Глава 4
Last Night in Denver

Летние романы заканчиваются по разным причинам. Столько говорится и делается, но исход всегда один. Они как падающая звезда – захватывающее мгновение вспышки небес, мимолетный проблеск вечности, только вспыхнула, и ее уже нет.

Николас Спаркс

Я не знаю, как это объяснить. Он был моим счастьем в чистом виде. Мне казалось, что я вышла в параллельный с этим мир, где все по-другому. Здесь были другие законы. Вдалеке от своих родных стран мы жили сегодняшним днем, без понятий «хорошо» и «плохо». Мы делали, что хотели, каждую минуту. Все было ново, все в кайф. И казалось, что вообще не надо будет умирать. Но сорок дней прошли. Ради того, чтобы остаться с ним, я отказалась от поездки к Тихому океану, о которой мечтала изначально, и купила билет до Нью-Йорка, откуда меня ждал обратный самолет до Москвы.

В ту роковую ночь, когда такси до аэропорта должно было меня забрать, я впервые по-настоящему прощалась с человеком. Сидя на полу в углу нашего дома, я призналась ему в любви. До этого такие слова просто застревали у меня в горле. Ведь кто скажет «Я тебя люблю» первым – тот и проиграл. Все. Власть в руках другого человека. Кроме того, слова «I love you» для меня ничего не значили. Мне они только напоминали надписи на ногах у плюшевых мишек. Я постоянно говорила: «Дэниел» – и замолкала. Он отвечал: «What?» – и, вместо того чтобы сказать, что люблю, я быстро придумывала какой-нибудь вопрос. В этот раз я обратилась к нему в последний раз.

– Daniel…

– What?

– Как это все закончится?

Он опустил голову и ответил:

– Болезненно.

Я заплакала и сказала эти чертовы три слова. А он ответил:

– Не говори так. Не заставляй меня говорить тебе то же самое. Ты же уедешь. Я не хочу, чтобы мне было еще сложнее это пережить. Ты вернешься, увидишь своего мужа и снова полюбишь его. И будешь счастлива. Все у тебя будет хорошо.

Я понимала, что этого не произойдет, но не стала отвечать. Тогда я посчитала, что если бы он действительно хотел, чтобы я осталась, то не стал бы слать меня к мужу. Несмотря на то что я чувствовала ответственность за свою платную учебу перед родителями, всего одного его слова хватило бы, чтобы наплевать на всю свою распланированную жизнь и остаться. Stay. Всего одно «stay», и я осталась бы. Но его не последовало. Я хотела сказать: «Я тебя люблю! Не позволяй мне уехать! Я не могу представить жизни без тебя! Я боюсь, что никогда не смогу это пережить, что никто не сможет сделать меня такой счастливой. Останься! Что, если бы мы могли быть счастливы вместе!» Но вместо этого заткнула себя сигаретой и попросила зажигалку.

За два часа до приезда такси мы залезли на крышу и спрятались там от времени. Невыносимо было считать минуты до смерти. Где-то в глубине души я понимала, какова вероятность, что мы больше никогда не увидимся. Судьба собиралась отнять у меня кислород, и я всячески пыталась об этом не думать. Я лежала у него на руках и следила за собственным дыханием, чтобы не сойти с ума. Нечего было сказать. Мы прощались у двери нашего дома. Водитель такси заталкивает мой чемодан в свой минивэн. Мы договариваемся с Дэниелом встретиться на Бали через три года. Говорим про серфинг. Он был серфером и сказал, что давно мечтает полететь на этот остров. Хрен его знает, где он находится и смогу ли я вообще серфить… Мне было все равно. Он мог ткнуть в любую точку мира, и я принеслась бы туда. Мы обнимаемся, и он говорит коронное: «I’ll see you. Eventually»^[9].

