Наконец, Берлин по максимуму использовал события религиозного календаря. Передачи, транслируемые по случаю мусульманских праздников, сочетали размышления о торжествах с риторикой войны. Уже в январе 1941 года радиожурналисты поздравили верующих с Курбан-байрамом, не забыв поделиться размышлениями об идеале «жертвенности» в борьбе с врагом, воздать уважение «мужественности и героизму», а также силе религии как оружия против неприятеля: «Воистину, Бог с верующими»⁴⁹⁴. На следующий исламский Новый год (он приурочен к датам переселения, или хиджры, пророка Мухаммада из Мекки в Медину), арабская служба Radio Berlin не только передала поздравления, но и выразила надежду на ниспровержение колониальных угнетателей, ссылаясь на восьмую суру Корана: «Победа может быть только от Бога» (8:10). Одна из примечательных в этом контексте программ вышла в эфир в связи с празднованием мавлида (дня рождения пророка Мухаммада) в марте 1944 года. В нее был включен рассказ о берлинской мечети. Американский офицер, занимавшийся мониторингом немецкого радио, описал передачу следующим образом:

Диктор сказал, что празднование в этом году отличается от прошлогоднего – на нем лежит печать горя и скорби, поскольку недавно варварскими налетами союзников была уничтожена мечеть. Союзники мало заботятся о неприкосновенности религиозных памятников – они просто скоты. Мечеть бомбили 13 февраля. Затем диктор анонсировал короткую пьесу, изображающую события того памятного дня. После небольшой паузы мы услышали шейха мечети, зачитывающего аяты Корана низким и спокойным голосом. Фрагменты, которые он читал, представляли собой обращение к Аллаху с просьбой защитить жизнь мусульман и благосостояние ислама. На заднем плане ревели самолеты, время от времени раздавались звуки падающих бомб и взрывов, но на протяжении всего налета шейх продолжал читать Коран тем же спокойным голосом. Затем вновь заговорил диктор, сообщив, что на следующий день после бомбежки шейх мечети стоял на холоде и ветру, однако все равно читал Коран. Снова раздался голос шейха, декламировавшего: «Бог велик, Аллах велик!» и зачитавшего еще несколько аятов спокойным тоном. Затем снова появился диктор и сказал, что голос шейха – это голос истины, рассказывающий исламскому миру о том, что враги ислама не откажутся от своих усилий до тех пор, пока ислам не рухнет. Диктор добавил, что мавлид празднуется на развалинах, но тем не менее мусульмане собрались, чтобы поздравить друг друга, и в эфире были слышны их голоса⁴⁹⁵.

В целом, как и в печатной пропаганде, немецкому радио ислам предоставлял язык, метафоры и призывы, которые использовались пропагандистами в политических интересах. Нацистские агитаторы работали с религиозными понятиями, а также концепциями и ссылками на священные тексты. Антибританская, антибольшевистская и антиеврейская агитация часто сопровождалась цитатами из Корана. Иногда даже нерелигиозные термины трактовались на языке веры: например, понятие «пикирующий бомбардировщик» (Stuka, сокращенно от Sturzkampfflugzeug) было переведено на арабский как «самолет, который, подобно орлу Пророка, слетает с неба и уничтожает врага на земле»⁴⁹⁶. Более того, радиопропаганда на литературном арабском постоянно использовала панисламистские темы – в частности, в рассказах об исламе в СССР, Индии и Германии. Одновременно радио продвигало идею глобальной войны ислама, которую тот якобы ведет плечом к плечу со странами Оси.

Программы Radio Berlin на магрибском диалекте арабского (дариже) отличались той же религиозно-политической направленностью, хотя и имели североафриканскую региональную специфику. То же самое относится к арабским программам Radio Athens и Radio Paris-Mondial. Так, парижское радио рассказывало о жизни мусульман в оккупированной Франции. Например, в начале 1943 года там вышла документальная передача, подготовленная главным диктором парижской службы вещания на арабском – Мухаммадом Бузидом, марокканцем из Рифа. Передача повествовала о рабочих-мусульманах на атлантическом побережье, восторгающихся Гитлером⁴⁹⁷.

