– И вас с наступающим! – пискнула Люба и проскользнула в подъезд. Лифт ждать не стала, что там, четвёртый этаж, делов-то. И по лестнице дробно застучали ее каблуки.

У двери квартиры Самойловых она перевела дух, посмотрела на часы. Без десяти. Отлично, она укладывается. Давя на кнопку звонка, Люба ощущала практически спортивный азарт. Она успела. Успела!

Спустя полминуты от этой уверенности не осталось и следа. Никто не торопился открывать ей дверь. А с чего она, собственно, решила, что Самойловы встречают Новый год дома? Вот в квартире Соловьёвых, например, сейчас темно и пусто. И у Самойловых, похоже, та же самая ситуация.

Люба устало привалилась к стене рядом с дверью. Перспективу встретить Новый год на улице сменил вполне реальный шанс сделать то же самое в подъезде. Здесь, конечно, теплее, но в целом… И вдруг загремел замок, Люба обернулась к двери. Та распахнулась. В дверях стоял звероящер Колька собственной персоной. Звероящер хмуро и недоуменно разглядывал ее, потирая ладонью грудь. На нём были изрядно помятые пижамные штаны в красно-белую клетку. На лице рыжая щетина и тёмно-розовое пятно на плече.

Люба улыбнулась.

– Привет.

– Привет, – невнятно промычал Ник, маскируя своей здоровенной лапищей богатырский зевок.

– Войти можно?

– Угу. – Еще один зевок на грани риска вывиха челюсти. Он отступил на шаг. Пригласил: – Заходи, Люб.

Она вошла в прихожую, захлопнула за собой дверь.

– А с чего ты решил, что я Люба? – Фраза, в общем-то, дежурная для их троицы.

– Методом дедукции вычислил.

– А ну-ка? – Коля у сестёр Соловьёвых всегда вызывал желание его подколоть, и сейчас она тоже не смогла удержаться.

– Ну Соня, кажется, в Париже, а поскольку рядом нет Витьки, то ты и не Надя. Значит, ты Люба.

– Просто Шерлок Холмс и доктор Ватсон в одном лице! – фыркнула Люба. Странный разговор у них начался все-таки. А время идёт, она бросила взгляд на настенные часы у Ника за спиной. Семь минут до Нового года. – А что, Витя с Надей, например, поссориться не могут?

– Могут. Они это и делают, по-моему, с завидной регулярностью. Но как бы они ни ругались, Витька свою ненаглядную на ночь глядя из дому не выпустит. Слушай, – Николай, похоже, окончательно собрался с мыслями, – а ты чего пришла-то?

Прямой вопрос. Ответа нет. Лучший способ защиты – это нападение.

– А ты что, спал, что ли?

– Угу. – Словно в подтверждение своих слов он разводит руками, а потом поднимает их вверх и сладко, совершенно по-кошачьи, потягивается. – Спал. Хорошо так спал. Пока меня не разбудили.

Она его почти не слышит. Гадает – свалятся или нет сползшие совсем до границы приличия от потягивания клетчатые штаны. И почему-то вдруг вылезают на первый план детали. На которые ей раньше бы и в голову не пришло обращать внимание. Например, что у него абсолютно гладко выбритые подмышки. И грудь у него тоже гладкая, но это всё же, наверное, от природы, а не от бритвы. А еще – фигура у него просто отличная. На ее вкус, его, конечно, многовато, но многовато соразмерно. Всё, как надо – плечи, руки и даже пресс. На котором, кстати, как раз растительность есть – в виде тонкой полоски тёмно-рыжих волос. Нет, это всё-таки неприлично – так разглядывать парня, тем более что ты его знаешь как облупленного. Или всё же не знаешь?..

– Люб, ты мне так и не ответила: ты зачем пришла? Ты к Варьке? Так ее дома нет, гулеванит где-то, родители тоже в гостях. Я один. Мои завтра, в лучшем случае, к обеду дома появятся.

– Нет, я не к Варе. К тебе. – Люба сама удивилась своим словам. Само вырвалось как-то…

– Да? – Рыжие брови взлетают вверх. – А… зачем?

– Считай меня предвестницей праздника и внучкой Деда Мороза! – Она горделиво вздёргивает подбородок. – А то ты, как я вижу, собрался Новый год проспать.

– Чего я там не видел? – усмехается Ник. – А я устал как собака. С дежурства.

– Непорядок, Коля! Так нельзя. Смотри… – Люба пальчиком указывает ему за спину. – Через пять минут придёт Новый год, а ты небрит и в одних штанах.

Он поворачивается к часам. Какая же у него шея мощная! И неожиданно красивый профиль.

– И правда. – Николай потирает рукой шею. Бицепс внушительный, однако. – Скоро уже. И чего делать будем?

– Встречать! – безапелляционно отвечает Люба.

Она наконец-то сбрасывает капюшон и снимает перчатки. Засовывает перчатки в карманы шубки. И тут пальцы нащупывают что-то гладкое и круглое. Трофейная мандаринка.

– Ого… – подаёт голос Ник. – А это что?

– Ты о чём?

