Глава 2
Княжеский дворец

Несколько дней в тереме княгини пролетели стремительно и очень Алёну вымотали. Казалось бы, ничего столь уж сложного от нее не требовалось: на память она не жаловалась, и наука невелика, научиться янтарем управлять было куда сложнее, но усталость ширилась и крепла.

Главная проблема была в том, что смысла доброй половины этих правил она просто не понимала. Почему девушке нельзя выйти из дома с непокрытой головой? Почему до полудня нельзя принимать гостей, кроме самых близких? Почему в домашнем наряде нельзя принять гостей, если наряд этот совершенно приличен? Почему утром дома и без гостей нельзя открывать плечи, а вечером на приеме с гостями – можно? А то еще и грудь частично, так что Алёна поначалу смущалась. То есть в таком вот виде на люди – это невинной деве можно, а наедине с парнем оставаться – ни в коем случае, даже если идет самый спокойный разговор о погоде и видах на урожай?..

На заставе правила были простыми и ясными. Не станешь выполнять – погибнешь и товарищей подведешь. Понятно, почему нельзя одной ходить в горы: случись что, и кто тебя выручит? Но почему нельзя надеть вечером светлый сарафан?!

Все это сердило и заставляло строить планы о том, как поскорее поймать убийц. Алёна готова была как угодно их дразнить, вызывать на себя их злость и рисковать жизнью, лишь бы не задерживаться среди всех этих странных обычаев надолго.

При такой дурацкой науке сварливая старуха вскоре совершенно перестала вызывать неприязнь сама по себе, алатырница даже начала ей сочувствовать. Станешь тут злой и желчной, всю жизнь петляя между этими нелепыми запретами. Не говоря уж о том, что в таких тесных границах нечего и задумываться о замужестве по велению сердца: если и сумеешь с кем-то сблизиться, еще неизвестно, подойдет ли он тебе родом. Как собаки племенные, спаси их Матушка!

А радостей всех что? Шей-вышивай да чинно по парку вышагивай, притом с малолетства. Ах да, еще картинки малевать можно, песни петь и книжки читать. Пожалуй, книжки единственные Алёну радовали: в школе, когда училась, библиотека была богатой, и девушка пристрастилась, а на заставе-то откуда их взять! А у князя небось этого добра довольно.

Сейчас, впрочем, читать алатырница успевала только те скупые указания, что оставил ей Вьюжин, затверживая их наизусть, и толстенный родословник, стараясь запомнить самые старые и важные семьи. Выучить все она и не пыталась, все одно без знакомства ни с кем заговаривать нельзя, но хоть теперь все княжеские роды знала, кто каким уездом командует.

Четырнадцать уездов – четырнадцать родов, а у тех в подчинении до трех десятков волостей со своими городами да деревнями. Иными волостями командовали бояре, иные напрямую князьям подчинялись. Особняком стояли родовые боярские поместья, за которые хозяева могли держать ответ только перед великим князем, но и то если что совсем уж дурное случится. И боярских родов было больше тысячи, где уж тут все упомнить!

Глава Разбойного приказа постановил, что росла Алёна под приглядом наставницы в одном из удаленных и совсем маленьких великокняжеских поместий, имя своего отца знала и именно его должна была величать благодетелем. Никакой алатырской школы не кончала, и янтарь в крови надлежало прятать от сторонних глаз. Как именно, не уточнялось, и она надеялась расспросить Вьюжина. Что способы спрятать дар существуют, это она знала, вот только никогда не пробовала.

В общем, планы у князя на дочку с самого начала были, и именно такие, как у остальных высокородных: удачно выдать замуж.

Тут Алёна снова ужаснулась и испытала к покойному отцу искреннюю благодарность. А ведь мог же и так поступить! Хорошо не был покойный князь Иван Никитич Краснов человеком расчетливым и излишне предусмотрительным, о чем алатырница узнала из все тех же бумаг, где имелось среди прочего и его описание. Нравом он был крут, но отходчив, щедр, горяч, азартен, но не без ума, умел остановиться. Остер на язык, обаятелен без меры, хорош собой, любимец женщин. Как подобное сочеталось со строгими правилами, озвученными княгиней, Алёна не поняла, но махнула на это рукой – на месте разберется.

За эти дни княгиня несколько смягчилась к своей приблудной внучке, обнаружив, что алатырница внимательна и старательна, а кроме того, умеет не только чаровать, но еще и шьет недурно, и в готовке смыслит, и дом в порядке содержать может. И даже признала, что та небезнадежна. Но на сближении не настаивала, и теплых отношений у них не сложилось. А Алёна и не собиралась навязываться, с вопросами старалась поменьше ходить и вообще предпочитала не встречаться.

Из тех же бумаг, что оставил Вьюжин, следовало, что покойный князь со своей матерью близок не был. Выказывал ей сыновнее почтение, но прохладно, по велению долга. Об истоках этого отношения боярин умолчал, но тут нашлось кому просветить: Марьяна многого не знала, но тем, что знала, поделилась с удовольствием.

