УПРУГО СЖИМАЮ КОЛЕНЯМИ Туза. Вибрирует, рычит, рвется вперед. Заднее колесо плюется мокрым снегом. К черту. Кто сзади – пускай умоется. Переключается светофор, зовет зеленым. Газую, с ревом вырываюсь вперед, лечу.
Город полупустой, горят вывески – но не витрины. Ночь. Время скорости, время кайфа. Наклон вправо, вписываюсь в поворот. Еще один. Цели нет – есть внутренний навигатор. Шепот в моей голове. Торговые центры, высотки, новостройки… Все мимо. Сейчас они просто безликая масса. Я должен попасть в самое сердце города, я чувствую это.
Кровь пульсирует адреналином, Москва летит в меня – или я в нее. Не знаю. С этим городом мы давно стали единым целым. Только покачивание на поворотах, только песня Туза. Мой Туз, мой верный конь. Кто не ездил на мотоцикле, тот вообще не знает, что такое дорога. Снежинки тают на стекле шлема, мелкие капли размывают реальность. Я еду почти на ощупь – и от этого кайф острее.
Черная плазма реки, вот бы взять, разогнаться, перемахнуть… Кремль в торжественной подсветке. Дешевый открыточный пафос. Мост, тугая тряска по брусчатке. Менты жалобно плачут сиреной, мигают… Лузеры. Правда думаете, что догоните?
Оп! Ограждение. Оп! Еще одно. И вот уже Тверская, укутанная электрическими гирляндами. Ближе, ближе, я знаю. Как в детской игре «холодно – горячо». Даже пальцы горят, а в груди извивается змейка предвкушения. Еще, здесь совсем недалеко… Темный бульвар, снова уклон вправо. Влево.
Лубянка. Как чувствовал! Дрожь в теле сливается с дрожью Туза. В горку – и вот оно. Авария, рыжие треугольники «Проезжай мимо!», скорая, менты, труповозка. Проеду я мимо, как же! Здесь меня ждут. И вовсе не эти клоуны в погонах и не те, кто колдует над черным мешком. И даже не тот бедолага в мешке. Меня ждет она, девочка со странным именем.
Торможу, ставлю Туза у тротуара. Шлем повисит на руле. Под ногами хрустит соль. Ну и грязь же тут! И охота девчонке сидеть прямо так, на асфальте у входа в магазин? Плачет, бессильно царапает ногтями гранит ступеней, ведущих в магазин фарфора. Сажусь рядом на корточки, касаюсь плеча.
– Ты в норме?
В ужасе смотрит на меня, огромные глаза становятся мультяшно круглыми. Рот искажается в беззвучном крике.
– Спокойно, я здесь. Знал, что найду тебя.
Что-то бормочет. «Нет-нет-нет…» Что за истерика? Я должен читать по губам?
– Выдохни. Ты не одна. Давай руку, вставай…
Протягиваю ладонь – пуф! Пальцы тонут в белесой дымке. Там, где секунду назад сидела девушка, больше никого.
– Трусиха!..
Мурад резко открыл глаза, сел в кровати. Черт! Все оборвалось так быстро… А засыпать снова глупо: все равно ничего интересного, ведь Лия уже проснулась. И почему женщины любят все усложнять? Нет, он поговорит с ней, хочет она этого или нет.
Лия. Олененок с ножками-спичками и глазами во все лицо. Печальными глубокими глазами. Мурад терпеть не мог вот таких феечек. Дунешь – рассыплется, чихнешь – заболеет, скажешь слово – обидится. Встретил бы в клубе или на вечеринке, даже близко не подошел бы. Матери хватает с ее вечными истериками. Но там, в дурке… В первый раз Мурад почувствовал, что не зря убивает время у Фомина. Лия влетела в кабинет, и он узнал ее. Прежде видел во сне не раз и не два, но все как-то издалека. Искал, пытался догнать, будто хотел спросить что-то – и забывал, едва проснувшись. Она то убегала, то сидела за стеклом, которое никак не удавалось разбить. И все время спиной. Ни разу лица даже ее не видел. А вот ворвалась в кабинет – и он понял. Почувствовал – это она. Девушка из его снов. И короткая встреча будто разрушила невидимые преграды между ними: впервые она заговорила с ним во сне, повернулась лицом.