Я села в такси, мотор завелся. Из окна отъезжающей машины я смотрела, как он перепрыгивает через забор и идет в дом, где меня больше нет. Мне тогда казалось, что в мое сердце воткнули заточку и заставили с ней жить. С этой секунды расстояние между мной и моим счастьем увеличивалось в геометрической прогрессии. Мне хотелось бежать обратно. Каждый шаг в противоположную от него сторону был сделан через силу.

Я специально прилетела в Нью-Йорк за неделю до рейса в Москву – чтобы прийти в себя. Сидя в кафе, я наблюдала за движением желтых такси за окном и слушала песню, которая начинается со строчек «There’s still a little bit of your taste in my mouth», записывая нашу историю. И тогда я пообещала себе, что не стану притворяться, будто это было «не то». Что не дойду до стадии «да он мудак, это была ошибка, которую нужно забыть». Люди делают так просто потому, что им от этого становится легче. Я сохраню это чувство в себе и буду благодарна просто за то, что оно было в моей жизни.

Оказавшись в Нью-Йорке, я впервые вписалась к незнакомцу по каучсерфингу в районе Астория. Конечно, встретиться с человеком и наперед знать, что, каким бы он ни оказался, сегодня ты все равно ночуешь у него, – довольно странное чувство. Что, если он меня изнасилует и выкинет на улицу? Но прикол разбитого сердца в том, что тебе нет дела до собственной судьбы, ибо самое худшее уже случилось.

Его квартира походила на буддистский храм: свечи, благовония, загадочные статуэтки… Приглушенный оранжевый свет. К стенам приклеены фотографии, и к каждой есть подпись маркером прямо на стене. Руки хозяина-латиноамериканца были покрыты не менее загадочными татуировками с текстами, огибающими накачанные руки. Он отдал мне свою комнату с огромной королевской постелью, а сам пошел спать на диване. Зачастую люди оказываются куда добрее, чем мы думаем. Я рассказала хозяину квартиры нашу безумную историю, выкурила несколько сигарет, выпила пару бокалов вина, сходила в душ, надела футболку Дэниела и расплакалась как дура, обнимая себя. Он исчез из моей жизни так же внезапно, как и появился, как будто его никогда не было.

Несколько дней я старалась восстановиться и морально подготовиться к возвращению в Россию. К этому моменту я уже забыла, как говорить по-русски. Марсель Либрерос, мой хост, сказал мне: «Ты либо влюбишься в Нью-Йорк, либо возненавидишь его. Равнодушных не остается».

На следующее утро я набралась храбрости и попросила у него фотоаппарат – его огромную зеркалку. Я не разбираюсь в камерах, но тут по одному только весу было ясно, что в случае потери мне придется продавать почку. Он повесил ремешок камеры мне на шею, проводил до метро и рассказал, как добраться до центра. Я много гуляла по Центральному парку, облазала статую Алисы в стране чудес и наблюдала за тем, как люди складывают цветы на мемориал Джону Леннону со словом «Imagine». Сентрал-парк – это отдельный маленький город внутри Нью-Йорка. Здесь все время что-то происходит… Тут бегают и занимаются йогой, рисуют пейзажи на мольбертах, катаются на велосипедах, кучеры в мантиях с красным подбоем приглашают прокатиться по городу в карете. Парк очень зеленый, и в нем прячутся зоопарк, озера, замки, мосты, Главный художественный музей и еще сто пятьсот чудес. Каждый приличный житель Нью-Йорка проводит свадебную фотосессию именно здесь… Вот и сейчас молодожены гуляли по берегу одного из озер. За этим наблюдает бабуля, кидающая кусочки хлеба лоснящимся от лишнего корма уткам. У фонтана на входе шайка парней танцует брейк-данс, а мимо в лодках проплывают целующиеся влюбленные, которые не теряют весла лишь потому, что их давно прибили гвоздями. И несмотря на то, что в день парк посещает около семидесяти тысяч человек, каким-то образом в нем все равно просторно и есть где укрыться от посторонних глаз. Вскоре я проведала, что красивый дом с причудливой крышей напротив мемориала «Imagine» – и есть то здание, где Леннон жил свои последние годы вместе с женой Йоко Оно и что именно тут его застрелили. Ты знаешь, что Джона Леннона убил его же фанат? Он подошел к нему сзади, окликнул словами: «Эй, Мистер Леннон!» – и выпустил пять пуль. Марсель Либрерос рассказал, что Йоко все так же живет в том доме с их сыном, и я решила, что хочу ее увидеть. Я подошла к той самой арке дома, где Джон погиб, закорефанилась с охранником и выведала, в какое время Йоко Оно возвращается домой. Потом взяла кофе и уселась напротив входа – следить. Вскоре я и правда ее увидела. Она была в темных очках и берете. Сколько помнят ее глаза? Сколько всего, что казалось мне далекой сказкой, заветным временем, в котором хотелось бы жить? Сколько цветов она переносила за ухом, сколько тысяч фанатов наблюдала из-за кулис? Теперь это была уставшая пожилая женщина в неприметной одежде темных тонов… Время, что же ты делаешь со своими героями?

