Я так погрузилась в свои мысли, что совсем забыла об окружающей действительности, но тут позади послышался шум мотора, и мимо меня на огромной скорости промчался мобиль, из-под колес которого во все стороны летели брызги. Я не успела отступить в сторону. Секунда – и мой отутюженный костюм оказался залит водой. Да чтоб тебя!

Я посмотрела вслед огромному черному монстру. Тот насмешливо рыкнул, выпустил из трубы темный клубящийся дым и исчез за поворотом. Так-так… Насколько я знала, в Уэстене был только один мобиль. Угадайте, кому он принадлежал? Правильно. Лорду Кейну. У остальных горожан просто не хватало денег на содержание столь дорогостоящих игрушек. Интересно, кто был за рулем – сам лорд или его шофер? Что ж, если судить по манере езды, ответ очевиден. Сомневаюсь, что степенный господин Доусон позволил бы себе так небрежно относиться к хозяйскому добру.

Я достала платок и попыталась отчистить испорченный костюм. Увы, мокрые пятна только сильнее размазывались по шерстяной ткани, и теперь ни о каких визитах к бакалейщику Барнсу или к господину Мунку не могло быть и речи.

Я беззвучно выругалась. Знаю, леди не пристало сквернословить, но как еще выразить переполняющие душу обиду и горечь? К тому же, я никогда не произношу ругательства вслух, а про себя не считается, так ведь?

Мобиля давно уже и след простыл, а я все стояла и смотрела на дорогу, раздумывая над тем, какая нелегкая принесла лорда Кейна в банк. Вернее, какая сила заставила его оттуда уехать? Неужели встреча с бароном прошла так быстро?

Я сжала в руке мокрый платок. Все-таки правду говорят, что дела, начатые в понедельник, успеха не приносят. Похоже, сегодня мне денег не достать, разве что судьба сжалится и на меня свалится какое-нибудь неожиданное наследство! Но это вряд ли. Насколько мне известно, никаких родственников, способных оставить хотя бы сотню олдеров, у меня нет, а значит, и надеяться на это не стоит! «Не мечтай о несбыточном, Кэри. Тебе еще ни разу в жизни ничего не перепало просто так, и за любой, самый маленький подарок судьбы всегда приходилось расплачиваться».

Я усмехнулась. Да, так и было. Мне всего приходилось добиваться своим трудом и упорством. После гибели Роберта, когда стало известно, что от моего приданого почти ничего не осталось, мне пришлось узнать, каково это собственными руками зарабатывать на хлеб и рассчитывать только на себя.

До сих пор помню свои растерянность и страх, первые попытки найти нанимателей, унижение и стыд от того, что все узнали о бедственном положении, в котором оставил меня покойный супруг. И полученные за урок у госпожи Кролл полтора олдера.

Я смотрела тогда на них и понимала, что это первые заработанные мною деньги. Да, небольшие, но мои собственные. Потом была госпожа Позен, которая решила улучшить свои навыки игры на фортепиано, после появилась леди Касл, дочь которой была очень способной девочкой, а там и я привыкла к своему новому положению.

Что ж, не стоит ни о чем жалеть. Маменька учила меня, что все в жизни нужно принимать с улыбкой и никогда не унывать, даже в самых крайних случаях. И я так и делала. И знаете? Если веришь, что все получится, так обычно и происходит.

***

Из дневника Дж. Кейна

Занимательный сегодня выдался день. Впервые за последние двадцать лет наткнулся на заклинание внушения. Когда в зале сработала защита, я даже не сразу понял, что это значит. Большинство недобросовестных заемщиков обычно используют дешевенькие наведенные заклинания удачи, а тут вдруг – мерцающий красный огонек на магпанели, свидетельствующий о редкой, даже запрещенной магии алайетов. Очень интересный случай. А то, что этой магией воспользовалась ни кто иная, как малышка Кэролайн, наводит на еще более интересные размышления. Надо бы приглядеться к девочке повнимательнее. Не думаю, что она имеет отношение к Избранным, но осторожность не помешает.

***

Дома царила тишина. Не слышалось ни привычного шарканья Ильды, ни звона посуды, ни тихого бормотания, которым служанка обычно сопровождала любое свое действие. Похоже, Иль ушла за продуктами или решила наведаться к соседям. Что-что, а посплетничать моя служанка любила. Как и большинство уэстенских дам, она просто обожала перемывать косточки ближнему, а потому не пропускала ни одного собрания горничных, служащих в Среднем Уэстене.

