Киа вспомнила, как много лет назад Ма учила старших сестер: если парень гоняет на ржавом драндулете или включает в машине радио на всю катушку, это дурной знак. “Шуму от таких много, а проку мало”, – предостерегала Ма.
В жизненном тупике, отчаянии или одиночестве человек возвращается к инстинктам, нацеленным на выживание, – суровым и справедливым. Это всегдашние козыри, и по наследству они передаются чаще, чем более спокойные гены. И дело тут не в этике, а в чистой математике. Между собой и голуби дерутся не реже ястребов.
Киа понимала: судить их не за что. Добро и зло тут ни при чем, просто жизнь идет своим чередом, и часть игроков выбывает. Биология не знает ни добра ни зла, там своя система координат.
Преданность Тейта в итоге убедила ее, что любовь у людей не сводится к борьбе за самок, как у болотной живности, но знала она по опыту и то, что в лабиринтах нашего генетического кода прячутся древние гены, ответственные за выживание, и проявляются порой неприглядными поступками.
Коллекция росла, но вместе с нею росло и одиночество Киа. Сердце превратилось в сгусток боли, и никому, ничему не под силу эту боль облегчить – ни чайкам, ни роскошному закату, ни редчайшим из раковин.