III письмо книги

Полет с чёрными глазами – миниатюрное существо с впалой грудью, швейцарка; в Америке пробыла год, английского языка не знает, вечно бегает с детьми чужими по палубе. Можно думать, что Полет теперь, когда с каждым поворотом винтов мы всё дальше уходим от берегов богатой Америки, жалеет, что не вышла там замуж.

Следующими позируют Mr и Mrs Kashen, о рисунке с Mr Kashen священник сказал: «Это так же хорошо, как Мурильо».

«Человек в шляпе» – папа рисовал его в профиль. Модель заснула в начале сеанса и очень удивилась, пробудившись и узнав, что рисунок кончен.

С нами на пароходе возвращался на родину 76-летний итальянец, проживший в Америке 50 лет, он десятки лет прослужил полицейским в штате Монтана. Не только просил, чтобы его нарисовали, но также добивался с настойчивостью капризного ребёнка, чтобы ему отдали его «портрет». Инцидент был улажен лишь после того, как ему показали уже перед самыми Cannes набросок и объяснили, что портрет не окончен.

Пароход – это миниатюрный железный остров, плавучий остров. Здесь на крохотной территории собрались люди разных возрастов и разных наций. Каждый из них имеет свой отличный от других background⁹. Эти люди были воспитаны всяк на свой манер, они выросли в различных условиях. На берегу каждый из них имел собственное дело или служил у кого-нибудь. Некоторые из них жили очень замкнуто и, попав в это, почти семейное месиво человеческое, вначале стесняются, держатся особняком, неохотно знакомятся. Но потом они также уступают, подчиняются примеру общительности и рассказывают о себе. На корабле, как только скрываются берега, как в каждом человеческом коллективе, немедленно обозначаются классы.

Пассажиры расходятся по принадлежащим им каютам, кают-компаниям (обеденные залы) и палубам. Те, которые тратят на путешествие больше денег, получают максимум удобств и внимания при обслуживании.

Пассажиры первого класса лучше одеты, вид у них более чистый и холёный. На корабле имеется класс правящих, прислуга, упитанные весёлые повара, а затем класс рабочих. На кухне много рук занято бешеным мытьём посуды и чисткой котлов, а на палубе с первыми проблесками зари отряд матросов скребёт, моет, красит. Пассажиры чувствуют себя, как на броненосце. Проводя все эти работы, матросы не обращают внимания на пассажиров, и к концу морского путешествия не было ни одного пальто, пиджака, брюк, юбки, кофты, свитера, на которых не было бы пятен белой эмалевой краски и приставших деревянных опилок. Перила на корме испещрены различными надписями, вырезанными в дереве.

В каждом существе живёт инстинкт продолжения рода. Искусство является как бы вторичным половым признаком, в художнике особенно силён этот позыв к саморазмножению себя в будущем. Этот позыв неисчислим в своих калибрах: обитатели пещеры Lascaux in the hills Dordogne, France¹⁰, первые посетители Каса Грандэ в Аризоне покрыли стены графическими следами своего пребывания¹⁸. Авторы исчезли – их автографы остались. Осталась память об этих людях, сохранился их почерк. Так как эти рисунки и автографы уникальны, то их тщательно сберегают – ценный многоречивый документ прошлого, но мотыльками современия, летящими через океан на Sobieski, не интересуется никто – матросы безжалостно выскабливают эти творческие моменты малой (заборной) литературы. Опершись о перила, смотрит из-под своей помятой шляпы маленький человек. Пятьдесят лет он подметал в парках Чикаго, даже теперь среди океана он кажется покрытым пылью дорожек, маленький человек поёт однотонные хоралы.

4 октября 1949 года

В пять часов вечера Sobieski приближается к Cannes, мы прошли мыс Saint Raphaёl, откуда начинается Лазурный берег, или же Ривьера. Солнце садится за голубые горы слева, и ослепительный поток расплавленного жёлтого золота треугольником значится на волнующейся голубой эмали Средиземного моря.

Вот оно, лимонно-жёлтое пламя юга, вдохновившее великого Ван Гога создать его бессмертные творения!

Быстро темнеет. Нам дают обед на полчаса раньше, а затем при свете полной луны мы бросили якорь, и к борту Sobieski подошли катера с французскими властями и моторные баржи взять багаж и пассажиров.