Я влюбилась в Нью-Йорк не сразу, но это произошло. Сложно объяснить, но, попадая в этот город, сразу чувствуешь себя причастным. Большинство его жителей – приезжие. Они гнались за свободой и самовыражением и добились-таки своего. Здесь как-то само собой получается, что ты всегда одет по первой моде, стоит только зайти в любой, даже самый дешевый магазин одежды типа «Forever 21». Ни в каком другом городе я не ловила такого воодушевления от простой прогулки: стоит только впервые пересечь Бруклин-бридж или потеряться на Таймс-сквер, как кажется, что ты часть какого-то большого кино. Но в свою первую поездку я не могла все это оценить. Мне было плохо, и реальность отвечала тем же дерьмом. Второй хост, к которому я вписывалась в Сохо, просто не пришел домой, и я спала на лестнице, обнимая чемодан, рядом с бомжом. Сидя на ступеньках пустой улицы под шум мусороуборочных машин (только в этом городе принято оставлять огромные мешки мусора прямо на тротуаре), мы с ним завели какой-то простой разговор о смысле жизни. Меня тогда поразило и одновременно порадовало то, что я способна найти общий язык даже с пропитым бездомным. Почему-то рядом с ним я чувствовала себя более уютно, чем в какой-нибудь пафосной компании. Наверное, потому, что он не притворялся, а значит, и я могла быть настоящей. Бездомный не посмотрит на тебя сверху вниз. Ему нечего терять, и оттого он прекрасен.

С утра я злилась на Нью-Йорк за то, что тот не предупредил меня о своей темной стороне. О том, какие маленькие тут квартирки у простых смертных, о том, сколько здесь бедности и криминала, и о том, как сложно каждый раз затаскивать чемодан по высоким ступеням метро. Но все это окупалось приятными моментами полной непредсказуемости, когда из грязи ты попадаешь в князи. Так, в последнюю ночь главный город мира все-таки решил меня приобнять. Уже третий хост (оставаться по каучсерфингу принято не дольше нескольких дней) позвал меня на вечеринку. Я в это время шла по мокрому от дождя городу с кучей пакетов с новыми шмотками в руках, цокая шлепками по пяткам и поливая тем самым свои джинсы грязной водой из луж. Карта привела меня к гигантскому небоскребу. Такого поворота я никак не ожидала.

– Hey! I’m here.

– Поднимайся на 52-й этаж, сдавай вещи и проходи.

