Цитаты из книги «Секс. От нейробиологии либидо до виртуального порно. Научно-популярный гид»

В 1952 году Американская психиатрическая ассоциация выпустила первое издание Диагностического и статистического руководства по психическим расстройствам (DSM) – самого полного справочника-классификатора психических расстройств. В нем, как и во второй версии, вышедшей в 1968 году, гомосексуальность была отнесена к психическим отклонениям, а особенности сексуального поведения назывались словом «девиации». В 1974 году из очередной версии руководства гомосексуальность исчезла – ученые собрали достаточно доказательств того, что у гомосексуалов нет проблем с адаптацией к жизни в социуме[167]. В четвертой версии DSM (1994 год) слово «парафилия» также используется для обозначения расстройств сексуального поведения.

Крафт-Эбинг написал свою книгу в 1886 году. А в 1903-м (известна даже точная дата – 2 августа) человечество сделало небольшой, но важный шажок к объективной науке, уважительной к особенностям разных людей. Сексолог, фольклорист (специалист по эротическому фольклору!) и славист Фридрих Саломон Краусс, рецензируя двухтомник Ивана Блоха «Этиология сексуальной психопатии» (Beitråge zur Aetiologie der Psychopathia Sexualis), счел слово «психопатия» слишком резким и вызывающим яркие негативные ассоциации. Поэтому для своего текста он придумал неологизм «парафилия» (παρά на греческом – около, за пределами, а φιλία – любовь). Он использовал его и позднее в своих работах. Спустя 20 лет с переводами с немецкого статей и книг слово «парафилия» проникло в английский язык и постепенно стало привычным для медиков и ученых – это оказалось не просто лингвистическим явлением, а настоящим тихим переворотом.

Более того, до конца XIX века понятие «извращенец» (pervert на английском, от латинского pervetere – букв. «переворачивать») не имело ничего общего с сексом. Так называли еретиков и атеистов, то есть людей, которые отворачивались от правильных религиозных убеждений. В XVIII веке начался процесс, позже получивший название «медикализация греха»: мастурбация, однополый секс и многие другие проявления человеческой сексуальности по-прежнему считались изначально неправильными. Но уже не с точки зрения религии, а с позиций естественных наук: очевидно, что люди, которые занимаются такими вещами, либо неизлечимо больны ужасной болезнью, либо страшные болезни ожидают их впереди. Вместо слова «грех» в моду вошли термины «половая психопатия» и «половые извращения». Основоположник сексологии английский врач Хэвлок Эллис начал использовать термин pervert в 1897 году – для описания пациентов с необычными сексуальными желаниями

Викторианские леди и джентльмены тоже были не такими уж паиньками – знаменитая повесть Стивенсона про доктора Джекила и мистера Хайда вполне отражает амбивалентное отношение эпохи к страстям и инстинктам. Не говоря о том, что в эту эпоху изобрели вибратор (естественно, не для удовольствия, а для пользы – как способ лечения истерии), именно тогда пышным цветом расцвел фут-фетиш. Из-за того, что женские наряды надежно закрывали тело, мелькнувшая из-под длинной юбки ступня могла стать ярким эротическим впечатлением. Игры в наказание были распространенной темой в викторианской порнографии (да, у них была порнография! Как в картинках, так и в рассказах и даже в стихах, например сборник The Whippingham Papers). Другой популярной «фишкой» у английских лордов того времени были сексуальные игры с асфиксией. То, что перекрывание доступа к кислороду вызывает эрекцию, а порой и семяизвержение, выяснилось опытным путем гораздо раньше – в ходе наблюдения за повешенными. С тех пор мужчины начали верить, что аккуратное и не-летальное придушивание может лечить эректильную дисфункцию. Викторианские джентльмены посещали специальные «Клубы повешенных», где проститутки следили за тем, чтобы клиенты получали специфическое удовольствие безопасно для здоровья. В те же времена со своей сексуальностью экспериментировал австриец Леопольд фон Захер-Мазох, и о его пристрастиях известно гораздо больше, чем о причудах чопорных британцев.

В общем, в XVIII веке умели развлекаться – и проблемой злосчастного маркиза оказалось вовсе не его распутство само по себе, а сложное сочетание железного упрямства, наглости, полного пренебрежения к нормам (один раз он привез в родное имение любовницу, выдавая ее за жену) и несоблюдения правил безопасности в своих игрищах. При ярко выраженных садистских наклонностях маркиз, в отличие от некоторых своих героев, не стремился никого убивать и даже сильно калечить (в основном его интересовала порка и то, что сейчас назвали бы бондажем), но, бывало, перебарщивал с творческими экспериментами: одно из самых громких уголовных дел на де Сада было заведено после того, как он накормил нескольких проституток печеньем со шпанской мушкой (препарат из жуков-нарывников в высоких дозах является сильным ядом, а в малых использовался как афродизиак). Девушки заболели, но остались в живых, однако за маркизом закрепилась репутация душегуба. Добавьте к этому любовь к богохульствам и пренебрежение к любым авторитетам, и становится понятно, почему де Сад провел десятилетия в тюрьме. При этом слабость к порке питал и такой видный и уважаемый просветитель, как Жан-Жак Руссо.

