Настаивать собеседник не стал, скандалить – тоже; голос его приобрел увещевательные интонации.

– Да ржа тебя побери! Нужно быть слепым, чтобы не заметить твоего особого к ней отношения. Это пока еще видели несколько слуг да мальчишка, но если ты продолжишь в том же духе, ничем хорошим подобное не кончится. Ты подвергаешь опасности себя, а значит, и наследника!

– Я прекрасно отдаю себе отчет в том, что делаю, – я поморщился в ответ. – Никакой опасности нет. Во всяком случае, не больше, чем обычно.

– Ладно, допустим. Вряд ли кто-нибудь предпримет какие-то решительные шаги до представления наследника – не идиоты же они, понимают, что потом будет проще. Если ты пообещаешь, что твое помутнение закончится через десяток дней, я извинюсь и перестану трепать тебе нервы. Но я слишком хорошо тебя знаю, и что-то мне подсказывает, оно не кончится, так ведь? Ладно, оставим пока наследника, долг и прочее. Но девчонка, о ней ты подумал? Ты вообще представляешь, на что обрекаешь ее своим особым отношением? Ей здесь житья не будет!

– В Верхнем дворце она в полной безопасности, – упрямо возразил я. Правоту Рива понимал, и все же…

– И ты ее там запрешь, да? – язвительно протянул он. – Серьезно? Это что-то новенькое. Но мы вновь возвращаемся к вопросу: зачем она тебе? Влюбился? Проснулись отцовские чувства? То есть остального курятника тебе мало, недостаточно для реализации инстинктов?

– Потухни! – зашипел я, вскочил…

Очнулся, стоя над искореженным креслом. По пальцам разливалось онемение, как обычно бывает после применения силы. Темный пол устилали палые листья – разлетевшиеся со стола бумаги. Что случилось со столом, я не помнил, а обернуться и посмотреть не решался: чувствовал, ничего хорошего.

– Прекрасно, – прозвучал за спиной все тот же постылый голос. – Один раз устрой такое при ней – проблема отпадет сама собой. Ив, ну какого ржавого гвоздя? Зачем она тебе?

– Она… нужна мне, – пробормотал я себе под нос.

Онемение в пальцах сменилось болезненным покалыванием, и я сосредоточился на этом ощущении: оно сейчас было единственным. Как всегда после помрачения, накатило чувство опустошенности, апатии и оторванности от мира. Не было запахов, звуки слышались приглушенными, как сквозь толстую подушку, да и картинка перед глазами расплывалась. Я чувствовал себя неуютно, как будто тело являлось одеждой с чужого плеча, не подходящей по размеру, а все, что окружало меня, казалось неверным, расплывчатым, будто его и не существовало вовсе.

Рив не понукал, молча ждал, пока я соберусь с мыслями и продолжу. Он никогда этого не скажет, но я знал: чувствует себя виноватым. Он совсем не умеет следить за языком, никогда не умел. Мелет что ни попадя, а когда сердится и раздражен, получаются все больше помои.

– Она нужна мне, – повторил я тверже. – Я чувствую. Мне кажется, она – мой Голос…

– Это чушь, – спокойно припечатал собеседник. – Ты знаешь об этом не хуже меня. Голоса, лиры, вдохновение, души прекрасные порывы – заморочки данов, у нас все гораздо проще. Железо или есть, или его нет, оно не капризничает. Мне кажется, ты просто переобщался с этими… бардами. Единственное, что тебя с ними роднит, – такие вот непроизвольные эмоциональные вспышки. Если, конечно, допустить, будто каждый из них болен, – и он насмешливо хмыкнул, довольный своей шуткой.

– Наверное, ты прав, – спорить мне не хотелось. – Но рядом с ней мне спокойно, как не было уже давно. Можешь считать это моей блажью. Безумец имеет право на странности, как считаешь?

– Я считаю, что мне все это не нравится, но дело твое, – сдался он и тяжело вздохнул. – Поговори с данами, вдруг дело не в тебе, а в этой девочке. Может, не ты стремишься к ней, а именно она тебя притягивает. Ты многое о них знаешь, но ведь не все, а они обожают всякие мутные условия и конструкции из случайных совпадений.

