В этот момент за мной, тихо проскрипев, предательски громко захлопнулась деревянная двустворчатая дверь. На звук обернулись буквально все, а в зале воцарилась мертвая тишина. Решив, что хуже уже не будет, уверенной походкой двинулась вперед, раздумывая, какое место мне занять и как оправдаться за опоздание. Одинокий стук моих каблучков по деревянном паркету, как и ровную и гордую проходку под малоприятные взгляды коллег, прервал ну очень командный голос:

– Адептка, покиньте помещение! – приказал этот кусок бревна. – Ко всему прочему, учащихся собирают в зале для церемоний!

Это он сейчас что? Не только нанес мне смертельное оскорбление, но еще и намекнул, что у меня топографический кретинизм? Захотелось предложить мужлану чайку. Могу даже за конфетками сгонять для такого случая. Но здравый смысл и опыт кричали: он просто тебя уволит под издевательские смешки коллектива. Ко всему прочему передо мной явно была квинтэссенция всего того, что я так сильно презирала в мужчинах: высокий рост, куча мышц, отсутствие интеллекта. Если бы он хоть чуть-чуть шевелил своими извилинами, то мог бы начать с вопроса “вы кто?”, а не с выводов. В таком случае, меня ждет очень тяжелый год, но потерять работу – равно ночевать в подворотне. Так что…

– Добрый день, капитан Мурес, – остановившись, практически отрапортовала, – разрешите представиться, госпожа Оника Сатор – преподаватель комплексного зельеварения и отваров.

Он явно военный, значит должен оценить мой профессиональный подход. В конце концов, в Академии Спецтьмы нас для этого шесть лет и готовили – служить на благо родине, под началом вот таких вот "табуретов". Мужчина несколько мгновений сверлил меня взглядом, будто досье сверял, после чего выдал:

– Добрый. Зельеварение военным ни к чему, вы уволены с сегодняшнего дня, – и даже любезно пояснил, – ваш предмет читается на первом и втором курсе, но все эти адепты будут переведены на новую программу обучения. Последние два курса будут выпущены с дипломами Университета Общей Магпрактики, но зельеварение они уже прошли. В ваших услугах больше нет смысла. И, госпожа Сатор, общежитие освободите сегодня же.

Волной злорадства, исходящей от коллег, можно было толпу вооруженных гномов вымыть из железной горы. Но я была так основательно вколочена в пол требованием выселиться прямо сегодня, что злопыхания прошли мимо меня. Мне некуда идти! Нужно хотя бы немного времени, чтобы найти другую работу! Мыслительный процесс был молниеносным и стремительным. Преподаватель по антикризисным решениям сегодня гордился бы мной:

– По трудовому кодексу не имеете права! – выпалила, пока никто больше не успел ничего сказать. – Я требую своей законной отработки в две недели, и в течение этого времени выселяться не собираюсь!

– Госпожа Сатор, – поморщился Табурет, – давайте не будем усложнять. Вы этой истерикой ничего не добьетесь. Зельеварение в нашей программе не предусмотрено.

– Это мое законное право, – в мой голос вернулась уверенность и твердость, – и вы не можете мне в нем отказать.

Мужик просверлил меня ну очень недобрым взглядом, так смотрят, когда обещают капитально испортить вам жизнь. Просто он не знал, что терять мне нечего, и хуже уже не будет. И в ответ получил не менее красноречивый посыл, от чего поморщился еще раз.

– Чтобы через две недели духа здесь Вашего не было, – прошипел Мурес, зло добавив ядовитое, – истеричка!

Из зала я вылетела с красным от бешенства лицом и мысленным обещанием страшной мести.

* * *

Библиотека встретила меня горьким запахом полыни в перемешку с терпким ароматом кофе. Повелитель книжной пыли и гроза всех адептов, длинный, как жердь и сухой, как пергамент, господин Руфиус Прот, стоял за длинным прилавком и с наслаждением глотал горячий напиток. Так сложилось, что этот принципиальный дед стал моим единственным если не другом, то как минимум товарищем по злословию. Порой, вспоминая свои теплые отношения с наставником по зельеварению, начинала беспокоиться, что нахожу общий язык лишь со злобными стариканами, поскольку сама такая. Где-то в душе я – ворчливый дед. Так себе самопознание. Но все остальные – либо сами предпочитали держаться от меня подальше, либо бесили своей непроходимой тупостью, напыщенностью, алчностью, непомерным самомнением… Нужное подчеркнуть.

