1.1. Город в пустыне

Горячо. Этот мир одна гигантская пустыня, где редкие оазисы всегда были и будут причиной всего. Фиолетовое солнце. Красно-оранжевый песок. Сглаженные, голые, безжизненные скалы… Утопающие в зелени роскошные оазисы с водопадами, прудами, дворцами. Планету Талим (планета-пустыня, промышленная база по разработке и первичному производству композитных материалов для всего объединения населённых миров, обладает высокой туристической ценностью, примечание авт.), силы вселенной разделили, словно лезвием, на две части. Неравные.

Песчинки скрипели на зубах, набирались на седле, покрывали одежду, а когда я изредка сбрасывал дрёму и оглядывался по сторонам, сыпались с широких полей шляпы из войлока. Несколько часов назад над очередным барханом показался купол дворца Самфири (столица Парула, крупнейшего из трёх округов Талима, объединяет семь оазисов-городов, и около пятисот мелких оазисов, примечание авт.), караван оживился. Я на протяжении всего пути пытался понять этих людей. Что заставляет их жить в этом аду? Космопорт всегда к их услугам. Любой мир готов принять всё население Талима, но они остаются здесь. Живут почти в условиях каменного века и радуются каждой секунде каждого дня. А если приходит беда, то они смотрят на неё словно со стороны, никогда не переживают и не тратят воду на слёзы; они не сдаются, а идут дальше.

– Слава, ты сегодня увидишь прекраснейший из городов Талима! – ко мне подъехал проводник Радим, и из-под его капюшона сверкнула улыбка, а глаза горели от возбуждения.

– Самфири, столица Парула, самого большого княжества, – ответил я эхом, заворожённый открывающимся видом.

Таких городов нет больше нигде. Построенные из камня примитивными инструментами, здания восхищали своей красотой и лёгкостью, неисчислимые мостики и переходы между домами создавали сложнейшую сеть пешеходных дорожек, белый цвет отделки верхней части самых высоких башен отражал свет звезды и был виден за сотни километров, сам дворец будто парил над городом и пустыней, несмотря на массивное основание, его купола находились на такой высоте, что всё строение было изящным и стройным. Всё это великолепие было опутано системой водоносных каналов, повсеместно расположенными висячими садами, фонтанами. Вода лилась отовсюду, стекала по желобам каменной кладки, давая жизнь разнообразным мхам, выбивалась тонкими струйками из сопел на крышах и испарялась, не долетая до земли, журчала в искусственных ручейках, крутилась в круглых бассейнах и, переливаясь через их края, стремилась дальше. Вода лилась в Самфири, значит город жил.

Подъезжая к защитным стенам, караванщики сняли носовые дыхательные фильтры, влажность воздуха стала допустимой и незащищённый вдох уже не вызывал боль и приступы бесконечного кашля.

Радим сделал жест рукой, указывая мне отделиться от купцов с товаром и пройти через "ворота неимущих", чтобы не задерживаться на полный осмотр.

Я снова почувствовал себя песчинкой – толщина стен была такой, что вход тянулся с десяток метров, свод многотонной тяжестью нависал над головой, заломило в висках. У самого выхода двое стражников деловито похлопали меня по карманам – я заметил на их руках периферию таможенных сканеров, но пояса оттягивали вполне архаичные ятаганы – и без единого вопроса впустили внутрь.

Радим уже ждал меня, он сдал дарменов (потомки земных верблюдов-дромедаров; сильные, выносливые животные, имеют на спине один горб, отличаются от предков большими размерами и твёрдым панцирем, состоящим из отдельных пластин, максимальная скорость с грузом достигает 100-110 км/ч, грузоподъёмность 250-270 кг, прим. авт.) в ангар и болтал с лоточниками, торгующими всякой снедью и дешёвой выпивкой. Туристов здесь было множество. Они в основном сбивались в группы, в ожидании своих сопровождающих, и бестолково толкались на обширной площади, выполняющей роль тамбура. Одеты они были пёстро, легко, совершенно не по местному климату, диктующему моду на многослойную, укутывающую тело одежду, войлочные шапки и шерстяные плащи. Они прибывали на транспорте прямо в город и пустыню видели через окна кондиционируемых флаеров.