Лестница до воды длиной в четыре этажа: высаживаются в Cannes француженки две с тремя детками, имена деток – Анна с глазами светло-зелёного винограда, которые светятся прозрачностью своей (Анне 21 месяц, она одета в бархатное коричневое коротенькое пальтецо, остроконечную шапочку), Мишель и Патрик. Маруся, Папа, Ленор Gallet и толпа туристов – все они должны вернуться на Sobieski в 11 часов ночи, об этом по радио известили публику на итальянском и польском языках. Туристы в таможне теснятся густой массой около окна, где на их голубой билетик ставят французскую печать. Покидая Sobieski, Маруся и папа пожали руку капитану J. Godecki¹⁹. «До свидания – благодарю», – пожимая руку капитану, говорит Маруся, и J. Godecki, учтиво кланяясь, отвечает «счастливо!».

Прощаемся и с T. Stepkowski, chief engineer²⁰. Вся команда от Гибралтара сменила зимнюю одёжу на белую просторную отутюженную. Во втором классе туристки купались в бассейне, ныряя за кводорами¹¹ и полтинниками, брошенными в воду для лакея, который потом хлопотал всю дорогу об их купании, Маруся и Папа бросили два цента… они светились на белом мраморе, как медные пуговки.

Гостиница «Мажестик» (Majestic) в Cannes²¹ оказалась самой близкой, и мы остановились в ней, в № 428 – «чем выше, тем дороже». Мы на четвёртом этаже, платим за сутки 2 тысячи франков. Комната с гигантским окном на море, двумя кроватями, озером-ванной, кипятком и всеми вековыми французскими удобствами, но бельё постельное и полотенца пережили тоже войну, как и здания, – в дырах. За 4 дня стоянки мы уплатили 11 500 франков, включая сюда услуги прачечной и многочисленных служб: один доллар = 350 франкам.

Б. Григорьев. Вилла «Борисэлла». Рисунок пером из письма Д. Бурлюку от 12 марта 1928 г.

5 октября 1949 года

Посетили дом и студию умершего 10 лет тому назад нашего друга Бориса Григорьева²². В обветшалом, небольшом домике, прилепившемся к обрыву горы, где расположен древний городок Cagnes-sur-Mer, теперь живет его вдова Лиза Григорьева. Увидев Марусю и Папу, воскликнула: «Какая энергия и смелость в эти годы пускаться путешествовать, я теперь верю, что старости нет; если человек здоров и мыслит, он молодой всю жизнь. И есть молодые – совершенные старики, ленивые, безответственные за свои поступки и неблагодарные. – И, кроме всего этого, Лиза добавила: не только поражает ваша смелость, но ещё изумляет ваш неистощимый интерес к жизни, всё новым исследованиям и изучениям её».

Сын художника Григорьева унаследовал от своего отца его худобу, задержку в речи и необычайно высокий рост.

***

Мои дорогие детки-5. Четвёртый день в Cagnes s/m горы в снегу, море, солнце и крутые дороги 800 футов высоты. Слезаем в город один раз в день, папа писал этюд со снеговыми горами, завтра опять будем продолжать перед вечером, утром поедем в Ниццу – 5 километров босом [sic!]: вести переговоры о печке для Лизы – у неё трясутся руки от вечной работы швейной. Плохо пишет перо моё. Любовь и привет от мамы-Маруси.

***

Мои дорогие детки-5, сейчас с папой поедем обедать в Ниццу – 11 километров, и потом в Монако – (не в казино), в музей, смотреть богатую коллекцию. Океан, серый день хмурит дождём, папа пишет акварель, не – обычайно мягкую по цвету. Здесь жёлтые деревья поздней осени.

Love, Мама Маруся, Burliuk

6 октября 1949 года

Маруся и Папа поехали автобусом до границы Италии, которая отстоит от Cannes в расстоянии трёх часов езды. Часы завтрака во Франции точны, как отходы и приходы поездов, – от 12 часов дня до 2½ ч. дня, после все рестораны запирают свои двери, и повара и поварихи ложатся крепко спать до семи часов обеда.

Реклама ресторана в Ницце под названием «Три утки». Ок. 1950

В Ницце около почтамта Маруся и Папа поели свой скромный завтрак: чёрные ракушки, яичницу, томаты без уксуса, чашку чая, папа – стакан розового вина, счёт хозяйка ресторана написала до подачи пищи на бумажной салфетке, укрывающей стол, во избежание «ошибок». А затем голубыми кругами azur-cote¹² промчались мимо знаменитого игорного дома Монте-Карло в Мен-тону; горы за этим романтическим городом были окутаны волнами тёмно-синих дождевых туч.