Она рассказала, что, когда умер старый князь, властная и честолюбивая княгиня попыталась взять бразды правления в свои руки, отчего-то полагая, будто сын двадцати с лишком лет – все еще неразумный и добрый мальчишка. Вышла большая ссора, мать была сослана в этот вдовий дом и лишилась даже тех возможностей, какие имела. А теперь, со смертью сына, вовсе оказалась на птичьих правах, зависимая от воли будущего наследника.

К сожалению, подробностей не ведала не только Марьяна, но и остальные немногочисленные слуги, с которыми Алёна быстро перезнакомилась. Все они были деревенскими, жили от столицы и главного родового поместья, где все происходило, далеко. Нельзя сказать, будто алатырница не верила словам девушки или всерьез намеревалась копаться в прошлом новообретенной родни, но что-то в этой истории не складывалось, и мысль об этом засела занозой.

Удивляло, например, то, что Людмила Архиповна, будучи достаточно умной женщиной, не могла не понимать, что ее своенравный сын в двадцать пять лет – уже давно взрослый мужчина с трудным характером, он ведь и военную службу успел пройти. А если вспомнить отношение к ней главы Разбойного приказа, и вовсе закрадывалось подозрение, что сотворила княгиня что-то очень нехорошее, и этой мягкой ссылкой, наверное, легко отделалась. Иначе не опасалась бы так Вьюжина, и вряд ли он бы так с ней разговаривал.

Все эти рассуждения не добавляли Алёне любви к старухе и желания сблизиться.

Вьюжин, как и обещал, явился за новоиспеченной княжной через четыре дня ровно, вскоре после обеда. Не один, в сопровождении молодого алатырника в зеленом кафтане, который девушка сразу узнала: такие в городах носили все стражи, что под Разбойным приказом ходили.

Наученная, Алёна коротко поклонилась, сложив ладони у сердца; сильно гнуть спину ей теперь полагалось лишь перед великим князем, а большинство вообще были достойны только наклона головы. Боярин ответил тем же, его спутник, опомнившись, поклонился в пояс.

Изменения в алатырнице Вьюжин встретил одобрительной улыбкой. Настоящая боярышня: темно-серый дорожный сарафан, синяя рубашка, голова и плечи покрыты белым платком с набивным рисунком и кистями. Последний надевать особенно не хотелось, но Алёна утешила себя тем, что это ненадолго, только до дворца. В небольшую холщовую суму уместились все ее вещи, которые девушка решила не оставлять, раз уж прямого приказа не было.

– Прекрасно выглядите, ваше сиятельство, – похвалил боярин.

– Благодарю, Алексей Петрович, вы очень добры, – вежливо ответила алатырница, чувствуя себя в этот момент крайне глупо. Не забыть бы, что «сиятельство» – это теперь она!

– На дорожку сидеть не будем, кони давно запряжены, сундуки и не снимали. Открывай, – велел молчаливому сопровождающему.

– Кони? – растерянно переспросила Алёна.

– Будет подозрительно, если вы явитесь со мной, да еще тайной тропой. – Вьюжин легко и непринужденно сменил манеру общения и держался с девушкой теперь так, словно она и впрямь была без медяшки княгиней. Наверное, привыкал сам и помогал привыкнуть ей. – С дальнего края Белогорья ехать не придется, вас ждут в княжеском охотничьем доме, несколько часов пути.

Пока он все это говорил, алатырник чаровал, и за ним Алёна наблюдала с гораздо большим интересом, чем слушала Вьюжина. Она никогда не видела белопенный янтарь за работой, против болотников живущий в них ветер бесполезен, а уж дорожники, способные ходить тайными тропами, и вовсе все при князьях. Ну или вот при Разбойном приказе. Сложная это наука, мало кому дается, тут талант особый нужен, ум острый и упорство.

Алатырник прикрыл ближайшую дверь, похлопал по ней ладонью, провел кончиками пальцев по косяку у самой ручки. В глубокой задумчивости постоял, выводя на темном дереве невидимые рисунки, как будто повторял природный узор и запинался о сучки. Потом вовсе замер, держась за ручку, словно не решаясь открыть. Послушные его ладоням и воле, тонкие мерцающие бледные нити чар оплели деревянное полотно кружевной паутиной, и кружево это текло как живое. Не обладающие янтарем люди замечать их не умели, а Алёна сейчас смотрела очень внимательно. «Янтарный взор», который позволял видеть чары в предметах, в воздухе и в людях и без которого невозможно чаровать самому, все алатырники учили в первую очередь. Понять что-то и не надеялась, но чужая тонкая работа восхищала.

– А что мне делать во дворце, когда приеду? – спросила она неуверенно, насилу отвлекшись. – Меня встретят?

– Да, конечно. О вас известно, вас ждут.

Прозвучало зловеще. На теплый прием рассчитывать не приходилось, а как отвечать на холодный – неясно. Если следовать советам княгини, Алёне оставалось только молчать и улыбаться.

Тем временем безымянный алатырник распахнул дверь, и за ней вместо знакомой комнаты открылась густая дымка клубящегося тумана, столь сильно пропитанного чарами, что узор для неопытного глаза сливался в сплошное полотно.

