Читать книгу «Наблюдающее Я» онлайн полностью📖 — Дейкмана Артура — MyBook.
image

Часть I. Связи

Глава 1
Мистицизм как наука

Западный человек, скорее всего, будет связывать мистическое с разнообразными чуждыми ему персонажами из категории «духовных лиц»: бородатыми гуру в экзотических одеяниях, окруженными благоговеющими последователями; изможденными святыми, захваченными экстатическими видениями; аскетичными отшельниками, медитирующими в пещерах; притом непременными атрибутами мистицизма в этом случае будут четки, благовония, кружения в танце, вегетарианская диета, обет безбрачия, чаши для подаяния.

Такие представления далеки от действительности. Бо́льшая часть знакомых нам «мистических учений» – атрофированные, вытесненные временем фрагменты того, что представляло собой сложные и цельные развивающие системы, специально приспособленные к разным, очень не похожим друг на друга культурам. Практики, кажущиеся нам сейчас экзотическими, не были таковыми изначально. Подлинное мистическое развитие должно быть представлено в форме, подходящей для тех, кто в него вовлечен. Оно использует «материал данной местности». Многое из того, что мы определяем как мистическое, представляет собой карнавальную имитацию для запутавшихся и дезориентированных людей или систему причудливых практик – мешанину из разнообразных техник и философских учений.

Но, как говорится, фальшивые монеты принимаются лишь потому, что они похожи на подлинные. Сосредотачиваясь на существенном и избегая путаницы, вызванной множеством разнообразных форм мистицизма и вышедшими из употребления языками древних текстов, мы можем разглядеть крупицы золота, содержащиеся в мистической традиции. Таким образом мы сумеем добраться до сути теории и техник, составляющих особого рода науку, причем более близкую к нашей, чем можно себе представить.

Кто–то может посчитать стремление называть мистицизм наукой весьма наивным мечтательством, ведь считается, что наука оперирует особым методом, включающим три основных последовательных этапа, которые явно отличаются от понимаемого обычно под мистической деятельностью. Вот эти три этапа:

1) наблюдение феномена;

2) получение выводов из наблюдений;

3) сопоставление полученных выводов с результатами, которые возможно повторить.

На самом деле, научный метод, как свидетельствует Майкл Полани [1] и другие авторы, в целом не работает для большинства научных истин, хотя он и признан единственно правильным способом проведения исследований. Историк науки Дингл сделал следующее обобщение относительно несоответствия стандартного научного метода реальной практике:

Стандартный научный метод относится к области знания, формируемого, прежде всего, логиками, незнакомыми с практической стороной науки. Это знание состоит, главным образом, из набора принципов, с помощью которых к общепризнанным выводам могут прийти те, кто уже знаком с ними. Если мы посмотрим на эти принципы и на те шаги, с помощью которых совершалось реальное открытие, то едва ли найдем хоть один пример, когда первое соответствовало бы второму [2].

Научный метод применим скорее для проверки, нежели для открытий, и в самом способе его использования кроется основополагающее различие между мистицизмом и западной наукой. Некоторые утверждают, что акт постижения не подлежит верификации и лежит за пределами науки. Например, Басуи, мастер дзэн, живший в XIV веке, говорил: «Ваш разум–сущность не подвержен рождению или смерти. Это ни бытие, ни небытие; ни пустота, ни цвет–и–форма» [3]. Что ученому делать с этим утверждением? Понятие «разум–сущность» не может быть точно определено, и данный постулат невозможно проверить наблюдением. Но в ответ на подобное возражение, мы можем сослаться на идею Эйнштейна об «искривлении» пространства. Способны ли мы проверить это положение? Мы наблюдаем пространство и изучаем кривые, но наш личный опыт не подтверждает гипотезы, что пространство искривлено. Эйнштейн мог бы возразить: «Кривизна пространства не воспринимаема с помощью пяти чувств. Если на протяжении многих лет изучать физику и вникать в математические расчеты, можно прийти к пониманию того, что это утверждение истинно, и увидеть, как оно связано с известными вам явлениями». Такой же ответ, вероятно, дал бы и Басуи: «Вы не можете воспринять “разум–сущность” с помощью органов чувств. Если вы несколько лет посвятите особого рода изучению, вы сможете прочувствовать истинность моих слов». И конечно, и Эйнштейн, и Басуи добавили бы: «Вам понадобится учитель, который понимает сущность вопроса, материал, подходящий для работы, вы должны быть открыты обучению, а также обладать интеллектом и мотивацией, необходимыми для достижения понимания в столь сложной области». В этом случае мистицизм не следует считать чуждым науке.