Ницца, Монте-Карло, Ментона! Каждый писатель, будь то Достоевский, Тургенев, Толстой, Флобер, Мопассан, Чехов, Генри Джеймс, неизменно упоминают в своих шедеврах эти места в качестве фона, на котором развёртываются восторги чувств, любовный жар и горечь разочарований, обиды от неудач их героев. На обратном пути опять восхищались подоблачными прибрежными горами, скалами, лазурью моря – видами, которые звучат и звучат на холстах Клода Лоррена, Тёрнера и Айвазовского. Во всех прибрежных городах заметны следы недавней войны: руины и кучи камня и мусора, который ещё не успели убрать, а то ещё и не заделанные, не зацементированные отверстия от снарядов и пуль в крышах и стенах зданий.

***

Мои дорогие детки, мы с папой каждый день идём на мотив и вечером пишем книгу. Любовь вам от мамы Маруси.

IV письмо книги

7 октября 1949 года

В 12 часов дня Маруся и Папа отправились автобусом в Cagnes-sur-Mer. Задачей поездки было осмотреть дом Ренуара и Фрагонара, последний превращён в музей и находится в городке Grasse. Осмотр его был отложен на ноябрь. Билет круговой стоит 200 франков.

Поместье Ренуара расположено в сфере досягаемости пешехода на окраине Cagnes. Деревенские дощатые воротца. На каменном столбе их направо надпись: «Здесь жил в течение 20 лет Пьер Огюст Ренуар. Артист-художник, рождённый в 1841 году в Limoges и умерший в 1919 году в Cagnes. Его произведения, рассеянные по всему миру, составляют гордость Cagnes». Поместье называется Les Collettes.

Кань-сюр-Мер. Почтовая карточка

Кань-сюр-Мер. Вилла «Коллет». Почтовая карточка

Мы останавливаемся и ранее, чем переступить порог усадьбы, читаем эти надписи, и душу охватывает чувство некоего волнения, так хорошо известного всем пилигримам.

Ведь мы теперь совершаем наш эстетический pilgrimage¹³.

Сколько раз, начиная с 1909 года, когда в Санкт-Петербурге были выставлены лучшие картины Ренуара²³, сколько раз на выставках, в музеях, видя репродукции мастера, в сонмах книг мы восторгались его бесподобным мастерством, лёгкостью и чарующей грацией красок и линий, и вот теперь мы входим в сад, запущенный, скорее жиденькую рощицу старых узловатых, седых оливковых деревьев, среди которых вьющаяся по косогору аллейка ведёт нас к большому каменному двухэтажному зданию с плоской крышей, верандой с железным канопи¹⁴. В верхнем этаже три больших окна. На веранду дверь и два окна, а под балконом верхнего этажа большое четырёхстворчатое окно, выходящее из столовой.

Справа над верхушками персикового садика перед домом фиоль¹⁵ Средиземного моря.

Мы проходим мимо терракотовой скульптуры, исполненной «под диктовку» Ренуара его молодым другом – скульптором (имя надо взять из книги «Ренуар как скульп – тор»)²⁴.

Подымаемся по мраморным ступенькам на веранду, а затем в комнату, разделённую аркой. В первом отделении пол вымощен каменными плитками ярко-жёлтого цвета, такого же цвета плюшевые софа и два кресла. На стене зеркало. На полках с книгами с левой стороны стоят три незаконченных пейзажа оливковой рощицы, один из небольших этих пейзажей заслонён наполовину пустой дешевой золотой рамой. Направо от неё, на оберточной жёлтой бумаге гуашью изображена обычная ренуаровская пышнотелая матрона, в простенке около арки слева бронза – барельеф «Коко».

– Это мой муж, – говорит мадам Полет Ренуар, – он изображён здесь шести лет. Жан, Пьер и младший Клод («Коко»)²⁵. Первый – в Голливуде, а мой муж продолжает работать на терракотовом заводе, который сорок лет тому назад построил метр Ренуар. Мы живём в этом доме, он был сооружён по планам Ренуара, в доме 12 комнат.

В другом отделении дубовый паркет и камин, на котором в один фут высотой бронзовая статуя – «Женщина, кормящая грудью ребёнка». «Женщина в шляпе»²⁶.

Вся комната наполнена голубыми рефлексами осеннего солнца, отражённого далями моря, заполняющего широкие окна, осенний свет всегда сообщает душе какую-то скорбь об ушедшем лете, а тут ещё к нему примешивается чувство горечи от того, что в доме, где теперь скромно живут потомки Ренуара, так мало осталось его великих произведений, всего лишь несколько неподписанных кусков, а неисчислимые по стоимости своей сокровища, плоды его гения, находятся в чужих домах и составляют богатства и гордость чужих семей… Богатства растущие…

Полет Ренуар знакомит нас со своей старшей сестрой Нана Winding. Обе сестры до такой степени выглядят в стиле картин Ренуара, что Маруся предположила, что они служили мастеру моделями для его картин.

