Хмели-Сунели

За завтраком Вова сказал, что смыл бедняжку Сунели в унитаз. Мы пили кофе – Вова в северной комнате, я – в южной. Уже вторую неделю мы жили по разным комнатам и все время говорили по телефону, и это было странно, потому что много лет до этого мы жили в одной и не говорили совсем.

Поэтому мы и купили этих двух несчастных рыбок в круглом аквариуме – у нас был общий бизнес-проект, и нам нужно было еще хоть что-то общее, чтобы довести его до конца и не развестись раньше времени. Продавец заверил, что это мальчик и девочка, и что к концу месяца у нас будет славное рыбное потомство. Мы назвали рыбок Фаина и Олег, как великих советских актеров, написали на стене график кормлений, потому что даже об этом уже не могли нормально договориться, и стали жить дальше, в делах и планах на дела. Полгода спустя мы очнулись и поняли, что рыбки по-прежнему плавают в пустом аквариуме. Я помню, как тогда расстроилась. Мне показалось, что будущего нет ни у кого, даже у глупых рыб. Только равнодушная вода и бутафорский домик с тощей водорослью.

А потом все изменилось – в мире грянула эпидемия, бизнес-планы полетели ко всем чертям, а я заболела модной болезнью. Вове не разрешали выходить из дома, а мне – из комнаты.

– У вас квартира создана для карантина, – сказала врач.

Мы взяли в ипотеку эту старую распашонку десять лет назад. Нам было по двадцать три года – ни денег, ни мозгов. Но мы были счастливы и радовались крошечной кухне, ванной с шумящими трубами, северной комнате со скользким линолиумом, южной – с ее обоями в цветочек. Мы стали обладателями Муми-дома, как называли его в шутку, друг друга и целого мира.

Со временем все куда-то делось. В длинной, нелепой квартире мы то болезненно сталкивались в узком коридоре, то, наоборот, целыми днями могли не пересекаться, как в заколдованном лабиринте. Ремонт бросили на половине из-за ругани и постоянного дележа имущества на словах. Нас связывала только работа, и эта связь была мучительной, беспросветной. Когда на горизонте замаячили хорошие деньги, мы решили, что ради них можно продержаться еще год, а там будь, что будет.

– Наверное, это самцы, – сказал Вова, когда стало понятно, что нам не услышать гомона рыбьих голосов, – и они гетеросексуалы.

– Может быть, они бесплодны, – возразила я, потому что тогда мне уже казалось, что в этом мире бесплодно все, кроме работы, и все не имеет смысла. Мы опять поссорились, выясняя сексуальные предпочтения рыбок, но потом все же решили дать им новые имена и оставить в покое.

Я назвала их Хмели и Сунели, без привязки к полу и ориентации. Целыми днями они бесцельно плавали друг за другом в своем круглом доме.

Когда я заболела и врачи заперли меня в южной комнате, уже стало понятно, что бизнес-планов можно больше не строить и мы банкроты. Вова заказывал продукты и сам готовил еду. Мне она казалась безвкусной и я писала ему на вотсап: «Недосолил борщ», «Зажал соуса».

– Можно подумать, твой борщ был съедобным! – орал Вова из кухни. – Я ненавижу все острое!

– Мог бы об этом говорить! – орала я в ответ, а потом долго кашляла.

На третий день после очередной такой перепалки я устала кричать и набрала ему по телефону.

– Раньше ты говорил, что паровая грудка тоже вкусная!

– Раньше мне все, что ты делала, казалось вкусным, – сказал Вова, а я заплакала.

Мы проговорили двенадцать часов подряд, как столько же лет назад, когда только начали встречаться. Не выясняли отношения, не касались работы и того, как жить дальше, просто говорили. Оказывается, за последний год Вова подтянул свой английский. Я села на шпагат. Вова до сих пор помнит стихотворения Пушкина из школьной программы. Я никогда не читала Мураками. Вова любит комочки в манной каше. Я быстро сгораю на солнце. Кажется, я все это знала когда-то. Кажется…

Мы говорили днями напролет. Мы желали друг другу доброго утра и спокойной ночи – впервые за много лет. Обменивались дурацкими фото и сообщениями. Мне напоминало это о временах, когда только появились мобильники, и все перекидывались смс-ками, сидя в одной комнате. Вот и мы с Вовой вели себя так, как подростки из начала нулевых, только связь теперь стала дешевле, а мобильники были у всех.

Все обесценилось, все воспринималось как должное. Когда-то давным-давно парень был только у одной из моих одноклассниц, и все ей страшно завидовали, но прошли годы, и все мы стали с кем-то жить, спать, вышли замуж, развелись. Кого теперь удивишь мобилкой… Мы с Вовой так радовались нашему Муми-дому, но время спустя он стал «этой дурацкой квартирой», которую вот-вот придется делить. Время все перемололо в труху. Или же это сделали мы сами.

На десятый день нашего карантина Сунели всплыл кверху брюхом и Вова смыл его в унитаз. Хмели остался в одиночестве.

– Давай, я зайду и мы будем болеть вместе, – сказал Вова и сел под моей дверью.

– Надо было раньше, – вздохнула я и тоже села под дверью, только с другой стороны.

– Раньше я про тебя ничего не знал.

Мы прожили вместе десять лет. Мы ничего друг про друга не знали.

Когда я вышла из комнаты, аквариум уже опустел. Хмели постигла участь его друга.

– В этом мире выживают только влюбленные, – смеясь, сказал Вова и взял меня за руку.

44 размер

С голодухи Натке всегда снилась ерунда. Разгрузочный день, хоть на кефире, хоть на яблоках, оборачивался для нее мучительной пыткой, а сон был тревожным и рваным. Нынче снилось, что в мире больше не было кофе, даже не так – снилось, что в мире никогда не было кофе.

Натка не была заядлой кофеманкой, поэтому на кошмар сон не тянул. Кофе для нее был, прежде всего, напитком, с которого начинался день в любой диете (завтрак: рисовый хлебец и черный кофе без сахара), а еще тем, без чего она не представляла Олега. По утрам он варил его в турке, напевая себе под нос попсовые мотивы, а Натке нравилось встать у него за спиной и уткнуться