Вицеллий лишь пожал плечами да замедлил лошадь, натянув поводья. Когда тонкий и норовистый жеребец Юлиана энергичной рысью обошел кобылу Вицеллия, веномансер устало оглядел поля со снующими рабами и крестьянами. Затем прошелся тусклым взором по спинам Юлиана и айорки и вздохнул. Он поправил воротник, зябко поежился от свежего ветра, растеряв всякое высокомерие и спесивость в своем облике.

Пока граф не видел его, Вицеллий отдыхал, сгорбившись и нахохлившись в седле, одинокий и отрешенный. Он ненадолго отвлекся от цели путешествия и вернулся воспоминаниями к своей Мариэльд, к своей голубоглазой и среброволосой Мари, ее взору, полному искренней любви и старой печали и… и этой проклятой ненавистной сущности! Вицеллий раздраженно дернулся от одной этой мысли, вцепился в переднюю луку скрюченными от злобы пальцами и прикрыл глаза. Он попытался унять клокочущие рыдания, которые подкатили к горлу тела, в котором находился демон. Но все было тщетно.

Виной всему был он. И каждый день демон с содроганием вспоминал, как Мари рыдала у него на руках, обливала горючими слезами его расписанный рубинами, сапфирами, алмазами и златом балахон. И он плакал вместе с ней, пока Мари не поднялась. Она, тонкая, как ледяной клинок, и гордая, как пламенный феникс, выпрямилась и произнесла тихим, но непоколебимым голосом страшные слова: “Пусть будет так. Значит, это угодно самой судьбе”. А демон все еще вопил, его стенания прокатывались по долинам и равнинам, над реками и горами, под небесами и в самых отдаленных пещерах, заставляя дрожать каждую живую тварь. Вина и тяжесть преступления казались невыносимы. Тот, кто был сейчас Вицеллием, сглотнул подступивший к горлу ком. “Нужно собраться. Исходов тысячи, но необходим только один». Сложная цепочка последовательности событий плелась в хитром, древнем сознании, и уже спустя мгновение Вицеллий выглядел обычным Вицеллием, разве что едва поникшим. Скоро последует череда смертей, ужасных и опустошающих. Но демону было плевать. Если бы стоял выбор – жизнь Мари или жизнь этого мира – то он бы поверг в прах и испепелил весь Сангомар, убил каждого младенца, женщину или старика собственными руками.

– Эй, посторонись с дороги! Ты здесь не один!

Вицеллий открыл глаза и остывающим взором, в котором еще бесновалось пламя прошлых эпох, недовольно взглянул на высокого стражника. За южанином в дорогих и ладно выкованных доспехах, что указывало на служение господам, в обозах сидели понурые рабы: наги, люди, вампиры, оборотни и даже один дэв, великан ростом в полтора раза выше обычного люда. Пустыми и смиренными взглядами они все уперлись в пол повозок, на щеках горели магические клейма, а края хлопковых рубах трепал ветер. Их босые ноги и хвосты касались друг друга.

– У него, видать, черти в ушах ковыряются. Старый болван, уйди с дороги королевской гвардии!

– Оглох? – прикрикнул уже второй стражник. Старик был один, а значит, не сильно богат, поэтому уставший от долгого пути воин имел полное право, по его мнению, излить свою злобу. – Тебе громче крикнуть?

– Покричите, – с раздражением на лице отозвался Вицеллий и посмотрел вслед Юлиану. Тот был уже далеко. – Покричите, если ничему другому не научены: ни уму, ни такту.

– Да ты…

Стражники, что первый, что второй, резко замолкли. Ледяная усмешка легла на лицо Вицеллия, и он, тоже выплеснувший злость на двух несчастных, направил кобылу вслед за спутниками. Плечи веномансера, доселе сгорбленные под тяжестью дум, расправились, и вид снова стал противным и вредным. А два охранника, выпучив глаза друг на друга, вдруг раскрыли рты и закричали что есть мочи. Вицеллий подстегнул кобылу пятками остроносых сапог и поравнялся с Юлианом и Фийей. Те обернулись и непонимающе уставились на застывших посреди дороги двух мужчин, которые натужно рвали глотки, пока рабы хлопали глазами, приподнявшись в повозках.

– Полоумные какие-то… – прошептала Фийя.

– В больших городах хватает безумцев. – Юлиан поторопил коня и, взглянув на беззаботного Вицеллия, который даже не обернулся на истошные завывания, качнул в негодовании головой.

Для себя Юлиан решил, что после получения вклада оставит Вицеллия. Проследит, чтобы веномансер сделал свое дело, так как чувствовал ответственность за вредного, но уже в чем-то немощного учителя. И расстанется с ним. Возможно, он последует совету Вицеллия и представится его сыном, чтобы скрыть свою сущность. Преступления отцов по закону никогда не распространялись на детей, поэтому Юлиану, кроме косых взглядов ничего не угрожало. А после расставания с учителем он снимет небольшой домик и пару-тройку лет поживет в Элегиаре, познакомится с самым богатым и величественным городом мира. И позже отправится с Фийей дальше на юг, в прославленные Нор’Мастри и Нор’Эгус. Если там, конечно, к тому моменту утихнет назревающая война.

Вдоль дороги вырастали крестьянские дома. С каждым пройденным васо они жались друг к другу все плотней и плотней. Огороды мельчали, оставшись позади, пока наконец отряд не оказался в городе за стеной. Здесь обитали крестьяне: бедные, но свободные. Трудом на поле они зарабатывали себе на жизнь. Кузнецы, мелкие торговцы, кожевники, портные и ростовщики – все нищие представители этих сословий тоже селились за стеной города, на севере и западе. На востоке и юге Элегиар упирался в реку, и там, вдоль реки Химей, на высоком холме располагались величественные башни дворца.