На том самом 52-м меня встретила модельной внешности девушка в обтягивающем черном платье, такая высокая и красивая, что казалось, будто ее слепили из фарфора. Одно неловкое движение – и она разобьется. Девушка не подала виду, что обратила внимание на мой неуклюжий вид. Из ниоткуда в ее руках появилась вешалка. Она взяла мою куртку и движением руки показала, куда идти. И вот я в шлепках, растянутой футболке и джинсах выхожу в какого-то Кубрика: квартира, если можно ее так назвать, занимала весь этаж. Вместо стен – стекло, откуда открывается вид на весь ночной Нью-Йорк. Мужчины в костюмах, женщины в дорогих коктейльных платьях. В углу комнаты стоит огромный черный рояль, рядом с которым разместился маленький оркестр. Скрипка, контрабас и ударные. Барабанщик гладит свой инструмент кисточками, смычок девушки в красном взлетает вверх, пианист поправляет фалды фрака, и гости начинают аккуратно хлопать, пытаясь не пролить содержимое бокалов. Ну, твою мать. Я чувствую себя как уличный пес, который зашел за кем-то в открытую дверь. Но вот что поражает: никто и ухом не повел. Всем было совершенно наплевать на то, что я в шлепках и джинсах. Рамиро, мой хоуст, в костюме, конечно же, встретил меня с улыбкой. За сутки до мы накуривались с этим дредастым парнем у него дома в Бруклине. Такого преображения я не ожидала.

– Почему ты не сказал мне, что тут все разодетые?!

– Да плевать. Наслаждайся. Что будешь пить?

– Есть шампанское?

Я выдохнула, взяла бокал и вышла на балкон. Впервые за эти дни мне стало хоть капельку легче. Ко мне присоединилась девочка откуда-то из Европы, которая тоже жила у Рамиро. За последние полтора месяца я вообще не общалась с женщинами и была чертовски рада тому, что могу поговорить с девчонкой по душам. Все, что я о ней помню, – это длинные каштановые волосы, смешной акцент и лучезарная, располагающая к себе улыбка. Мы ни черта не знали друг о друге, но обе впервые были в одиночном путешествии и еще не привыкли к этому соблазнительному умопомрачительному чувству, что мы вольны идти на все четыре стороны, еще и в Нью-Йорке. Сила наших впечатлений зашкаливала, вмиг превратив нас в лучших подруг. Нью-Йорк понес нас по своей извилистой, непредсказуемой реке… Черт его знает, что это было, но ближе к ночи мы уже сидели в любимом баре актера, играющего мистера Бига в «Сексе в большом городе», накурившись перед этим с каким-то бродвейским режиссером в подворотне, и чуть не падали с барных стульев от смеха. Весь мир летел в туннель. Пространство растягивало нас, как пластилин, а мы и не пытались сопротивляться. Какой-то португалец уже кусал мою Катерину за щеку, а я только и успевала, что сверкать своей маленькой мыльницей, пытаясь запечатлеть момент. Одни только туалеты, усыпанные живыми лепестками роз, с маленькими фонтанчиками и рыбками в углу здесь стоили больше, чем вся моя квартирка в Балашихе! Через час мы уже фоткались в кругу ментов на Таймс-сквер. В нормальной ситуации (в России) я бы подумала, что идти накуренными заигрывать с ментами – плохая затея. Делать это в чужой стране – идея еще хуже. Но нам было все равно! Следующий кадр – я отнимаю фуражку у одного из ментов, следующий – целую в щеку лошадь, следующий – жадно поглощаю чизкейк, лежа на кожаном диване без света дома. Где-то в промежутке этого всего мы, кажется, поцеловались с Катериной. Я больше никогда не встречу эту девушку, но она навсегда останется хранителем этого золотого мгновения моей жизни, которое нет смысла описывать. Это первое, дикое, резкое, отчаянное чувство вседозволенности и настоящей свободы можно только прожить. В последний день лета я оставила заметку на своей странице.

Заметка в дневнике:

31 августа 2010 года

Из моего путешествия я сделала вывод… Не знаю, как долго буду считать это гениальным, но записать нужно. Итак, мой вывод: каждый день, каждый час, каждую секунду необходимо давать себе отчет в том, что ты живешь так, как хочешь! Как ты сам организовал! Возьми ответственность за собственную жизнь, пока не проплыл как говно ее всю. Течение всегда с радостью понесет тебя, течение – это время. Оно не останавливается… И требуются смелость и решительность, чтобы сделать гребок. Так греби!