Мурад так долго объяснял этому старперу Фомину, что не надо его лечить! Нет, не навязчивая это идея, не мания и не глюк. Просто кто-то живет так, как в букваре написано, а кто-то не по правилам. И это не повод накачивать людей транквилизаторами. Фрейд недоделанный… А ее вот поймали. Или сама сдалась? Эта, судя по всему, могла. И ведь надо: с такой радостью рваться к Фомину! Может, ей и правда есть от чего лечиться? Плевать. Он должен поговорить с ней, должен. Она увидела его, поняла, что он ее видит. Разве этого мало? Разве ей самой не любопытно, что это значит? Пора вытаскивать девчонку из ее панциря.
Мурад натянул спортивные штаны, вышел из комнаты. Босиком, чтобы не шуметь. Но даже до лестницы не добрался, как что-то воткнулось в ногу. Пошатнулся, зацепился… Да чтоб тебя! Грохот, треск пластмассы, боль. Теперь точно до крови.
– Мелкая задница…
Катька опять не убрала с пола своих принцесс. Будет скандал. Визг, нытье, сопли. И новый кукольный замок, иначе ее не заткнуть.
– Мама… – послышалось из-за двери.
Капец. Отлично просто. А виноват во всем кто? Мурад. По-другому в этом доме не бывает.
В глаза резанул свет, мама выскочила из спальни с таким видом, как будто настал ядерный апокалипсис.
– Что опять? Господи, Катюшин замок! Ты хоть смотришь, куда идешь?!
– Не пробовала приучить ее убирать игрушки? – вяло огрызнулся Мурад.
– Что ты матери хамишь? – Без отчима разве может обойтись хоть раз? Высунулся из комнаты, жирная опухшая рожа. – Опять без футболки? Я сколько раз говорил, чтоб никто этого дерьма не видел?
– Валер, не надо…
– Мама-а-а! – зашлась у себя в комнате Катя.
– Не хочешь на дерьмо смотреть, зеркало завесь, – выплюнул Мурад, отшвырнул розовый обломок замка и пошел, припадая на левую ногу, к лестнице.
– Мур, извинись сейчас же! – взвизгнула мать.
– Гаденыш неблагодарный! Свет, ты долго будешь это терпеть?
– Валер, не надо…
– Мама-а-а!
– Кусенька, мама идет!..
Мурад съехал по перилам на второй этаж и направился в гостевую ванную. Ступня кровоточила, в самом центре застрял кусочек пластмассы. Сунул ногу под душ, смыл кровь, чтобы лучше видеть. Достал. Вроде все. Ну почти – если не считать дорожки из кровавых пятен, которая тянулась из коридора. Супер, вторая причина для скандала. А все потому, что долбанутый отчим разложил по всему дому итальянские ковры. Вдруг кто-то из гостей еще по мрамору в холле не догадается, что этому придурку деньги девать некуда. Или вдруг дебильные фонтаны по всему саду – это недостаточно пафосно. Идиот.
Мурад плеснул водой в лицо, почистил зубы гостевой щеткой и тут же выбросил ее в урну. «Чтоб никто этого дерьма не видел…» Дерьмом Валера называл татушки на лопатке и плече. Что, человек не может сделать себе подарок на совершеннолетие?
Имя отца с крыльями – на спине, чтобы помнить. Потому что здесь все явно старались его забыть, особенно мать. Отцовская родня не оценила бы: у мусульман такое не принято. Но у них не принято и жениться на русских, и уж тем более крестить детей. Поэтому карачаевских родственников Мурад видел только на фото, и то раз в жизни. Для них же он попросту не существовал. Почтил память отца как мог и не собирался ни перед кем оправдываться.