А бедненькие лачужки все тянулись вдоль дороги, прерывались рынками, ремесленными домами и потом снова кучно строились у широкой тропы. Юлиан за это время уже бы дважды объехал Луциос, но сейчас они только-только миновали город за стеной и подъехали к высокой арке.

Прямоугольные ворота высотой в десять васо зияли подобно порталу. За аркой дорога резко становилась мощеной, более ухоженной, и домики за распахнутыми створками все как один выглядели богаче и ухоженнее. Вдоль улиц, по-над домами, красовались желтые бордюры, которые отводили всю грязь и воды на мостовые с канавками по бокам.

– В Мастеровом районе запрещено двигаться верхом! – откуда-то справа прозвучал зычный требовательный голос.

Охрана стояла в тени нависающей башни и смотрела на гостей исподлобья, с неприкрытым раздражением. Под суровым взглядом двух стражей Юлиан и Вицеллий спешились. Фийя же похлопала глазами, не понимая языка расиндов, распространенного в срединном Юге. Затем, наконец, сообразила, чего от нее хотят, и тоже выскользнула из седла. Крепкий мужчина в железной шляпе-капеллине и с черными лентами на шее одобрительно кивнул, и настороженности в его глазах слегка поубавилось.

Темные шаровары охраны перехватывались внизу, на икрах, поножами, а сверху ныряли под изогнутый нагрудник. Плечи стражников укрывали пелерины черного цвета. В руках блюстители порядка Элегиара держали массивные протазаны, а на бёдрах, в ножнах прятались кинжалы.

Дорога расширилась и теперь вела путников между двух-, трех- и даже четырехэтажными зданиями. Каменные домишки попеременно сменялись деревянными, не было никакой стройности ни в облике их, ни в форме, но все они были аккуратными, опрятными и ухоженными. Фийя открыла в восхищении рот и, боясь при сварливом веномансере сболтнуть что-нибудь лишнее, молча взирала на огромный город. Периодически она все же закрывала рот, но потом удивление брало верх и тот снова открывался.

В Элегиаре люди так же, как и в Ноэле, носили шаровары, но вместо того, чтобы заправлять рубахи внутрь, они пускали их поверх штанов и перехватывали кушаками. Горло чаще пряталось не за высоким воротником, а обвивалось лентами или шарфами. Многие надевали декоративные наручи: деревянные, кожаные, плетеные, а иногда Юлиан видел даже металл. На рубахи поверх широких рукавов крепились наплечники, но чаще всего один, для красоты.

Ноэльцы любили светлые и мягкие одежды, в костюмах элегиарцев же сквозила враждебность. Повсюду был черный цвет. Бедный люд старался украсить невзрачный костюм хотя бы одной темной деталью. Как заметил Юлиан, на всех жителях – на их шляпах, рукавах, шее – где-нибудь да была угольная лента. А вот алого, коим щеголял Вицеллий Гор’Ахаг в память о своей молодости, нигде не встречалось.

– Какие огромные… – не выдержав, тихонько проговорила Фийя, разглядывая обступившие Мастеровой город стены. – От кого же их строили такие большие. От чудовищ?

– От нищеты, – буркнул Вицеллий.

– Учитель, – спросил Юлиан. – Где тут покупают кровь?

– У Северных ворот, у входа в Трущобы. Либо в таверне, они обычно держат несколько рабов для таких случаев. Но там цены не сложишь.

– Понял. Давайте тогда отыщем хороший постоялый двор и оставим лошадей.

– Подожди, – покачал головой веномансер. – Сначала заглянем в одно место.

Двигаясь в живом потоке, трое путников направились по мощеной улице куда-то влево от ворот. Шли долго; добротные дома постепенно серели, скрючивались и стали коситься во все стороны, подпирая друг друга. Простор пропал, и вампиры растянулись вереницей, с трудом протискиваясь по грязным проулкам с запахом экскрементов. Одна из таких узких улиц, куда уверенным шагом свернул Вицеллий Гор’Ахаг, окончилась тупиком и уперлась в высокую стену города. Та зловеще нависла над крохотным отрядом, сдавила и грозилась вот-вот расплющить. У её подножия, в тени, прятался сгорбленный двухэтажный каменный домишко с темно-коричневой крышей.

Веномансер прочистил горло и требовательно постучал несколько раз в покосившуюся дверь. Ждать пришлось долго. Наконец послышалось шарканье старика или старухи, и дверь со скрипом отворилась. В проем высунулась седая плешивая голова вампира. Беззубого, с пустыми глазами, видимо, почти незрячими.

– Кто здесь? – прошептал старик, внюхиваясь.

Он сощурился, поводил головой на расстоянии васо от путников. Фийя поморщилась от неухоженного вида.

– Ты слуга Пацеля? – поинтересовался сухо Вицеллий, уже привязывая к колышку кобылу.

– Да.

Старик замолк, пытаясь разглядеть сквозь белесую пелену на глазах, кто к нему пришел.

– Я его друг.

Не спрашивая, Вицеллий зашел внутрь лачужки, место которой было не здесь, а за воротами, за стеной, среди прочих крестьянских домов. Но нет, покосившееся здание с низкими потолками стояло в самом закутке Мастерового города.

– Юлиан, снимай кольцо, меч и давай сюда кошель.

– Учитель… – граф покачал головой. – Сначала объяснитесь.

Юлиан уже стоял посреди мрачного дома, где единственной мебелью были грубый льняник, очаг, обложенный камнями, и груда хлама на втором этаже, что напоминал скорее ярус под крышей. Примерно в таких условиях и жил когда-то в молодости Юлиан в Малых Вардцах.

– Это слуга Пацеля, моего друга, – указал на оборванца-старика