– То, что мы живем, это уже результат случайности. Вся наша жизнь – череда совпадений.

– Об этом я и говорю, – поддакнул Рив. – Какая-нибудь закавыка вроде этой.

– Слушай, сделай одолжение… Потухни совсем, а? И катись отсюда, пока я не разнес еще что-нибудь.

– Какие все нежные, подумать только! – проворчал он, но все же оставил меня в одиночестве.

Поскольку отговорок больше не нашлось, я огляделся, чтобы оценить ущерб.

Стол… Стола больше не было. Кажется, я отбросил его в сторону и прихлопнул: древесная труха оказалась ровным слоем размазана по стене. По счастью, кроме стола, кресла и старой фрески на стене, ничего не пострадало: два шкафа с документами и картами стояли при входе, а сундуки оказались достаточно низкими, один из них лишь слегка припорошило сверху. Другой мебели в просторном кабинете просто не было, да и кресла для посетителей появились здесь по моему приказу: это перед кесарем простым смертным сидеть негоже, а я не стремился уподобиться ему.

Бросив тоскливый взгляд на удобное сиденье, так и манившее отдохнуть, я, превозмогая слабость, принялся собирать бумаги: это не то дело, которое можно поручить дворцовым слугам.

Только закончив с ним, я второй раз за день позвал прислугу, а сам уселся на один из сундуков, чтобы все-таки посмотреть документы. И заодно – чтобы не встречаться взглядом с искоса испуганно посматривающими на меня людьми. Интересно, как слухи объяснят этот погром?

Рут Западное Крыло единственный оставался невозмутимым. Он распорядился принести новую мебель, сообщил, что пришлет художника привести в порядок стену тогда, когда мне будет удобно, и откланялся.

В малый регентский совет, фактически управлявший страной, входило, помимо меня, четыре человека. Алий, конечно, доверял мне безоговорочно и точно знал, что я вылезу из шкуры, но волю его выполню. Однако покойный кесарь был не дурак и прекрасно понимал, что один я не справлюсь при всем желании. Мне не хватало для этого образования, веса в обществе, выдержки, здоровья… В общем, единственное, чем я мог помочь кесарю – это моя сила для поддержания дворцовой защиты и готовность взять на себя ответственность за «детей кесаря».

Кроме того, в мои обязанности входило решение споров и общение с разнообразными просителями. И нельзя отказать Алию в остроумии: если человек сумеет переступить через страх передо мной, значит, дело действительно серьезное и другими путями разобраться в нем не получилось.

Собственно, главная моя роль, на взгляд стороннего человека, не знакомого с тонкостями защиты дворца, – это роль страшилки решительно для всех, начиная с его обитателей и заканчивая соседними странами. Зато официальные делегации на приемах безукоризненно вежливы и покладисты.

А экономикой, политикой и армией ведали другие люди, составлявшие малый регентский совет, на который я отправился к назначенному сроку, не найдя среди документов ни одного вопроса, требующего срочного решения.

Унат Голос Золота, старейший из членов совета, занимавшийся денежными делами, еще в самом начале настоял, чтобы встречи наши проходили не в кабинете кесаря, а в помещении более удобном. Зимой это была одна из гостиных, летом – изящная беседка почти посреди внутреннего сада Нижнего дворца. Там не росло высоких деревьев, место прекрасно просматривалось, что полностью исключало возможность подслушивания, так что этот выбор одобрили все.

Что не нравилось лично мне, так это манера решать важные вопросы мало того, что полулежа на стоящих полукругом диванчиках, так еще и за едой. Но Голос Золота был ярым приверженцем старых традиций, торопливость и неусидчивость «бешеного нового времени» откровенно презирал, а желающих поспорить с ним в этом вопросе не нашлось. Право слово, куда проще согласиться, чем переболтать старого хитреца!