Реформация привела к очередному ужесточению канонов сексуальной жизни. Если католики относились к сексу как к необходимому злу (во всяком случае, на существование борделей довольно часто закрывали глаза, чтобы снизить число изнасилований, внебрачных связей, а еще чтобы отвлекать мужчин от рукоблудства – с точки зрения тогдашней теологии эякулировать хотя бы в какую-нибудь женщину было не так грешно, как растрачивать семя попусту), то наиболее ярые протестанты возжелали повсеместно насадить превосходство духа над материей. Кстати, слово «либертин», которое в XVIII веке станет синонимом морального нигилизма и причудливых сексуальных эскапад, придумал Жан Кальвин – так богослов называл людей, которым с его движением оказалось не по пути[164]. Но гайки закручивались не очень долго – на протяжении XVII века, по мере роста европейского населения (с увеличением численности людей в городах все сложнее было следить за сексуальной жизнью знакомых) и интереса к естествознанию (тут в лучшие умы впервые закралась мысль, что Библия – замечательная книга, но там, где она противоречит природе и здравому смыслу, возможно, стоит слушать здравый смысл), нравы становились свободнее, а в XVIII веке появились либертины в современном значении этого слова – нигилисты, с энтузиазмом отрицавшие моральные нормы и приличия.

В эпоху Ренессанса нравы стали несколько проще. По крайней мере, получать удовольствие от секса больше не возбранялось – мало того, поскольку, согласно воззрениям тогдашней медицины, женщина считалась «неполноценным мужчиной» с вывернутым внутрь пенисом, ей, чтобы зачать ребенка, требовалось что-то вроде семяизвержения. Поэтому в интересах мужа было обеспечить жене оргазм (правда, не очень понятно, как в таких случаях дела обстояли с любовницами). С другой стороны, именно в это время получили распространение так называемые пояса верности – громоздкие металлические конструкции, которые не дали бы жене заняться сексом с кем-то другим или хотя бы развлечь себя своими силами, пока муж в отлучке. Мужья в отлучках бывали часто, периодически перед надеванием пояса жена успевала забеременеть от своего же благоверного, и это грозило закончиться трагически – без ключа снять пояс было невозможно. Не говоря уже о том, что приспособление сильно мешало гигиене. К XVIII–XIX векам «клетки для гениталий» стали использовать в других целях – для борьбы с ужасно вредной, по мнению тогдашней медицины, мастурбацией, а в ХХ веке такие пояса, став заметно удобнее, превратились в фетишный элемент БДСМ.

Да, в Средние века единственно правильной признавалась миссионерская поза. (Сохранился даже рейтинг греховности поз, составленный германским священником XIII века Альбертом Магнусом, позже признанным католическим святым, – по нарастающей: 1) миссионерская, 2) на боку, 3) женщина сидит на мужчине, 4) секс стоя, 5) догги-стайл.) А за оральный секс в те времена можно было получить три года тюремного заключения. Но зато в исповедальном опроснике для женщин XI века упоминается страпон: «Изготовляла ли ты предмет в форме пениса, привязывала ли его к интимным частям тела и прелюбодействовала с другими женщинами с его помощью?» Это намекает на то, что такая практика имела место, не говоря уже о том, что для средневекового священника было в порядке вещей задавать женщинам подобные вопросы (и если вам кажется, что все это творилось только в порочной Европе, почитайте русские требники XIV–XVI веков). Интересно, кстати, что сами по себе лесбийские игрища волновали блюстителей морали отнюдь не так сильно, как попытка имитировать мужскую роль в сексе. Петтинг между дамами не воспринимался всерьез как сексуальная активность, в то время как противоестественная пенетрация действительно оскорбляла небеса, нанося ущерб природному порядку. На исповеди также считалось нормальным спрашивать мужчин про ночные поллюции (за них полагалась епитимья – пропеть семь лишних псалмов поутру, а парню, нечаянно увидевшему эротический сон, в церкви приходилось петь весь Псалтырь; видимо, и такие прецеденты случались), соблазнение монашек и всяческие вольности во время секса с женой[161]. В общем, можно предположить, что регулярные исповеди были отдельной формой сексуальной жизни для обеих сторон. Тут напрашивается вопрос: а не получается ли так, что невинная паства узнавала самые интересные сексуальные тренды из уст дотошных священников, что впоследствии и приводило к греховным экспериментам? Эта мысль серьезно взволновала епископа Орлеанского Теодульфа, который еще в X веке призывал своих коллег не слишком расширять кругозор подопечных. Впрочем, большинство священников на этот счет почему-то не беспокоились. Самобичевания для «укрощения плоти» тоже могли приобретать эротическую окраску – с точки зрения выработки условных рефлексов, если человек в состоянии возбуждения периодически будет стегать себя плеткой, мозг вполне может связать эти два ощущения.

Другую теорию выдвинули нейробиологи – участки мозга, контролирующие сексуальное возбуждение, могут «пересекаться» в своей активности с другими участками, отвечающими за разные эмоции или даже за определенные участки тела. Известный нейробиолог Вилейанур Рамачандран из Калифорнийского университета в Сан-Диего, обнаружил, что зоны мозга, управляющие движениями ног, связаны с зонами, отвечающими за ощущения в половых органах. Рамачандран предположил, что эта взаимосвязь может объяснить пристрастия фут-фетишистов. То есть это работает примерно как синестезия – нейробиологический феномен, при котором раздражение одного органа чувств вызывает в том числе и ощущения, соответствующие другому органу чувств.

Психологи считают, что необычные сексуальные предпочтения так или иначе связаны с «застреванием» на определенном сексуальном опыте.