Руфиусу хватило одного взгляда на незваного посетителя, чтобы отставить стакан и, язвительно ухмыльнувшись, сообщить:

– Вижу, с новым ректором ты уже познакомилась, – продребезжал библиотекарь.

– Аааа… – от удивления у меня разом все проклятия на голову бесчувственного вояки закончились, – Руф, а Вы… были в курсе?

Дед смачно фыркнул, становясь похожим на взъерошенного сыча, и пригубил ароматный напиток:

– Имел честь познакомиться с утра, – сделав паузу, цыкнул и, будто вспоминая, о чем вообще речь, продолжил, – наведался ко мне спозаранку в компании с плешивым. Сверлил своими глазюками, доступ требовал к библиотеке.

Хорошо зная господина Прота, я приблизилась к стойке и облокотилась на нее, всем своим видом демонстрируя, что безумно жажду услышать, как старик умыл этого дуболома. Руфиус благосклонно вытащил из-под прилавка конфетку и положил передо мной. Это был наш дружеский ритуал, и я тут же зашуршала фантиком. А дед опять задребезжал:

– А я ему ответил, что хранилище государственное и университету не принадлежит, – весело развел руки в стороны библиотекарь, – а значит доступа у него нет, так же как и у предыдущего ректора.

Это, кстати, было чистой правдой. Наша библиотека таковой являлась лишь отчасти и изначально создавалась, как городской архив. Соответственно, там хранились не только книги, но и документы разных лет, которые охранялись законом о защите тайны следствия. Оказалось, что новый ректор не совсем дуб и связываться с Руфиусом не стал. А жаль! Последний мог заблокировать архив и вызвать службу охраны порядка. Табурету пришлось бы провести первый рабочий день в участке за увлекательным написанием объяснительных.

– Вот как-то так, – резюмировал Руф, – что у тебя?

От вернувшейся после вопроса паники, я нервно запустила руки в волосы и начала истерично почесываться. Видимо, мое бессознательное "я" пыталось в прямом смысле выцарапать из головы план спасения от грозящего в ближайшем будущем бомжевания. Безусловно, две недели мне удалось себе выбить, но это будет четырнадцать дней агонии умирающего. Я не нашла себе другой работы за весь год, откуда же ей взяться сейчас, да еще и столь оперативно?

– По классике, он принял меня за адептку, упрекнул в топографическом кретинизме, назвал истеричкой и уволил, – от безысходности даже лбом о стойку приложилась, – видели бы вы, как блохастый злорадствовал.

Старик мгновенно опешил и даже затосковал. От такого искреннего переживания за мою судьбу на душе стало немножечко теплее. Правда, господин Прот не был бы собой, если бы тут же не вставил что-нибудь язвительное:

– Ну, знаешь, может, если бы ты не называла его пуделем на анаболиках, хотя бы в глаза, – дед зыркнул на меня, пытаясь пошире открыть тяжелые веки, – то уважаемый господин оборотень был бы не столь негативно настроен.

– Фи… – разочарованно протянула, – не надо было ему свой куцый хвост ко мне подкатывать. Да еще и в период гона!

– Ох, Оника! С блохастым и так все ясно. Что ты-то будешь делать без работы? – что-то старик и вправду забеспокоился, – и что у тебя с волосами, кстати? Решила попробовать что-то новенькое?

Хотелось бы мне и самой знать ответы на эти запросы судьбы. Но увы! Ни одной светлой мысли пока мне на ум так и не пришло.

– Искать… вероятно, – проскользнувшая легкая нотка сарказма вызвала у библиотекаря смешок, – а вот по поводу волос – это вы мне скажите. Я такое точно не заказывала! И самое ужасное, что плетение распутать у меня не получилось.

– Заклинание правильное и долгосрочное. Ты скорее всего ошиблась где-то в плетении, – тут же заупрямился старик.

Правда, пререкаться со мной не стал и сразу же утопал в хранилище за сборником заклятий. В нем-то мой ворчливый друг и вычитал магическую формулу, что вызвала синий апокалипсис с волосами. Вернулся библиотекарь быстро, по-деловому держа под мышкой нужный сборник.