– Слава, пойдём, я покажу тебе самую красоту Самфири, которую не увидят эти, – Радим небрежно кивнул в сторону ближайшей кучки приезжих.

Он старался мне всячески угодить, а я всё думал: это из-за щедрой оплаты или он действительно славный, добрый, весёлый парень. Работа на отдел особо тяжких преступлений накладывала свой отпечаток, и я уже привык присматриваться к каждому встречному, выискивая скрываемые пороки – уже несколько десятков лет своей жизни выгребал мусор в колониях.

Я поправил ремни небольшого рюкзака и бодро двинулся за своим гидом. Мы продвигались, останавливаясь во множестве красивых мест, спокойных и тихих: Радим не солгал, честно отрабатывая гонорар, демонстрировал мне внутренний мир города падающей воды; чуть задержавшись в том или ином закоулке можно было услышать, увидеть, ощутить, как бьётся могучее каменное сердце. Простая жизнь людей оказалась как на ладони: босые ребятишки в пёстрых рубашках до колен играли в тени деревьев, порой откровенно смеялись или громко ревели, шумели или тихо шептались, задумывая очередную шалость; женщины занимались стиркой, готовили пищу, болтали, отложив на время дела, спешили куда-то или просто отдыхали, заодно присматривая за детьми или занимаясь мелкой ручной работой; мужчин попадалось мало, в основном лоточники, торговцы мелочёвкой. Почти всё взрослое мужское население сейчас работало: в недрах города обслуживало машины, поддерживающие системы водоснабжения, канализации, подачи энергии, трудилось на фабриках – несмотря на то, что туризм был крупным источником доходов, колония могла вовсе обходиться без внешнего мира, а вот мир нет – здесь рождалась треть всех новых материалов цивилизации.

– А знаешь, почему на Талим хотят попасть все хоть раз в жизни? – спросил Радим, хитро щурясь.

– Это уникальная самобытная колония с удивительным климатом и потрясающими по красоте городами-оазисами, – ответил я, цитируя рекламный проспект.

– Нет, друг… – Радим на секунду замолчал, глядя вдаль и облокотившись о каменные перила переходного мостика, – Нет, друг. Здесь есть место для сказки. Люди прилетают, чтобы иллюзия волшебства хоть на несколько дней захватила их. А мы, жители, делаем всё возможное, чтоб не разочаровать гостей. Всё, что ты видишь, служит этой иллюзии.

– А на самом деле сказки нет?

– Есть, конечно. Везде есть место для чуда, в любом месте вселенной, но тут любой человек, даже полностью лишённый фантазии разглядит волшебство. Мы делаем всё для этого.

Мне показалось, что мой гид сейчас думает о чём-то очень личном, его лицо стало одновременно грустным, печальным и светлым, одухотворённым. Он видел во мне богатого туриста, хотел объяснить словами давно занимающие его мысли. Он снова посмотрел на меня, в его карих глазах мелькнула надежда, быстро сменившаяся привычным разочарованием. Радим был вовсе не прост. Его живой ум никак не мог смириться, что большинство туристов просто пялились на ЕГО мир словно сквозь клетку вольера с экзотическими животными. Мне стало не по себе. Я положил руку ему на плечо и улыбнулся:

– Друг, я хочу увидеть Талим твоими глазами и прости, если чего-то не пойму.

– Спасибо, – Радим ещё раз посмотрел на лежащие внизу кварталы, – нужно идти дальше, немного осталось. Я надеюсь, твои картины, Вячеслав, будут зеркалом Самфири, а не выдуманными тобой карикатурами.

