Глава 9. Тайны страстных стихов и искусство флирта

В «Саду изобилия» мы усердно изучали основы высокого искусства – классической литературы, философии, поэзии. Бесценный материал для оттачивания ума и речи, способных увлечь и очаровать самых взыскательных собеседников.

Особое внимание мы уделяли изящной поэзии любви, берущей начало с незапамятных времен. С юных лет нам прививали тонкое чутье распознавать в классических строках утонченные метафоры, скрытые намеки, пикантные двусмысленности. В те годы я впервые прониклась каноническими творениями великих мастеров вроде Исэ-но Нагамити, Ки-но Цураюки и непревзойденной Идзуми Сикибу.

Последняя, жившая во времена Хэйанского периода и  состоявшая в романтических отношениях с принцем Тамэтакой, сыном императора, ввела особый жанр «сэдока» – стихов о чувственных наслаждениях. Здесь правили открытые, смелые метафоры, откровенно намекающие на интимную близость. При этом изысканные создатели сэдока ни разу не прибегали к грубым выражениям, а облекали самые страстные томления в утонченно-образный язык.

Даже в современные мне дни для многих эти стихи казались вызывающими. Но в былые времена смелость сэдока поистине шокировала общество! Одной их самых известных мастериц жанра, как я и сказала, признана как раз Идзуми Сикибу, чьи откровенные порывы в рамках дворцовых регламентов произвели эффект разорвавшейся бомбы.

Вот, например, ее знаменитое трехстишие, от которого когда-то краснели видавшие виды аристократы:

Я знаю, можно будет,

Войдя в твой бамбуковый домик,

Поласкать твою плоть.

С благоговейным трепетом внимали мы этим строкам в нашем монашеском скиту, втайне сгорая от жажды земной страсти. У меня порой кружилась голова от подобных невинных стишков с их глубинным экстазом. Но мы должны были удерживать свое развитое воображение в рамках целомудрия, дотошно разбирая поэтические красоты непристойностей!

Немалую роль в обучении искусству утонченного флирта и томлений играли тонкости в макияже, прическах, костюмах и манерах. Любая, даже самая малая деталь имела глубокие корни и потаенный смысл в традициях гейш. Изучение сих тонкостей велось с непостижимым педантизмом.

Помнится, как неделями мы упражнялись в технике накладывания тончайшего косметического белила, чтобы добиться нужного оттенка фарфорово-матовой кожи, идеально скрывающей любой изъян. Изэнэми-сан буквально изводила нас нравоучениями об умеренности и чувстве меры – ежели майко переусердствует с белилами, она станет смахивать на ходячую восковую маску.

Или взять хотя бы тривиальную на первый взгляд прическу симада, когда ровная челка мягко обрамляет лицо, а остальные волосы забраны в гладкий пучок. Для посторонних это выглядит элементарной укладкой. Но для гейши она имела глубинные корни в идеалах красоты матримониальных обрядов и потому являлась данью почтения чистому невинному девичеству с его выразительностью скромной сексуальности. Не каждая рекрутка выдерживала нервотрепку долгих часов упражнений в технике симада, учась безупречно воплощать в жизнь данный канон.

А сколько терпения требовали навыки обольщения жестами и мимикой! Здесь важны были мельчайшие нюансы: на какую долю секунды замереть в полуобороте за веером, как полуопустить изогнутую бровь в выразительном кокетстве, насколько прикрыть глаза сквозь потупленный взор исподлобья. Как лишний раз не сжать до жеста вульгарности собранные к подбородку ладони в импульсивной мини-жестикуляции… Тренировки шли бесконечно, пока посторонний взгляд не уловит в нас идеального совершенства.

Отдушиной было лишь то, что меня до упоения занимали пламенные тайны любовной поэзии сэдока с их откровенными образами. Чем больше я изучала эти стихи, тем отчетливее понимала: моя неожиданная влюбленность в учителя Киёши следует из того же берега жажды плотского обожания, ликующего в строках гениальных поэтов прошлого. Все глубже погружаясь в язык намеков, метафор и иносказаний, я упивалась невинным, но столь манящим флиртом с возлюбленным, истомляясь печатями изгибов его тела, оставленных под кружевами пут.