Почему-то такая манера вести беседу приводила в восторг и чрезвычайно веселила Райда. Как секретарю, ему, конечно, полагалось стоять, но на этой мелочи никто не настаивал. А доверие… мальчишка уже отлично зарекомендовал себя, и я надеялся, что, немного подучившись, он сумеет занять мое место стража дворца. Потом, когда-нибудь, когда власть нового кесаря окрепнет и я смогу позволить себе убраться куда-нибудь подальше от столицы. Если доживу, конечно, до этого момента…

– Как прогулка? – после непродолжительной приветственной беседы ни о чем первым поднял серьезную тему Даор Алый Хлыст, отвечавший за всю внутреннюю безопасность страны.

Из всего совета этот ироничный спокойный человек вызывал у меня наибольшее уважение – как умом, так и характером. Честно говоря, я завидовал его умению держать лицо и контролировать эмоции: я и в лучшие годы не мог к нему приблизиться. Впрочем, кесарю – кесарево, и зависть эта была мимолетной, несерьезной. У Даора своих проблем хватает.

– Это я у тебя хотел спросить, – ответил я. – Есть какие-то результаты? Отследили, кто отдавал приказы, по какому пути пошла информация о том, что мы спешно отбыли в столицу? Сколько было людей, как их нанимали?

– Погоди, друг мой, не так много вопросов, – с мягкой улыбкой попросил он, меланхолично ощипывая кисть винограда. – И не так быстро. Сам понимаешь, такие дела не терпят спешки. Кое-что мы выяснили, ты не зря тратил время. Впрочем, даже не найди мы никаких следов, польза все равно есть: во-первых, ты прогулялся, развеялся и размялся, во-вторых, несколько проредил поголовье совсем уж беспринципных и наглых наемников, а в-третьих, мне доложили, отыскал еще один алмаз неграненый.

– Какой еще алмаз? – полюбопытствовал Унат, успевший задуматься или задремать.

– Это не по твоей части, драгоценный наш, – рассмеялся Даор. – Юная нежная дана. Ладно, друзья, к делу, поговорить о прекрасном можно будет после.

Дела, которые обсуждались таким составом, в последнее время особенным разнообразием не отличались, и предметом разговора был мой главный страх. Я в беседе почти не участвовал, хотя и старался внимательно слушать, чтобы быть в курсе происходящего, но получалось плохо. Дорога по облакам, неожиданный срыв – все это утомило, а разбор прошений и докладов окончательно доконал. Я вообще не понимал, зачем собрал сейчас эту компанию, если новостей у меня толком не было. Наверное, привычка после поездок отчитываться перед старшими товарищами. А что эта поездка получилась бестолковой и, в общем, говорить сейчас было не о чем, как-то не подумал.

Честно говоря, куда больше меня занимал… алмаз неграненый, как выразился Даор. Причем занимал совсем не так, как должен бы занимать с точки зрения государственной необходимости и будущего. Мне не хотелось думать о том, почему эта девочка так на меня действует, не хотелось «обсуждать этот вопрос» попозже с Алым Хлыстом и выслушивать его логичные, разумные и справедливые возражения. Мне хотелось закрыть глаза и слушать голос – бархатистый, густой, тягучий, неожиданно низкий для молодой девушки, ласкающий душу. Пусть она сидит рядом, поет, гладит струны лиры, и побери ржа все остальное.

Откуда Даор узнал о девушке, я даже интересоваться не стал. Вся эта история с маскировкой, подменой, отвлекающими маневрами и прочим была целиком и полностью его идеей, кандидатуру мы подбирали вместе, и я не сомневался, что Траз докладывает Алому Хлысту обо всем происходящем. Это Райд – мой личный помощник, на молчание которого можно рассчитывать, а все остальные – под колпаком у безопасника.

Впрочем, не удивлюсь, если и Райд при случае делится с ним информацией, и уж точно не расстроюсь этому обстоятельству. Если бы Даор Алый Хлыст задумывал переворот и был на стороне любого из противников кесаря, возможностей избавиться от всех нас у него имелась масса. Я даже не пытался с ним тягаться: слишком умное, хитрое и предусмотрительное существо. Единственное, что я мог с ним сделать, это без особых затей прикончить, но для подобного нужны серьезные аргументы.