– Ну-у… – Он делает какой-то неопределённый жест вокруг своей головы. – Что у тебя… с причёской?

– Не нравится? – Она добавляет во взгляд и интонацию надменности. – А говорили, что мне идёт эта стрижка.

– Ну так-то да. – Колька нисколько не обескуражен ее недовольством. – Симпатично. Но всё равно стрижка какая-то… как у мальчишки. Совсем коротко.

Ну да. Очередная попытка быть «не как сёстры». Отца чуть инфаркт не хватил, когда она явилась домой с этой ультракороткой хулиганской стрижкой. «Необычно и стильно» – вынесла вердикт мама. А папа еще целый месяц ворчал и дулся на нее. «Как можно было такую красоту состричь!» Да элементарно. Зато теперь ее с сёстрами не спутаешь.

– Кто бы говорил, – парирует Люба. – По сравнению с твоими двумя сантиметрами у меня локоны!

– Это точно, – усмехается он, проводя рукой ото лба к затылку по рыжему «ёжику».

Странная у него улыбка. Мягкая и какая-то… словно за ней прячется что-то, какой-то второй смысл. Вот же чушь в голову лезет.

– С наступающим, Самойлов. – Она протягивает ему на раскрытой ладошке ярко-оранжевый мандаринчик.

Ник какое-то время смотрит, наклонив голову, сначала на плод, потом на нее.

– Спасибо. – Он забирает цитрус. – Ну и это… Раз уж пришла. Раздевайся, что ли.

Виной всему Марк и то, какое направление приняли ее мысли благодаря ему в течение последнего часа. Но на слово «раздевайся» в исполнении Коли Самойлова у нее мелькнула совершенно неприличная ассоциация. Никак не связанная с прихожей, шубой и не до конца проснувшимся другом детства. И такая ассоциация ее просто взбесила. Люба тут же решила сорвать злость на отвратительно невозмутимом Звероящере.

– Между прочим, воспитанный человек помог бы даме разоблачиться!

Ни дать ни взять – выпускница пансиона благородных девиц в ней заговорила. И откуда взялась, спрашивается? Вот и Ник удивился.

– А где ты тут воспитанных увидела? – Колька огляделся по сторонам с намерением пристроить мандаринку, а потом, недолго думая, сунул ее себе в рот, зажал зубами. Выглядел при этом… Ну, а какой спрос со звероящера? Изобразил рукой круговое движение, Люба поняла его пантомиму и повернулась спиной. Он помог ей снять шубку, а от нечаянного прикосновения тёплых пальцев к шее волна дрожи вдруг прокатилась от затылка до самого… до попы, если честно.

– Разуваться воспитанные человеки тоже должны дамам помогать? – Судя по чёткости речи, Самойлов вытащил мандаринку изо рта.

– Дама сама справится, – буркнула Люба, нагибаясь. А когда снова приняла вертикальное положение…

Всё когда-то случается в первый раз в жизни. Например, ты в первый раз в жизни стоишь и смотришь… нет, даже не смотришь – любуешься, как парень, которого ты в детстве лупила совком по голове, чистит мандарин. Оранжевый шарик, который занимал всю ее ладонь, в его руках кажется совсем крошечным. Пальцы у него длинные, и он очень ловко ими раздевает мандаринку. Раздевает? Раздевает?! Да что она на этом «раздевайся» зациклилась? Ник между тем пристроил кожуру на тумбочку, развалил очищенный фрукт напополам и одну половинку целиком засунул себе в рот, после чего сразу стал похож на здоровенного хомяка. Или на страдающего флюсом звероящера.

Еще один тревожный взгляд ему за спину. Три минуты до Нового года!

– Хочешь?

Нет, на самом деле он издал совершенно нераспознаваемую последовательность звуков, но она догадалась о смысле по протянутой ей второй половинке.

– Самойлов, тебя в детстве не учили, что нельзя разговаривать с набитым ртом?

Он отрицательно помотал головой и принялся энергично жевать. Дёрнулся кадык, когда он сглотнул. Все-таки шея у него мощная, наверное, с ее бедро толщиной. Из уголка рта выбежало немного оранжевого сока, он его совершенно по-детски слизнул, параллельно разделывая оставшуюся часть мандаринки на дольки. Люба резко отвернулась, расправляя складки на висящей шубе. Что за хрень с ней происходит, кто ей объяснит?

Она обернулась. Ник методично добивал цитрус и смотрел на нее… как-то странно? Или ей уже всё мерещится? Она снова взглянула на часы за его спиной. Тонкая стрелка отсчитывала последние секунды уходящего года. Двадцать… девятнадцать… восемнадцать…

Она перевела взгляд на Ника. Он смотрел на нее. У него ярко-голубые глаза, особенно яркие на фоне рыжих ресниц. Губы блестят от мандаринового сока. Оголённые плечи, наверное, гладкие и тёплые, а волосы на голове, наоборот, кажутся жёсткими. Десять… девять… восемь… На последних секундах уходящего года она сделала шажок, потом еще один. Закинула руки ему на шею, притянула к себе. Приподнялась на мысочки и поцеловала в мягкие, пахнущие мандарином губы.