Хотя власти Германии считали, что программы на арабском языке имеют первостепенное значение для Северной Африки и Ближнего Востока, они также увеличили число передач на турецком, персидском и урду. Интересно, однако, что в передачах на турецком исламские сюжеты использовались крайне редко⁴⁹⁸. Когда, в самом начале войны, в Берлине попытались задействовать религиозную тематику в пропагандистских передачах, турецкая пресса мгновенно отреагировала на это хлесткой критикой. Турки подчеркивали, что религия никогда не должна применяться в политической пропаганде, а робкие попытки немцев делать это они высмеивали как признак их нечистоплотности; вспомнили даже о неудачных планах Вильгельма II использовать ислам⁴⁹⁹. Франц фон Папен, посол Германии в Анкаре, предупреждал, что «призыв к религиозным чувствам», если и привлекателен, то лишь для «низших классов»; однако даже низы общества вряд ли воспримут религиозную пропаганду, исходящую из «культурного центра Запада»⁵⁰⁰. Тем не менее через год немецкие официальные лица задумались о создании пиратской радиостанции, которая ругала бы светскость, секуляризм и подавление ислама в Турции⁵⁰¹. Впрочем, Турция, официально светская страна, для немецких экспертов по Востоку оставалась особым случаем – как и в довоенных дискуссиях.

Напротив, персидская служба, укомплектованная такими одиозными пропагандистами, как главный диктор Шах-Бахран Шахрух, оппозиционер Незамеддин Ахави и Давуд Моншизаде (после войны последний создаст в Иране Национал-социалистическую рабочую партию), все больше и больше использовала религиозную риторику. После оккупации Ирана летом 1941 года немецкая пропаганда постоянно обвиняла союзников в осквернении культовых зданий и оскорблении чувств верующих. Среди стандартных пропагандистских лозунгов можно упомянуть обвинение «англо-советских войск» в том, что они «надругались над мечетями в Иране»⁵⁰². Когда летом 1942 года немцы шли по южным районам Советского Союза, приближаясь к иранской границе, пропагандисты получили новые инструкции. В дополнение к обычным лозунгам они должны были осуждать британскую и советскую «политику угнетения» в «других магометанских странах»⁵⁰³. Radio Berlin обвиняло Вашингтон в организации «миссионерской деятельности» в Иране, Лондон – в том, что он вмешивается не только в «политические», но и в «религиозные» вопросы, а Москву – в общей «враждебности по отношению к религии»⁵⁰⁴.

Особенно популярным источником вдохновения для немецкой пропаганды на фарси выступали мессианские настроения шиитов. Еще в феврале 1941 года Эрвин Эттель, тогда занимавший пост посланника в Тегеране, сделал конкретные предложения в этом отношении. Из иранской столицы он сообщил, что многочисленные шиитские «духовные лица» говорят с народом «о древних пророчествах и снах, толкуя их в том смысле, что двенадцатый имам⁵⁰⁵ был послан в мир Аллахом в облике Адольфа Гитлера»⁵⁰⁶. Эттель предложил поддержать эти тенденции и сделать упор на «борьбу Мухаммада против евреев в прошлом, а фюрера – в наше время. Уравнивание англичан с евреями позволило бы вести среди иранских шиитов чрезвычайно эффективную антианглийскую пропаганду». Эттель предложил использовать знаменитый аят Корана (5:82/85, см. выше) наряду с цитатой из «Майн кампф» («Поэтому сегодня я верю, что действую в соответствии с волей Всемогущего Творца: защищая себя от евреев, я борюсь за дело Господне»), чтобы доказать, что мусульмане и нацисты преследуют «одни и те же цели в борьбе». Ответственный за пропаганду сотрудник посольства Германии в Тегеране собрал материалы по этому вопросу. Немецкие пропагандисты должны были затрагивать мессианские сюжеты в своих радиопередачах, а в случае позитивной реакции развивать их в печатных материалах. Тем не менее Эттель призывал к осторожности, поскольку «грубая пропаганда может оскорбить чувства верующих». Местные каналы казались наиболее подходящими для распространения пропагандистских сообщений. Эттель особенно подчеркивал политическую роль духовенства в Иране, обращая внимание на наличие у него эффективной информационно-пропагандистской сети с центрами в Мешхеде и Куме, которую немецким пропагандистам следовало использовать⁵⁰⁷. Коллеги Эттеля вполне разделяли его взгляды. Оценивая немецкую пропаганду в Иране, Ганс Александр Винклер, работавший атташе по культуре в немецком посольстве в Тегеране до вторжения союзников, в начале 1942 года писал, что наиболее перспективными темами пропаганды в этой стране должны выступать религиозные верования и чаяния персов, в частности ожидавшееся ими возвращение двенадцатого имама⁵⁰⁸. Винклер утверждал, что среди сельского населения и городской интеллигенции приход к власти Адольфа Гитлера нередко связывают с возвращением Махди. Даже само шиитское духовенство, по словам дипломата, культивировало подобные идеи. Учитывая «склонность простого иранца к религиозному фанатизму», Винклер видел в таких убеждениях «мощную силу», которую могла бы использовать немецкая пропаганда – в идеале привязывая сюда и антисемитизм. Немецкая пропаганда действительно представляла Гитлера как спасителя, посланного Богом⁵⁰⁹. Вскоре даже новый шах Ирана Мохаммед Реза Пехлеви публично выразил обеспокоенность по поводу радиопередач Оси, изображающих немецкого диктатора как религиозную фигуру и защитника ислама⁵¹⁰.