У меня не было решительно никакого опыта в практическом применении всех сих женских ухищрений, зато сколько бурлящего энтузиазма! С упоением я принималась тайком упражнять дразнящие па и взоры томления, мысленно обольщая моего мастера шибари. О, как жадно я алкала приковать его к себе своим тайным оружием неги, заманить в нескончаемые сети любострастных уз!

Изучая классику сэдока, я с восторгом отыскивала все новые и новые намеки, пикантные метафоры и беспрецедентные красоты, кои лишь сильнее разжигали во мне лихорадку вожделения. Иногда по ночам перечитывала я парочку самых смелых шедевров Идзуми Сикибу – и мое девичье сердце билось в учащенном танце от пикантных образов, пропуская двусмысленные строфы сквозь призму наваждений о Киёши…

В нашем смятенье

Не миновать нам утех

Любовного Ложа.

– воспаленно декламировала я вслух, припоминая безмятежный лик наставника в уголке беседки при свече. Я вдыхала аромат воображаемой амброзии его тела, придавала его фигуре многоединство с вельможами, чьи мускулистые торсы обольщали ночи напролет изнеженные красотки квартала Шинмати.

Всех сторон лишен

Мой растерзанный стан,

Лежа возле спутника.

– упоенно бормотала я, прикрывая глаза в опьянении. Перед моим мысленным взором плыли гипнотические ленты, облепляя каждый изгиб талий, спирали вечной любви впивались в бока и раскидывали россыпи воскресших бриллиантов по обнаженной груди. О, воистину Киёши и я – две чистейшие души, отдавшиеся друг другу в забытье ликующей старинной песни телесных желаний!

Однажды, во время одной из наших сессий поэтического самосовершенствования, я вдруг осмелилась излить на бумаге собственный вариант чувственной поэзии:

В танце петель тел

Твой рельеф в агонии

Свел меня с ума.

Стихи получились по-девичьи неумелыми, впрочем, весьма откровенными в своем духе пламенной страсти. Какое наслаждение было предаваться такому запретному творчеству! Я едва не вздрагивала от восторга, окунаясь в бессмертный мир бунтарских шедевров жанра сэдока.

В последующие дни я с упоением начала упражняться в сочинении подобной хвалебной поэзии вожделения, посвященной своему кумиру. Немало моих вольных шедевров полетело в редут его обиталища впоследствии. И хотя мастер шибари благоразумно никогда не выказывал признаков внимания к наивным стишатам, я продолжала самозабвенно творить…

Глава 10. Мидзуагэ или как стать женщиной

Неистовство обучения продолжалось. И казалось, что никогда этому не будет конца. Например, изучение нами высокого искусства ношения кимоно влекло за собой не только постижение канонов элегантности и безупречного стиля. Под внешними атрибутами красоты крылись сакральные знания об управлении женскими чарами, обольщении всеми гранями своей натуры.

Однако вдруг наше обучение сделалось поистине дерзким и откровенным. Помнится, как я смущенно вспыхивала, впервые открывая для себя уроки чувственного эротического массажа. Сколь многое предстояло постичь о стимулирующих точках наслаждения, грамотном нажатии и умелых поглаживаниях с использованием специальных масел, лосьонов, афродизиаков!

Смуглая чувственная Мэй-сан, наставница по курсу магии прикосновений, излагала материал с поистине энциклопедической скрупулезностью. Она учила нас, где именно следует мягкими спиральными движениями оказывать бархатное давление на плечи, запястья, лодыжки. Как ритмичными круговыми растираниями распалять страсть в пупочной области. Какие зоны следует чуть сжимать, покручивая кончиками пальцев. Где допустима лишь невесомая щекотка. А в каких точках малейшее нажатие чревато болезненными ощущениями.

Часами мы, майко, отрабатывали это волшебное мастерство на практике. На подушках расстилались обнаженные юноши-модели, чьи изваянные торсы предоставлялись в наше полное распоряжение. Поначалу в подобных занятиях преобладал элемент стыдливости и смущения. Но вскоре, распаленные самим процессом и восторженными реакциями натурщиков, мы бесстрашно предались плотским наукам.