Теперь я всерьёз забеспокоился: а не зря ли выбрал легенду художника – рисовал я неплохо, но хватит ли таланта оправдать надежду этого парня, который за последний час стал для меня словно давним другом? Дело важнее, от расследования зависели многие жизни, возможно, судьба всей колонии, и, отбросив лишние сомнения и всё личное, я снова зашагал вперёд и вверх.

Через несколько минут мы остановились на площадке с маленьким фруктовым садиком высоко над узкими улочками, перед входом в дом. Усталость после трёх часов пути едва беспокоила. Дверь, сплетённая из веток какого-то кустарника, была открыта. Мы вошли внутрь. Воздух стал ещё мягче и чуть прохладнее. Аскетичное убранство жилища состояло целиком из циновок, ковриков ручной работы, деревянной мебели; посреди большой прихожей располагался маленький фонтанчик, и его тихое журчание приглашало присесть рядом на шерстяную подушку, умыть лицо и погрузиться в неспешные раздумья.

– Я сейчас вернусь, – сказал Радим и оставил меня одного.

Я устроился на полу на удобном пуфе, поставил рюкзак у ног, расстегнул верхний клапан и извлёк профессиональный планшет для рисования, выписанный специально для этой поездки. Совершенно забыв обо всём, художник во мне запустил программу "акварель". Тонкие пальцы скользили по поверхности гибкого стекла, наносили уверенные мазки, перенося в киберпространство моё видение жилища Радима. Набросок давался легко, словно моими движениями управляла неведомая сила. Я увлёкся и не услышал шагов за спиной.

– Хорошо, только утром вода играет интереснее, а если в композиции будут люди, получится совсем иначе, живее, – мягкий голос за спиной, принадлежал молодой девушке. Она стояла, чуть наклонив голову на бок, одной рукой держала собранные в хвост и переброшенные на грудь чёрные волосы, а другой в изящном жесте указывала на планшет, будто дописывая детали. Вернулся Радим и снова осветил комнату своей широкой улыбкой.

– Данни, красавица, сестрёнка! Это Вячеслав, художник. Помнишь, я рассказывал?

– Добро пожаловать в наш дом, Вячеслав, – Данни с достоинством поклонилась мне и обернулась к брату, – Радим, ты оставил гостя с дороги одного, это нехорошо.

– Если бы я не остался один, то не начал рисовать и не получил бы хороший совет, – я вложил планшет в чехол и пристегнул к бедру.

– Зря ты это, – Радим кивнул на вошедшее в режим ожидания устройство, – Сначала, с дороги, нужно отдохнуть и подкрепиться, потом мы сходим в купальню, а уж затем возьмёшься рисовать, – Радим подмигнул мне и добавил, – Если останутся силы. Данни, накрой пока на стол, – брат нежно подтолкнул сестру, засмотревшуюся на гостя, в сторону столовой, в которой можно было заметить массивный стол, на низких резных ножках, окружённый пуфами. Гид взял меня под локоть и увлёк вглубь дома. Всего было девять комнат, расположенных квадратом, каждая сообщалась с соседними, и коридоров не было вовсе. Мне отвели угловое помещение с отдельной душевой и туалетом. Я уже ожидал увидеть архаичную уборную, но санитарные стандарты едины в любой союзной колонии, и удобства принципиально ничем не отличались от всех виденных мной.

Радим тактично оставил меня одного, сказав напоследок:

– Обед уже готов, так что мы просто подождём, – и, задержавшись на секунду, чтобы увидеть мой кивок, скрылся за занавеской, заменяющей дверь.