И все же, если говорить о предмете изучения и применяемых методах, мистицизм отличается от науки. Одно из различий состоит в том, что мистики считают получение информации личного характера главной составляющей своей работы. Там, где западные ученые смотрят вовне, на внешний мир, последователи мистической школы обращают взгляд внутрь себя, на внутренний мир, в том числе и на то, что в них задает вопросы. Ученый–мистик сам становится объектом своего изучения, а его сознание предоставляет ему необходимые данные для изучения. Опять же, такой подход может показаться весьма ненаучным, если отталкиваться от привычного образа исследователя как отстраненного, объективного регистратора наблюдаемых феноменов. Однако и подобный взгляд на ученого скорее фантастичен, нежели реалистичен. Нам известно, что наблюдатель никогда не бывает отстранен до такой степени, чтобы не влиять на объект исследования. Эйнштейн убедительно показал, что исследователь, измеряя пространство и время, включает себя в проводимое измерение. Ученый не может только «наблюдать». Рассматривая роль субъективного фактора в науке, Гейзенберг заметил:

Обратившись к различным концепциям в прошлом, настоящем и будущем, с помощью которых человек, опираясь на науку, пытается найти свой путь в этом мире, мы увидим, что чем дальше, тем большую роль в организации подобных идей играют субъективные элементы. Классическую физику можно считать идеализацией, к которой мы прибегаем, рассуждая о мире, как если бы он был отделен от нас самих [4].

Хотя идеал объективного наблюдателя не только теоретически невозможен и почти не встречается, однако ряд обширных сфер человеческого опыта требует от исследователя личной вовлеченности в изучаемый феномен, поскольку тот не может быть адекватно передан через одни только описания. Например, опыт восприятия музыки, секса, плавания, танца или вкушения изысканного блюда невозможно выразить, но можно понять, что это такое, если попробовать самому. В медицинской диагностике в значительной степени требуется то же самое. Нужно слушать и слушать, чтобы распознавать различные оттенки сердцебиения, хотя при чтении учебника кажется, что все и так вполне понятно. Необходимость лично пережить исследуемый феномен лучше всего знакома психотерапевтам и психоаналитикам. Давно признано, что люди, изучающие такие специальности, должны сами пройти курс психотерапии или психоанализа в процессе профессиональной подготовки. Одна из многих причин состоит в том, что в определенных сферах опыта реальные переживания не могут быть переданы только словами. Каждый, кто когда–то прочел о «переносе»3 (transference) в психотерапии, а потом сам испытал его на себе, осознает разницу между теорией и опытом. Как и мистическое состояние сознания, такие вещи не поддаются точному описанию. Их можно познать лишь с помощью них самих.

Итак, западная наука, в том числе психология, по необходимости содержит важный элемент субъективизма и разделяет с мистицизмом проблему ограниченного доступа к первичным данным, что требует специального обучения и информации. Однако есть и более фундаментальные препятствия.

Первое препятствие – сама природа языка. Поскольку язык возникает из нашего взаимодействия с внешними объектами, речь неадекватна для передачи таких внутренних феноменов, как чувства, и мы не можем использовать ее для установления точных связей между внутренними событиями двух индивидов. Для передачи того, с чем может справиться описательный язык, традиционно использовалось искусство, но оно оказывается за пределами категории науки из–за своей недостаточной точности.

Ученые физики, химики и биологи воздействуют на исследуемые материалы или организмы. Сходным образом и мистики применяют различные процедуры, такие, как медитация, изменяя состояние сознания учеников и этим открывая им доступ к иному знанию. Мистическое сознание подразумевает иной взгляд на время, при-чинно–следственную связь и человеческое Я, другую, с нашей обычной точки зрения, реальность. Применение обыденного языка к этой особой сфере приводит к возникновению парадоксальных утверждений, которыми изобилует мистическая литература: «Поднятые брови – это горы и океан» [5] или «Оно движется и не движется. Оно далеко и в то же время близко» [6]. Опять-таки проблема приспособления привычного нам языка к неординарному опыту не является чем–то чуждым западной науке, которой приходится выдумывать такие формулировки, как волновая природа света, чтобы обозначить парадоксальность описываемого феномена.