– Девочка моя, а хочешь чаю? – опомнился неожиданно старик.

К слову, только настолько пожилым людям я прощала подобное обращение. Они так и к тетке глубоко за пятьдесят обратиться могут и к ребенку трехлетнему. Там, на границе жизни и вершине мудрости, все в их глазах становятся неразумными детьми.

– К слову, вояку этого тоже можешь чаем напоследок угостить, – загремел чашками Руф, не дожидаясь моего ответа, – хоть за истеричку отомстишь.

Именно в этот момент с подачи зловредного старикана у меня созрел гениальный план по сохранению своего рабочего места.

Где-то через полчаса увлеченных споров над неудачным заклинанием, его наконец удалось развеять. После чего я сразу же наложила проверенное годами плетение, окрашивая волосы в черный цвет. Руф только чертыхался и ворчал: “Кому пришло в голову создавать магическую формулу для стойкого окрашивания в исключительно синий цвет?! Что за растрата потенциала и волшебства на непотребства?!”. Я же, тепло распрощавшись со стариком, пообещала к нему заглядывать, а если придется сменить не только работу, но и город, закидывать его вестниками с подробными рассказами о новой жизни.

Покинув пределы вотчины господина Прота, двинулась в сторону собственного класса, где также располагалась лаборатория для создания зелий. Старика в свой коварный план я посвящать не стала. Ибо одна из главных заповедей Академии Спецтьмы: хороший свидетель – мертвый свидетель. Да и подставлять Руфа под неприятности не хотелось. То, что я задумала, было наказуемо и преследовалось по закону. Отдел контроля за оборотом зелий легко может возбудиться и переворошить всю академию в поисках доказательств нелегальной деятельности. А создание снадобья пятого класса опасности явно попадало под это определение.

К слову сказать, ничего смертоносного я готовить не собиралась – всего-то слабительное вечного действия. Ну или очень, очень длительного. Зависит от магического потенциала, отравленного и его здоровья. Специфика зелья заключалось в том, что один из его компонентов осаживался в организме и вызывал постоянное несварение до тех пор, пока не будет принят антидот. Проблемы с ОКЗОЗом (тот самый отдел контроля) и пятый класс опасности слабительного исходили из двух его характеристик: вечное и необнаружимое. Ни один артефакт или заклинания не оповестят отравляемого о том, что в его чае что-то лишнее. Как и последующие экспертизы и тесты не покажут ничего эдакого в напитке или еде. Но в организме, конечно, опытный целитель подобную аномалию безусловно обнаружит, только сделать ничего не сможет. Зелье так сильно распространялось по организму жертвы, что потерпевшего проще было убить, чем спасти.

Звучит жутко, пугающе и как идеальный способ избавиться от всех неугодных. Вот только на деле все гораздо сложнее. В сообществе зельеваров известно всего около тридцати таких снадобий, и все они находятся в запрещенном списке ОКЗОЗа. В составах сплошь и рядом уникальные ингредиенты (типа слез непорочной мыши, собранных в день красной луны* на перекрестке семи дорог), находящиеся под строгим контролем вышеупомянутого отдела. Но изюминка в том, что моего слабительного там нет и быть не может.

[Прим от автора “День красной луны” – событие, происходящее раз в семь лет, каждый раз рассчитываемое жрецами у оборотней]

Профессор Ирвин Блеоссин тоже был вредным дедом. Полагаю, что именно это наше с ним родство душ позволило старикану раскрыть свой страшный секрет какой-то там мелкой адептке. Когда он требовал с меня магическую клятву молчания, я лишь скептически фыркала: “Никто не должен знать, в какую сторону мешать черпаком в котле. Какой скандал, если кто-то обнаружит, что в настойке от насморка пара ложек гномьего самогона!”. Возмущение, как рукой сняло, сразу же после магического обета. Профессор Блеоссин потом все два года не уставал припоминать, как от “кислого уныния”, я перетекла в “неутомимый энтузиазм”.

Едва ли мне еще когда-нибудь какой-нибудь преподаватель так просто заявит: “А знаешь, Оника, в молодости все знали меня как Тихий Яд”. Глаза у меня тогда точно на лоб вылезли. Отравитель, вошедший в историю, как самый гениальный и легендарный! Я даже сначала не поверила, решила,