Я стянула перчатки, положила на столик шляпку и прошла в гостиную. На душе было пасмурно. Как бы я ни пыталась храбриться, но призрак голодной нищеты становился все настойчивее. Бог знает, я не транжира, и стараюсь экономить на чем только возможно, но мои доходы слишком малы, чтобы поддерживать привычный уровень жизни. Когда был жив Роберт, мы ни в чем не нуждались. Муж был достаточно удачливым капером, и если бы не та ужасная буря, что разбила «Анабеллу» и послужила причиной смерти самого Бобби…

Я сжала кулаки. Нет, об этом лучше не вспоминать. Прошлое должно оставаться в прошлом. Мысли снова вернулись к настоящему. В заветной шкатулке всего десять олдеров. Если прибавить к ним те тридцать шесть, что получу за уроки, и попытаться продать что-то из вещей, то можно будет расплатиться с Вейсом и госпожой Олдени. А может быть, даже и погасить часть дядюшкиного долга.

Перед глазами всплыли суммы на долговых расписках, выкупленных у кредиторов дядюшки господином Зайнисом. Все вместе составляло две тысячи семьдесят олдеров. Из них я оплатила чуть больше половины. А вот оставшуюся часть пытаюсь погасить уже который год, но дело идет туго. Еще и кредитор угрожать начинает. «Знаете, вдова Дерт, – вспомнились мне слова Зайниса. – Я ведь только из моего хорошего отношения к вашему дяде и вам назначил такой небольшой процент. Но если вы не собираетесь придерживаться нашей договоренности и будете и дальше задерживать выплаты, то я могу и повысить сумму». Проклятый делец!

Я закусила губу и обвела глазами комнату, в которой прошла вся моя замужняя жизнь. Когда-то здесь стояла мебель из ясеня, мягкие, обитые красивым зеленым бархатом диваны и кресла, окна закрывали дорогие, затканные цветами гардины, а на полу лежал большой ваэрский ковер. И повсюду были вазы с цветами – на столике, на подоконниках, на небольшом резном шкафчике у рояля. Роберт знал, что я люблю цветы, и первые годы просто задаривал меня ими.

И воздух всегда благоухал нежными ароматами роз и гиацинтов. А теперь… Теперь все изменилось. Большую часть мебели пришлось продать, да и оставшуюся ждет та же участь, цветов мне никто не дарит, так что с вазами я тоже рассталась. По-хорошему, так мне давно следовало бы уволить Ильду и переехать в Нижний Уэстен, но это значило бы полностью расписаться в собственном бессилии перед теми, кто еще помнит моих родителей, и стать парией. Отец бы мне этого не простил. «Запомни, Кэри, – любил повторять он. – Никогда не позволяй скинуть себя с седла. Того, кто упал, тут же затопчут». Что ж, отец был прав. Нельзя показывать слабость. Нельзя говорить о безденежье. Нельзя давать повод для жалости. Три правила, которые с самого детства вдалбливал в меня папенька, прочно отпечатались внутри и не позволяли сдаться. И я не сдавалась: тщательно скрывала свое безденежье от знакомых, высоко держала голову и делала вид, что у меня все прекрасно.

Я подошла к роялю, открыла крышку и пробежалась пальцами по клавишам. По комнате поплыли мягкие печальные звуки. Когда-то этот инструмент стоял в гостиной нашего загородного дома рядом с большим окном, из которого долетал аромат цветущих яблонь и тонкий запах свежескошенной травы. Хорошие были времена.

Я села на потертую скамью и поставила на подставку ноты «Гаэрской рапсодии». Первые аккорды прозвучали тихо, я еще и сама не знала, точно ли буду играть, но потом музыка привычно захватила, увлекла за собой и заставила забыть о проблемах.

– Госпожа Кэролайн, вы достали деньги?

Голос Ильды заставил меня вздрогнуть. Вот она, действительность, вернулась и настойчиво заявила о себе!

– Пока нет, – ответила служанке. – А ты где была?

– У Карпентеров. У них сегодня Молли именинница. Столько народу пришло! И старый господин Рой, и молодой господин Перси Дуаль, и госпожа Эрроу. Она, между прочим, про вас говорила.

– Да? И что же?

– Сказала, что госпожа Стрейн всем рассказывает, как ее сын вас бросил.

– Бросил? Вот как.

Я усмехнулась. Узнаю мужчин. Что ж, если Стрейну так легче, пусть считает, что это он меня бросил. Он, а не его матушка.

– Да. А старая госпожа Дуайн заявила, что Стрейн дурак, если отказался от такой милашки.

Ильда блеснула темными глазами и скрестила на груди тощие руки.

– И она права, между прочим, – решительно заявила служанка. – И все, кто был у Карпентеров, с ней согласились. А господин Рой даже заявил, что готов хоть сейчас на вас жениться, – нахмурилась Иль и неодобрительно добавила: – Ну да он известный старый греховодник.

Я слушала Ильду, но мыслями была далеко. Какая разница, что обо мне говорят? Деньги – вот что важно. И то, где их достать. Что, если заглянуть к оценщику и узнать, сколько он даст мне за часы? Думаю, папенька бы не обиделся, если бы узнал, ради чего я их продала.