Второе препятствие, ограничивающее доступ к мистическим переживаниям, состоит в том, что мистицизм предназначен для развития интуитивного знания, – иными словами, типа восприятия, минующего обычные сенсорные каналы и рациональный интеллект. Утверждается, что обычная интуиция – лишь слабое эхо подобной способности, и путать одно с другим нельзя. Итак, как же может учитель описать мистическое переживание тому, у кого его не было? Эту проблему иллюстрирует притча, записанная одним современным суфием.

РАДИО

Был я как–то в одной стране, где местные жители никогда не слышали звуков, исходящих из радиоприемника. Мне должны были привезти транзистор, а пока я пытался рассказать людям, что такое радио. Одних мое описание привело в восторг, других – в ярость. А у некоторых возникла какая–то необъяснимая, иррациональная враждебность по отношению к самому этому приспособлению.

Когда же я наконец показал устройство, люди не могли сказать, в чем разница между звуками из громкоговорителя и голосом человека, стоящего рядом. В конце концов у них все же сформировалась такая же способность слуха к различению этих разных звуков, как и у нас.

И в ответ на мои позднейшие расспросы они клялись, что образ, представившийся им в результате моих довольно обстоятельных описаний, никак не походил на реальность [7].

В силу подобных факторов человеку, погруженному в свои обычные переживания, весьма сложно оценить выводы, к которым пришла мистическая наука. Тем не менее, люди, стремящиеся к этому знанию, должны попытаться создать внутри своего опыта определенные базовые посылки, что позволит мистику связаться с ними. В процессе приобщения они смогут занять позицию, необходимую для подтверждения опыта наблюдением, – т.е. феномен мистического переживания станет доступен для них на повторяющейся основе. В естественных науках нам требуется значительное интеллектуальное, техническое и сенсорное обучение, чтобы прийти к общепринятому пониманию определенных наблюдений. Подобным же образом те, у кого есть необходимое мистическое образование, прекрасно понимают друг друга и могут делиться своим опытом, хотя для необученного постороннего человека их коммуникация непостижима. С функциональной точки зрения знание специалиста всегда приватно.

Одновременно с этим необходимо сознавать, что проверка и аттестация положений мистицизма не так прямолинейна, как аналогичный процесс в некоторых областях науки. Галилей мог продемонстрировать падение двух предметов разного веса с тем, чтобы другие могли увидеть и понять результат его эксперимента. А непосредственно пронаблюдать результаты мистического исследования может только один человек в каждый конкретный момент, ведь оно проводится именно внутри мистика, и он сам для себя является «контрольной группой». Как правило, только мистики с помощью своих развитых интуитивных способностей могут увидеть изменения, происходящие в ищущем, и подтвердить его достижения. Кроме того, не стоит забывать, что, хотя экспериментальные подтверждения эйнштейновской теории относительности и доступны для широкой общественности, читающей соответствующую литературу, проводить подобные эксперименты и интерпретировать их результаты могут только «немногие избранные», специально обученные люди. Таким образом, мы обнаруживаем, что мистицизм и в этом отношении не так уж далек от науки, как принято думать.

Мистическая традиция – это область знания, основанная на опыте, и ее цель – познание реальности. Присущая ей субъективность не исключает ее из сферы науки, где в открытии также участвует субъективное и иррациональное. И та, и другая отрасли используют разум, но постигают основную природу реальности, основываясь на интуитивном мышлении. Поэтому современные западные исследователи могут приблизиться к мистической традиции, не чувствуя себя предателями по отношению к науке, не отказываясь от ее базиса – опыта наблюдения. Сходным образом психотерапия и мистицизм не должны непременно исключать друг друга. К тому же корни психотерапии лежат скорее в сакральном целительстве, нежели в рациональной медицине, что видно из ее истории. Практика исцеления душевных недугов ближе к искусству, чем к логике или технологии. Эти факты говорят о родстве психотерапии с мистической традицией и дают основания психотерапевтам учиться у мистиков. Если оставить в стороне неверные представления и предвзятые мнения о мистицизме, мы увидим, что мистическая традиция содержит сущностный стержень, обладающий огромной важностью для западной психологии.