Особой деликатности требовала пропаганда, нацеленная на мусульман Британской Индии – области, также входившей в сферу ответственности «Восточного отдела» радио. Цеезен готовил три ежедневные программы для Индии, в том числе Azad Muslim («Свободные мусульмане») на языке урду. Тем не менее в 1943 году немцы вещали на Индию только пятнадцать минут в день. Вместо обращения к отдельным религиозным группам индийская служба обычно обвиняла Англию в разжигании религиозной ненависти⁵¹¹. Поскольку Субхас Чандра Бос, главный индийский союзник Гитлера, официально проводил политику единства между индусами и мусульманами, Radio Berlin не могло проповедовать индийцам джихад. Однако по ходу войны даже в случае Индии немецкая пропаганда все чаще взывала к исламу. Одним из наиболее заметных примеров стало выступление муфтия, переведенное на урду и выданное в эфир в воскресенье, 23 августа 1942 года. Аль-Хусейни обращался к мусульманам, осуждал враждебность Лондона к исламу во всем мире и призывал сопротивляться британскому владычеству⁵¹². Лондон быстро отреагировал на это в своем арабском вещании, заверив слушателей в верности индийских мусульман делу союзников⁵¹³. Спустя месяц индийская служба итальянского радио передала в эфир обращение легендарного вождя пуштунов Мирзы Али-хана (известного как «факир из Ипи»), поднявшего мощное восстание против британцев в Вазиристане в 1936– 1939 годах. Мирза Али-хан поддержал выступление аль-Хусейни и объявил, что враги Оси – это враги ислама и Индии⁵¹⁴. Однако на самом деле текст прокламации Мирзы Али-хана был написан не в горах северного Вазиристана, а в кабинетах итальянской пропагандистской службы в Риме⁵¹⁵.

Немцы, впрочем, действительно поддерживали связь с Мирзой Али-ханом и его последователями на Северо-Западной границе, которая с XIX века оставалась для Британской Индии очагом напряженности⁵¹⁶. В 1920–1940‐е годы Али-хан стал самым известным руководителем бунтующих племен; как и многие его предшественники, он был не просто политическим лидером, но и религиозным деятелем, призывавшим к джихаду против империалистов. Чтобы усмирять повстанцев и предотвращать нападения на свои военные и гражданские объекты, британцы держали в регионе крупный контингент индийской армии. Немцы внимательно изучали ситуацию на северо-западной границе. В докладе на пятьдесят две страницы, написанном в 1941 году, подчеркивалось стратегическое значение не только суннитского большинства, «неистовых врагов англичан», но и их «религиозного фанатизма»⁵¹⁷. Примерно в это же время Берлин совместно с Римом начал оказывать систематическую поддержку Мирзе Али-хану, снабжая его деньгами, оружием и боеприпасами⁵¹⁸. Немецкие документы свидетельствуют, что поставки были организованы с помощью миссии рейха в Кабуле. Руководил ею опытный дипломат Ганс Пильгер, широко привлекавший местных связных. Донесения британской разведки показывают, с каким опасением в Лондоне относились к этим контактам⁵¹⁹. Судя по документам власти Афганистана пытались задерживать немецкие грузы, пересекающие линию Дюранда (границу между Афганистаном и Пакистаном)⁵²⁰. По ходу войны англичане все жестче блокировали поставки, пока в 1942 году их поток вообще не иссяк. Осенью 1942 года Али-хан обратился к аль-Хусейни и аль-Гайлани с письмом, где обещал и дальше бороться с англичанами, несмотря на дефицит оружия и боеприпасов⁵²¹ – письмо передал в Кабул один из его эмиссаров. Для немецкой публики он был «героем-освободителем Вазиристана»⁵²².