Боги, как же дразнил воображение тугой рельеф их тренированных мускулов! Порой я с застенчивой игривостью лакомилась прелестями их фаллических соблазнов, поигрывая языком, обвивающим увлажненные губы в жажде новых сладострастных наслаждений. В такие моменты ко мне приливала горячая сочная волна того запретного жара, что щедро разбрызгивался в великолепных произведениях классики жанра сэдока.

Для финального же выпускного экзамена майко готовили более чем нескромное приключение. Нас ожидал таинственный древний ритуал прохождения через священный выпускной акт мидзуагэ¹⁰.

Традиции сего обряда уходили корнями в языческие капища инугами – людей-собак, некогда живших в наших землях. Согласно мифам, инугами поклонялись Великому Псу, богу плодородия и любовных утех. В старые времена девушки из их племени должны были провести ночь с семью различными партнерами прежде, чем стать брачными женами.

В современную мне эпоху этот жестокий обряд трансформировался для майко в одноразовый акт инициации. Провожая нас из девичьего невинного детства в женский мир, наставницы торжественно продавали нашу девственность с молотка самым влиятельным господам. Сие служило залогом славы майко на будущие времена.

За неделю до ритуала мидзуагэ Окику со смешком призналась мне, что располагает надежными сведениями относительно того, кто приобретет честь обесцвечивания моих лепестков. Оказалось, один богатый, но уже увядающий торговец серебром пылал жаждой заполучить меня для себя! Видение его низкорослой тучной лысеющей фигуры вызывало у меня ужас и стыдливый озноб.

Однако судьба распорядилась иначе. Сама церемония прошла при закрытых ставнях в каком-то приватном забытом богом павильоне. К моему изумлению, за цену моей девичьей пажити разгорелись невиданные торги! И вот, когда противный мне старик-торговец праздно предложил астрономическую цену, некий загадочный незнакомец в тени отбил кон, вдвое перекрыв эту сумму!

И тут я обомлела. Душа моя сжалась в исступленном трепете, ибо я узнала фигуру господина Киёши! Оробев от потрясения, я цедила напиток безумной радости из его горящего страстью взгляда. Он смиренно кивнул мне в такт завершения финальной ставки…

В тот исторический вечер я, преисполненная чистейшего вдохновения и любви, в сопровождении освященного кортежа наставниц отправилась в его уединенные апартаменты. Здесь мой обожаемый мастер должен был в торжественной обстановке сорвать с меня цветок целомудрия с соблюдением всех тонкостей многовековых канонов.

Мы приблизились к будуару Киёши с зажженными свечами и церемониальными подношениями. Я пыталась сохранить подобающее спокойствие, но внутри у меня все клокотало от восхитительного волнения. Ибо этим днем исполнялась священнейшая из моих утренних грез…

Настала кульминация таинства, когда мне повелели простереться на туго набитом пуховом ложе наставника. В мерцающем свете лампадок облик Киёши приобретал черты языческого божества, ниспосланного для моего вожделенного посвящения.

С трепетным волнением я окидывала взором его обнаженный торс, словно изваянный из мрамора резцом гениального скульптора. Каждая мышца, каждый изгиб дышали невыразимой мужской силой и величием. Но было в нем и нечто запредельно-тонкое, завораживающее душу, присущее лишь подлинным мастерам своего ремесла.

Приближаясь ко мне с зажженной курильницей, он окутал атмосферу ароматами пряных афродизиаков. Я затаила дыхание, когда его теплые умелые ладони начали мягко обводить овалы моего не обнаженного еще тела, изучая каждый изгиб и ложбинку. С вожделенным смущением я предалась его дразнящим прикосновениям, посылающим табуны мурашек по всей моей плоти.

– Мико… – благоговейно произнес наставник, и при звуке его бархатного шепота у меня перехватило горло. – Для меня была честь годами следить, как ты превращалась из юной неопытной девочки в истинную жрицу любви. Я всегда восхищался твоими талантами, твоей жаждой красоты, твоей живостью…