По плечу тянулся курсив на латыни: «Vivere militare est». Жить – значит бороться. Разве нет, спрашивается? Что он такое набил? Пентаграмму, может, или заклинание по призыву Сатаны? Нет. Но мать, судя по всему, считала иначе. Рыдала, заламывала руки, когда впервые увидела. Бегала советоваться к батюшке, неделю играла в молчанку. А потом со скорбным лицом явилась в комнату сына:
– Мы с отцом тебя просим: пожалуйста, хотя бы дома прикрывай… это. Чтобы Катя не видела.
С отцом… Ну да, конечно. Может, еще называть его «папа Валера»?
Мурад зарекся что-либо доказывать матери. Убеждать ее. Она только смотрела на него – молча, со слезами на глазах. Один раз совершил ошибку: рассказал про сны. И то только потому, что Валере мешали спать ночные крики. И разговор был вовсе не в духе: «Сынок, тебя мучают кошмары?» Нет. «Мур, покажи руки. Я не буду тебя ругать, но, если дело в наркотиках, мы должны знать».
Маленькая откровенность – и вот он уже два раза в неделю катается к профессору – чтоб его! – Фомину. «Ты не понимаешь, он прекрасный специалист… лучший в своем деле…» В каком деле? Навешивании ярлыков и промывании мозгов?
Мурад собирался распрощаться с ним прямо вчера, на приеме. Договориться по-взрослому: «Я буду тебе платить вдвое больше, чтобы ты говорил маме, что я в порядке. Но видеть ты меня будешь только в чеках. "Мурад Артурович Б." – вот единственный возможный формат свиданий». Но с появлением Лии все изменилось. Теперь у Мурада была цель, а ради цели стоит побороться.
Когда он спустился на кухню, уже начинало светать. Бледный рассвет пролитым кефиром растекался по небу, возились алабаи в вольере у забора. Поесть бы… но холодильник забит йогуртами и зелеными овощами, потому что Валере требовалось снизить холестерин, и мама решила усадить всю семью на здоровое питание. Хлеб – только зерновой, сыр – какой-то белый и непонятный… Ладно, перехватить можно и в фастфуде по дороге в больницу.
Загрузил кофеварку, чтобы хоть немного убить время, пока наверху не стихнет возня. Выпил свою дозу будильника и уже было решил, что все чисто, но на кухню полтергейстом вплыла мать.
– Мур, опять?
Что «опять»? Опять ты собралась разводить трагедию на пустом месте? Опять прочтешь лекцию о благодарности «папе Валере» за то, что он вытащил нас из нищеты? Не бросил твоего сына-хача, как он частенько под водочку хвалится дружкам? Образование дал, деньги? Не-а, мам, не в этот раз.
– Мне надо ехать. – Мурад пихнул пустую кружку в посудомойку и снял с крючка ключ от мотоцикла.
– Куда? Мур, ну поговори со мной! – Она выдавила слезу и обхватила себя руками. – Пожалуйста! Снова сны?
– Не переживай, я как раз к твоему доктору Фомину. Только не рассчитывай сдать меня в дурку.
– Да никто не хочет тебя сдавать! Я помочь хочу…
– Заметно.
– О господи… – Она отвернулась, театрально всхлипнула. – Что ж ты все время издеваешься над нами?
– Мам, не начинай, а? – Он коснулся ее плеча. – Вычти Катькин замок из моих карманных. Или давай сам заеду куплю…
Мать подняла на него влажные глаза, которые должны были убедить его в собственной жестокости, потом вдруг заметила ключ от мотоцикла.
– Ты что, на нем ехать собрался?! Я тебя умоляю, пожалуйста, не надо! Снег, гололедицу передавали…
– И?
– Опасно! Разобьешься, мы ведь договаривались: только в сухую погоду…
– Никто ни о чем не договаривался, просто ты так сказала… А, на фиг все… – Мурад швырнул ключ на стол и боком, чтобы даже не касаться ее, выскользнул из кухни.
О проекте
О подписке