рукой – Сами ловите. Там делить-то нечего – от силы полкило веса наберется.

– Нет! Битум, погоди! – Федор мертвой хваткой вцепился в полу моей брезентовой куртки – Там другая ящерица! Большая! Много мяса, хорошего вкусного мяса! На всех хватит! Мы поможем поймать! Честно!

С подозрением вглядевшись во взволнованное лицо Федьки, я убедился, что он не врет. Уж больно умильно смотрит на меня, с истовой надеждой в глазах. Секунду подумав, я кивнул:

– Ведите, сам гляну, что это за ящерица такая.

Наркоты синхронно закивали, Федька поспешно выплюнул насвай и, утерев губы, ткнул обслюнявленной рукой в недавно пройденный мною бархан, за которым вилась тропинка.

– Там! Под камень залезла сволочь и шипит!

Джамшид поспешил в указанном направлении, обеими руками поддерживая сползающие ватные штаны и дергая головой.

– Джамшид покажет! Тут недалеко!

Хмыкнув, я убедился, что не оставил здесь ни одной вещи, проверил метательные ножи и бросил нетерпеливо переминающемуся рядом Федьке:

– Пошли.

Наркоты не соврали. Ящерица на самом деле была большой. Саму рептилию я не видел, но мне хватило оставленных ею на песке следов. Здоровая тварь. Никак не меньше полутора метра в длину, может чуть больше. Судя по взрыхленной земле, наркоты сначала сами пытались поймать и прибить ящерицу, но так и не преуспели. Разозленная рептилия нашла убежище под квадратной бетонной плитой, неведомым образом очутившейся среди пустыни. Постоянные ветра выдули из-под плиты песок, образовав достаточное пространство, чем и воспользовалась ящерица. Не обращая внимания на исходящее из-под плиты злобное шипение, я опустился на колено и еще раз изучил глубоко отпечатавшиеся в песке следы. М-да… ящерка то оказалась непростая.

Отойдя на пару шагов назад, я взглянул на своих помощников и буркнул:

– Это ушан.

– И-и что? – заволновался Федька – Хорошая ящерица, Битум! Чего ты? Не кидай!

– И то, что хрен она вылезет! Выгонять придется!

– Выгоним!

– Ну да, вы выгоните, как же. Дымовуху надо мастырить – хмыкнул я и, сбросив рюкзак на землю, из наружного кармана достал несколько сплющенных шариков от пинг-понга и кусок бумаги. Пошарив глазами по песку, подобрал небольшой, но увесистый камень. Выбрав один из шариков, аккуратно завернул его в исписанный неведомым школьником клетчатый лист, туда же засунул камень, чиркнул добытой из джинсов зажигалкой и поджег уголок. Как только вспыхнул завернутый в бумагу пластик, затушил пламя и удовлетворенно кивнул, глядя на поваливший густой едкий дым. Готово.

– Как только выскочит, не дайте ему уйти к бархану. Если увидите, что не справляюсь – мочите ящера камнями. Убить не убьете, но от меня отвлечете – морщась от дыма крикнул я наркотам.

Не дожидаясь их ответа, зашвырнул импровизированную дымовую гранату в нору и запрыгнул на плиту, выхватывая из петли саперную лопатку. Через мгновение из норы повалил вонючий серый дым, раздалось куда более громкое и яростное шипение.

Не понравился ящерке дымовой коктейль, ой не понравился. Дальше все закрутилось в бешеном темпе – из окутанного дымом отверстия, вместе с фонтаном песка, вылетел здоровенный ушан и, взрывая лапами землю, закрутился на месте, ища врагов. Ящерица выбралась наружу столь стремительно, что я среагировал с запозданием и мой удар пришелся в пустоту. Широкий замах не прошел даром, я вынуждено сделал пару шагов вперед, чтобы погасить инерцию удара и неожиданно для себя оказался прямо перед мордой ушана.

Завидев меня, ушан в бешенстве зашипел, показывая наливающуюся красным цветом пасть, утыканную страшенными зубами. Дожидаться укуса я не стал. С испуганным воплем взмахнул лопаткой снизу-вверх и с жутким хрустом вогнал лезвие нижнюю челюсть рептилии. В следующую секунду я беспорядочно кувыркался по земле, сбитый с ног мощным ударом хвоста. Остановиться удалось лишь через несколько метров. Пошатываясь, поднялся на ноги, и ошеломленно тряся головой, потянулся за метательными ножами. Первый нож я метнул практически наугад, целясь в середину клубящегося облака пыли и дыма. Второй нож сорвался в полет более целенаправленно – из облака на долю секунды показался кончик хвоста ушана и, мысленно дорисовав остальную тушу, я направил нож в середину туловища. Сорвал с перевязи еще пару ножей и застыл в напряженной стойке, готовый мгновенно отпрыгнуть в сторону. Но этого не понадобилось.

Облако пыли медленно начало оседать и вскоре я увидел ящерицу, старающуюся вновь заползти под плиту. Но засевшая в глотке лопатка уперлась рукояткой в землю и не позволяла этого сделать. Более того – при каждом рывке ушана она погружалась глубже в тело. В несколько прыжков оказавшись рядом с тварью, я прыгнул ей на спину, придавливая гадину к земле, а ножами начал наносить сильные удары в шею, стараясь попасть в хребет. Остановился я, лишь почувствовав, что рывки ушана перешли в судороги агонии и становятся все беспорядочней и тише. Кончено…

Почти свалившись со спины ящерицы, я на четвереньках отполз на пару шагов в сторону и обессилено привалился к нагретой солнцем плите. Огляделся по сторонам и не удивился, не обнаружив поблизости парочку наркошей. Трусливы они безмерно. Вроде и мозгов не осталось, а все за жизнь цепляются. Зацепив взглядом движение, перевел глаза на холм и злобно осклабился – вот они где, помощники фиговы – из-за гребня осторожно выглядывали две головы.