– Смотри, ведь это та самая, что целует в носик собачку в «Завтраке лодочников», на холсте из коллекции Дункана Филлипса²⁷.

Но моделями для картин, написанных в последней четверти прошлого столетия, конечно, могли быть только их бабушки.

Простившись с милыми приветливыми дамами, мы выходим снова в осеннюю рощицу, и Папа делает пером рисунок дома Ренуара.

В 5 часов вечера Нана со служанкой, оживлённо разговаривая, проходят по тропинке вниз, у женщин в руках корзинки. Они спешат на базар. Во Франции в 5 часов все начинают готовить обед.

– О, это очень хорошо, – посмотрев рисунок, говорит Нана, – если вы опять приедете в Cagnes, я с удовольствием попозирую вам.

Когда Маруся и папа спускаются вниз, то здесь и там пейзажи будят зрительные воспоминания: кажется, вот этот дом, платан, куст олеандра, свешивающий свои цветы из-за каменной ограды, вечереющая голубизна моря – всё это служило моделью в своё время для кисти великого Ренуара.

***

Мои дорогие дети-5, ровно месяц, как мы расстались. Так много прекрасного мы увидели с Папой, и прекрасные вещи пишет Папа, работает каждый день. Будьте здоровы, берегите М.С., привет Ола, [нрзб.] родителям Жани, Маргарит, Алис, Жеральдин Сади²⁸. Как её детки? Сегодня днём ходили в покинутый монастырь²⁹. Мама.

Арль. Станция P. -L. -M. (Compagnie des Chemins de fer Paris-Lyon-Méditerranée). 1920-е. Почтовые карточки

V письмо книги

8 октября 1949 года

День начался проливным дождём. Мы верим в приметы: «дождь в день какого-либо начинания означает успех». По счастью, к часу нашего шествия вслед за тележкой с багажом к вокзалу среди туч появились голубые просветы, и мы в сухом виде очутились на платформе. Из 9 мест нашего багажа только пять самых портативных попало с нами в вагон, остальные были сданы в багаж до Арля. После американских вагонов французские поражают своей старомодностью, система коридоров и 8-местных купе оставляют очень мало места для прохода. Пассажиры давят друг друга задами и чемоданами. Каждый француз путешествует с одним чрезвычайно увесистым чемоданом и корзинкой со снедью: хлеб, колбаса и неизменная бутылка красного вина, к ней прикладывается время от времени поочерёдно вся семья, если француз вояжирует не в одиночку.

С левой стороны, глядя на окна, [видим] надписи на трёх языках: немецком, французском и итальянском: «не высовываться из окна» – следы недавнего вторжения врага. До Saint-Raphaël мелькают живописные заливы моря; затем дорога отходит в глубь страны.

В три часа мы выехали из Cannes, в 4 ч. 45 минут были в Тулоне и в 6 ч. 15 минут вечера в Марселе. Вагоны, попадая в длинные туннели, наполняются гарью каменного угля. Из Марселя в наше купе сели 4 солдата-сенегальца и моряк – белый, который 5 сентября выехал из Сингапура, в этот краткий срок через Панаму он достиг родины. Моряк жаловался на дороговизну во французском Индокитае.

Стемнело, опять мы в длиннейшем туннеле, капли дождя ползут по чёрному стеклу окна, мы готовим наш зонтик и плащ.

В 7 часов 20 мин. вечера мы приехали в город, имя которого столько раз было в нашем воображении, которое столько раз мы повторили, строя планы намеченной нами работы.

Люди исчезают, вещи остаются. Великий художник Ван Гог завещал будущему сотни прекрасных картин (767 подписанных холстов)³⁰.

Из этого числа мастером в 1888 году и в 1889-м в Арле было написано 150 или 160 картин маслом¹⁶. Мы решили из Америки поехать в Арль и попытаться найти «модели», вдохновившие художника на картины, прославившие его, и ныне памятные зрителю, известные каждому культурному человеку. Кто, например, не помнит комнатки художника в Арле на улице Cavalerie¹⁷? Кто при словах The Night Café (now Café de l’Alcazar)¹⁸ не увидит косень-кого бильярда, запекшейся крови стен кафе и часов, блестящих своим стеклом под четырьмя газовыми лампами, или же «Арлезианки» – M-me Ginoux¹⁹, написанной Ван Гогом в ноябре 1888 года. Люди уходят, вещи остаются. Мы стоим уже на пороге изумительных переживаний. Мы в Арле и с первыми лучами солнца можем ходить по улицам города, всматриваясь в дома, ища знакомые по картинам Van Gogh’а контуры, и из далёкого прошлого вызвать милые, близкие тени.

На платформе станции молодой человек порекомендовал нам отель Nord [Pinus].