За исключением повстанцев с северо-западной границы, большинство мусульманского населения Индии сохраняло спокойствие. Всеиндийская мусульманская лига, которая в годы войны превратилась в самую массовую исламскую организацию, оказалась лояльной Великобритании. Ее руководитель Мухаммед Али Джинна умело пользовался ситуацией, убеждая метрополию согласиться на раздел Индии, но всегда оставался верен британцам⁵²³. В различных индийских провинциях лидеры мусульман призывали к войне против стран Оси⁵²⁴. Впрочем, спектр мнений индийских мусульман не ограничивался Лигой. Некоторые деятели демонстрировали откровенную враждебность к англичанам – как, например, часть членов «Джамийат аль-улама», организации ведущих индийских улемов. Возглавлял ее Кифайатулла Дихлави, неофициальный муфтий Индии, открыто высказывающийся против британского империализма и неоднократно попадавший под арест. Немцы даже подумывали выйти на личный контакт с ним⁵²⁵.

Реакция мусульман на заигрывания немцев с исламом

Эффективность германской радиопропаганды и уровень ее восприятия населением трудно оценить. В большинстве районов Северной Африки и Ближнего Востока не существовало отлаженных механизмов мониторинга общественного мнения. Отчеты спецслужб тоже не давали четкой картины. Власти стран антигитлеровской коалиции были склонны полагать, что население поддерживает их, а чиновники стран Оси придерживались противоположной точки зрения: и те и другие зависели от информации доверенных лиц, а также от их личной заинтересованности в демонстрации успехов своей пропаганды. Тексты же мусульманских авторов обычно отражали настроения узких сегментов общества.

Разумеется, пропаганда немцев сталкивалась со множеством трудностей. Во-первых, это были проблемы технического характера. Печатной пропаганде мешала неграмотность; однако и прослушивание радиопередач ограничивалось рядом факторов. Лишь немногие в Северной Африке и на Ближнем Востоке владели приемниками. Согласно исследованию, проведенному в 1941 году Управлением военной информации США, наибольшее количество коротковолновых приемников – 55 тысяч – фиксировалось в Египте, в то время как в Саудовской Аравии было зарегистрировано всего 26 штук⁵²⁶. Многие из них, если не большинство, принадлежали европейцам. В Киренаике, одной из важнейших прифронтовых территорий, у мусульманского населения, по данным Нейрата, вообще не было приемников⁵²⁷. Впрочем, радиотрансляции были доступны в общественных местах – в лавках, на площадях и в кофейнях, где собирался народ. Немцы отлично понимали важность репродукторов, расположенных в публичном пространстве: еще во время своего пребывания в Багдаде Фриц Гробба пытался подкупать владельцев кофеен, чтобы те настраивали свои приемники на волну немецкого радио⁵²⁸. Тем не менее радиопропаганда в арабском мире не могла обрести такую же большую аудиторию, как в Европе. Даже те немногие, у кого имелся регулярный доступ к радио, часто сталкивались с технологическими проблемами – прежде всего, с перебоями в энергоснабжении и недостаточно широким диапазоном приема. Кроме того, союзники, управлявшие большей частью региона, ввели строгую цензуру, особенно в общественных местах, и старались глушить немецкие передачи.

В содержательном плане нацистская пропаганда также столкнулась с серьезными затруднениями. Во-первых, агрессивный тон, вульгарный язык и пронизанная насилием тематика программ были рассчитаны главным образом на необразованные слои населения. Воздействие подобных передач на образованные элиты (а именно им принадлежало большинство приемников) и даже на публику в кофейнях, по всей видимости, было куда слабее. Размышляя о «грубом языке немецких программ», Майлс Лэмпсон (позже лорд Киллэрн), посол Великобритании в Египте, отмечал: «Возможно, такой язык и нравится более примитивным слушателям, однако следует надеяться на то, что он не достигает своей цели среди более утонченных жителей Востока, которые весьма ценят приличия»⁵²⁹. Один египетский дипломат рассказывал своему английскому коллеге, что ужасные истории о поведении британских войск в мусульманских странах – «рассказы о пьяных оргиях, изнасилованиях, убийствах» – часто звучали настолько вызывающе, что его жена требовала выключить радио, потому что ей становилось дурно⁵³⁰. Берлинский эфир «дает именно то, что нужно экстремистам для обработки фанатиков [среди населения]», но «в умеренных слоях общества его высмеивают»,– сообщал британский представитель в Сирии⁵³¹