Я огляделся. Широко открытое полукруглое окно выходило на восток, длинный козырёк над ним отсекал большую часть света, лившуюся с неба, а тот, что был снизу, защищал от отражённого пустыней. Кровать, скрытая плотным балдахином тёмно-синего цвета, тумбочка с зеркалом, несколько набитых шерстью и расшитых бисером подушек на полу составляли весь интерьер. Я потрогал постель – жёсткий ортопедический матрац – и вздохнул с облегчением: с казарменного детства не могу спать на мягком. В стену шероховатую, неровную, отделанную под песчаник, был вмонтирован небольшой шкаф, открывающийся нажатием на небольшую панель с привычными пиктограммами. Когда вещи были аккуратно разложены, я принял душ и, накинув футболку и шорты, направился в столовую.

За столом сидели трое: кроме брата и сестры ещё мальчишка лет шести-семи, кудрявый, смуглый, с глазами острыми как у Радима и лицом утончённым, как у Данни. Он обжёг меня взглядом и замер, ожидая, когда нас представят.

– Это Мавид, наш младший брат, – Радим говорил с искренней нежностью и большой гордостью, и я уже приготовился услышать несколько историй, почему именно этот мальчуган самый-самый лучший.

– После обеда я покажу тебе купальню. Ты слышал о ней? – мой гид сменил тему.

– В оазисах не принято экономить воду… Говорят, купальни это демонстрируют в полной мере.

– Правду говорят. Но лучше увидеть самому, – Радим положил мне на большую плоскую тарелку несколько кушаний и поставил передо мной. Запах дерзкий, пряный, совершенно не острый, свежий заполнил меня. Я даже не подозревал, что так проголодался и спустя пару минут уже просил добавки. На вкус все блюда отличались, но как идеально подобранные камни в ожерелье, дополняли, раскрывали и подчёркивали друг друга.

Я ощутил на себе чей-то внимательный взгляд и, подняв голову, встретился глазами с Мавидом. Два чёрных неба смотрели с его лица внутрь меня, казалось, стоит выдержать этот поединок воли и из-под век с короткими ресницами брызнет первородное пламя звёзд. Мне стало жутко, ладони вспотели, появилась отдышка. Радим резко встал и заговорил с братом на местном наречии.

– Не делай так больше! Пожалуйста! Это турист, художник, наш гость!

Мавид "отпустил" меня и тихо произнёс на общем:

– Художник, но не турист, – ребёнок встал из-за стола, – И он говорит на сали (язык жителей Талима, прим. авт.) лучше тебя.

Когда Мавид вышел, Радим, как внезапно опустевший мешок, плюхнулся на пуф и обхватил голову руками.

– Мой младший брат… – начала Данни.

– Мавид – ребёнок. Сложный ребёнок, – перебил её Радим, – Он очень рано остался без родителей. Он прожил один в пустыне среди обломков флаера и тел погибших два дня. Прости его, Вячеслав.

– Я всё понимаю, – мой разум лихорадочно пытался осмыслить происходящее. Мальчуган явно был сильным экстрасенсом. Теперь я жалел, что не сразу задействовал свои импланты. Теперь после инициации всей вживлённой кибернетики, был виден след в воздухе, где сидел Мавид, как на неудавшейся смазанной фотографии. Хотя остаточное поле имело непривычную сигнатуру, любой эксперт сказал бы, что человек просто испытывал сильные эмоции. Хотя мне вообще не было дела до не выявленных телепатов. Этими вопросами пусть занимаются другие. На Талиме пропали люди, приехавшие отдохнуть, пятьдесят человек за два года. За это же время колония приняла две тысячи детей сирот из разных систем. Имея на руках лишь эти два факта, я должен за неделю узнать ответы на все зачем? Почему? Кто виноват? Как пресечь?

Радим принялся снова извиняться. Он хорошо играл стыд, а я уже не был человеком. Слияние с машинами, запрещёнными для гражданского населения, растянуло субъективное время: я видел отдельно каждую пылинку в воздухе, капельки воды, вылетающие при дыхании, медленное скольжение солнечного лучика по полу в нескольких спектрах, слышал, как мнётся от движений одежда, а запахи распадались на столбики списков веществ. Я видел, что Радим лжёт, хочет скрыть способности братишки, а мне не было до этого дела.