В душе поднялась тоска. Неужели я на это пойду? Расстаться с последней оставшейся от отца вещью?

– А уже когда все собрались расходиться, пришел господин Олдени, – продолжала рассказывать служанка. – Ну, тот, что недавно овдовел. Так госпожа Карпентер от него ни на шаг не отходила, все свою Дженни нахваливала. Ее послушать, так та не девица, а чистое золото.

Ильда насмешливо хмыкнула и без перехода спросила:

– Так с мясником что делать? Он ведь в долг больше не даст.

– Я сама к нему зайду.

Неприятно, конечно, но куда деваться? Попробую договориться.

– Сами? – задумчиво посмотрела на меня Иль и кивнула. – Ну ладно, может, что и выйдет, Веллер на хорошеньких женщин падкий. Улыбнетесь ему пару раз, глядишь, и долги нам спишет.

– Ладно, Иль, мне идти нужно, – поднялась я со скамьи.

– Да куда же вы? – нахмурилась Иль. – Ведь только пришли! У меня уже и обед поспел, хоть и не из чего было готовить, но я извернулась, овощи у Марии-зеленщицы в долг взяла, а крупа у нас своя есть, так что знатная карита получилась, пусть и без мяса.

– Схожу к Реббу. Посмотрим, во сколько он часы оценит.

– Неужто решитесь их продать? – всплеснула руками Ильда.

– Это всего лишь вещь, Иль, – отмахнулась я и посмотрела на служанку. – Неси щетку, будем отчищать мою юбку.

– Ну, как знаете, – проворчала Ильда, но возражать не решилась. – Снимайте свою одежду, я ее мигом в порядок приведу.

Я сняла костюм, и служанка, не переставая бурчать, понесла его на кухню, а через несколько минут вернула, но уже без пятен.

– Вот, – помогая мне одеваться, приговаривала она. – Совсем как новенький.

– Спасибо, Иль.

Не знаю, как служанка умудрялась придать моим вещам пристойный вид, не иначе, какой-то магией, потому что у меня так никогда не получалось.

– Идите и выжмите из этого старого скряги побольше, – напутствовала она меня.

– Не бойся, задешево я их не отдам, – укладывая в ридикюль старинные часы, пообещала я.

***

Снаружи по-прежнему было прохладно и сыро. Я окинула взглядом пустынную Карстон-сел и пошла по направлению к Истонскому каналу.

Конторы оценщиков и ростовщиков располагались на Веллер-сел, улице, идущей вдоль закованной в гранит водной артерии города. По обеим сторонам канала стояли невысокие узкие домишки, прижавшиеся друг к другу, словно худые заморыши в поисках тепла. Выглядели они уныло и безнадежно. Впрочем, как и люди, приходящие на Веллер-сел, чтобы отдать частичку собственной жизни. Или даже души.

Я прошла до перекрестка, свернула в узкий проулок и вышла на Ирбрук-роу. В воздухе ощутимо запахло тиной, рыбой и старыми прогнившими сваями, а в просвете между домами показались каменные столбы с тяжелыми чугунными цепями, преграждающими подходы к каналу. Дорога нырнула под горку и вывела меня прямо на Веллер-сел.

Я огляделась в поисках нужного дома. Ага, а вот и он, на противоположной стороне, прямо напротив. Осталось только по мосту перейти.

Сжав в руках ридикюль, решительно направилась к потемневшей от времени и от людских страданий двери. Контора оценщика Ребба выглядела мрачной и запущенной. Мутные, давно не мытые стекла окон смотрели на мир неприветливо, как подозрительный старик, разглядывающий посетителей сквозь старые треснутые очки. Кованый навес над входом зарос паутиной, а бронзовая ручка позеленела от времени.

Похоже, хозяин не слишком-то заботится о доме. Я вошла внутрь и вздрогнула от резкого звона магического колокольчика, возвестившего о моем приходе.

– Кого там нечистый принес? – тут же послышался скрипучий голос.

– Добрый день, господин Ребб, – с трудом разглядев в полутьме низкого, заставленного разнокалиберной мебелью помещения худого жилистого оценщика, поздоровалась я.

Ребб был одет в потертый, засаленный на рукавах сюртук и грязные, побитые молью штаны.

– А, вдова Дерт, – узнал он меня. – Давненько вы не заглядывали. С чем на этот раз пожаловали?

Острые маленькие глазки впились в мое лицо, ощупывая, разглядывая, оценивая, и я почувствовала острое желание смахнуть этот взгляд, как назойливое насекомое.

– Хочу показать вам одну семейную реликвию и узнать ваше мнение, – преодолев неприязнь, улыбнулась старику.

Весь мой прошлый опыт подсказывал, что Ребб снова попытается меня обмануть, но кто сказал, что ему это удастся? Сейчас я уже не та растерянная после смерти мужа девчонка, и так легко не сдамся.

Я открыла ридикюль, достала карманные часы и положила их на темный, отполированный сотнями рук прилавок.

– Что скажете? – небрежно спросила оценщика.

Ребб осторожно коснулся золотого корпуса своими скрюченными, похожими на птичьи когти пальцами и погладил выгравированные на крышке круги. Они образовывали затейливый узор, запомнить который было невозможно – круги постоянно двигались, перетекая один в другой, становясь то шире, то уже, и меняя свое положение каждую минуту. Папа говорил, что часы создал мастер, владеющий магией.

– Обычная безделица, – с деланным равнодушием посмотрел на меня оценщик, но я увидела, как алчно загорелись его жесткие глаза. – Не стоит и десяти олдеров.

– Вы шутите, господин Ребб? В столице их оценивали в сто пятьдесят олдеров, и это была начальная цена.

– Ах, дорогая вдова Дерт, – притворно вздохнул старик. – Боюсь, мои столичные коллеги попросту ошиблись. Взгляните, это ведь даже не золото, – он поднес к блестящему корпусу лупу и внимательно посмотрел на гравировку. – Подделка. Искусная подделка под мастера Гунара. Но я хорошо знаком с его работами и клеймом, которое он ставил. Видите этот хвостик на именной подписи? В настоящих «Клерво» он должен быть изогнут вниз и в сторону, а здесь – просто непонятная закорючка.

Я слушала оценщика и не верила ни единому слову. Что бы ни говорил старик, его взгляд сказал мне больше, чем язык. Ребб страстно жаждал заполучить часы. А я смотрела на двигающиеся круги и понимала, что не могу отдать любимую отцовскую вещь. Не могу и все. Перед глазами, как живое, возникло строгое мужественное лицо, серьезный взгляд серых глаз, скупая улыбка… Нет. У меня не хватит решимости расстаться с единственной памятью о папе. Лучше переборю гордость и попрошу у полковника Рента прибавку, он как-то обмолвился, что в будущем готов повысить плату за уроки с Бертиль.

– Я, конечно, могу накинуть пару монет и дать вам за них… Ну, скажем, двенадцать олдеров, – Ребб прищурился. – Но это исключительно из моего доброго расположения к вам, госпожа Дерт.

– Вы необычайно щедры, господин Ребб, – решилась я, – но я не собиралась продавать часы. Просто хотела узнать их цену.

Я протянула руку, собираясь забрать «Клерво». Старик сжал цепочку и потянул ее на себя.

– Если вы полагаете, что кто-то даст за них больше…

В маленьких глазках сверкнуло беспокойство.

– Хорошо, я накину еще пару олдеров! Но знайте, это окончательная цена.

– Мне нужно подумать, господин Ребб. Я вовсе не уверена, что готова расстаться с семейной реликвией, – забрав часы, заявила старику.

– Пятнадцать! – выкрикнул тот. – Мое последнее слово!

– Всего хорошего, господин Ребб, – улыбнулась в ответ и захлопнула за собой дверь.

Проклятый крохобор… За полкера удавится.

«А ты что хотела, Кэри? Думала, старый скряга сразу предложит тебе двести олдеров? Размечталась!»

Я вздохнула и раскрыла ридикюль, чтобы вернуть туда фамильную реликвию, но в этот момент меня кто-то толкнул, да так сильно, что я едва удержалась на ногах. Часы выскользнули из рук и упали на звонкий камень мостовой.

– О Боже! – сорвалось с моих губ.

– Забавно, – тут же услышала я низкий мужской голос. – Господом меня еще не называли. Простите, вдова Дерт, я вас не заметил. Вот, держите, – мне в ладонь лег блестящий золотой корпус. – С ними все в порядке. Такие часы невозможно разбить.

Мужчина погладил узорную крышку и провел пальцем по кругу бесконечности, а я подняла глаза и встретилась с задумчивым взглядом темно-серых, почти черных глаз. Ну надо же! Снова он. Кейн. Интересно, что банкир забыл на улице мелких ростовщиков и оценщиков?

– Мне нужно идти, – не двигаясь с места, сказала я.

Голос прозвучал хрипло. Наверное, мой лимит прогулок по сырому городу оказался исчерпан, и я заполучила простуду. Точно. Вот и щеки горят, а это всегда верный признак инфлюэнции.

– Темного вечера, – небрежно попрощался Кейн, продолжая смотреть на меня пристально, почти не мигая.

– Темного, – отозвалась я и, стараясь не обращать внимания на жар, высоко вскинула голову и пошла в сторону Ирбрук-роу.