– Прошу, – пригласил Вьюжин, и Алёна без возражений ступила через порог, с любопытством озираясь и прислушиваясь к чужим чарам.

Пара шагов в тумане, и вот под ногой скрипнула половица, следующая, дымка растаяла как-то вдруг, и девушка оказалась в темной и прохладной пиршественной зале. Длинный дубовый стол пустовал, вдоль него тянулись лавки, посередине ближней к стене стороны – резное хозяйское кресло и два попроще по обе руки. Наверное, для князя, княгини и старшего княжича. Оштукатуренные каменные стены были густо расписаны цветами и диковинными зверями, под потолком парили, простирая крылья, птичьи чучела, в одном углу стоял могучий лось, в другом поднялся на задние лапы матерый медведь, стеклянные глаза которого вызывали едва ли не больше тревоги, чем кинжалы когтей.

Лучше осмотреться не вышло – следом из тумана на месте двери вышел Вьюжин и поманил ее за собой. Алёна обернулась через плечо, чтобы увидеть, как последним в залу вошел алатырник, замкнул за собой дверь, и туман тотчас опал.

В соседней горнице их поджидала незнакомка в скромном сарафане из небеленого льна и простой рубахе, была она без платка, в лаптях – обычная деревенская девушка. Конопатая, с собранными в недлинную косу рыжими волосами – где-то посчитали бы дурнушкой, а в Соленом уезде, наоборот, любили таких и говорили, что солнце расцеловало.

Только взгляд ярко-зеленых глаз совсем не подходил этой наружности: не девичий, очень тяжелый, прямой, цепкий и внимательный. Перехватив его, Алёна усомнилась, а так ли уж юна эта девушка?

Потом рыжая заговорщицки переглянулась с пришлым алатырником, тот едва спрятал улыбку в уголках губ, а девица поспешила поклониться в пояс и затараторила с восторгом:

– Доброго здоровьичка! Стешей меня звать, хозяюшка, служить буду верой-правдой!

– Не паясничай, – вдруг одернул ее Вьюжин и обернулся к молодой княгине: – Степанида – из деревни подле поместья, в котором ты выросла. Можешь доверять ей во всем. У себя в покоях еду и платья бери только из ее рук, не важно, есть кто еще рядом, нет ли. За княжьим столом, пожалуй, бояться не стоит, там и без тебя найдется кому дурное в еде и питье заметить, столы в трапезных на то зачарованы.

– Но я сама могу почувствовать яд и чужие чары, – растерялась Алёна. Отравить алатырника вообще трудно, янтарь в крови не даст, а уж если янтарь тот – живое пламя…

– Заметить могут, – опередив поджавшего губы боярина, вставила Стеша. – Тебе что, не сказали? Прятать надо силу! Я тебя по дороге научу и помогу с этим, сама-то ты вряд ли сумеешь как следует силу скрыть, и чаровать нельзя будет. Я за тебя все проверять стану.

– А деревенская девчонка с такими умениями никого не удивит? – усмехнулась Алёна.

– А я незаметно умею, – заявила та и язык не показала, наверное, только из-за присутствия дорожника, в которого то и дело стреляла глазами. Вьюжина странная девица, кажется, совершенно не боялась.

– Степанида, – устало проговорил боярин, немного прикрыв веки.

Неожиданно это благотворно повлияло на рыжую, та собралась и перестала насмешливо и хитро улыбаться.

– Пойдемте, Алёна Ивановна, кони уж копытами бьют.

Закрытый возок выглядел неказистым, но крепким, как и пара низкорослых гнедых меринов, которые его тянули. А еще и по нему, и по привязанным позади сундукам можно было уверенно сказать, что путь их был долгим и сложным. Алёна только восхищенно качнула головой. Небось возок этот от того самого медвежьего угла до столицы и ехал. И даже девицу какую-то вез…

Вокруг возка ходил, ощупывая и осматривая решительно все, хмурый мужик разбойной наружности в видавшей виды рубахе и портках, с бесформенной шапкой на голове, но зато в крепких, хоть и запыленных сапогах и с кистенем на поясе. Завидев девушек, молча открыл дверцу.

– Меня Петром кличут, – буркнул, когда Алёна проходила мимо, и на том знакомство завершилось.

– Он всегда такой хмурый? – спросила алатырница у попутчицы, с интересом разглядывая ее в сумраке возка. Здесь пока прятать силу особого резона не было, и Алёна без стеснения ею пользовалась. Желтый янтарь в крови давал не только жар: доступный лишь огненным чародеям, «светлый взор», позволявший видеть почти в полной темноте, был немногим сложнее «янтарного».

– Не образчик обхождения, – охотно поддержала разговор Степанида, улыбнувшись. – Зато надежный и сильный, как медведь, хороший страж для двух слабых девушек. Ну и каково тебе быть княжной? Или ты уже княгиня?

– Сама толком не поняла, – проворчала Алёна. – Молю Матушку, чтобы все это быстрее закончилось.

– Это ты еще во дворце великокняжеском не была! – звонко рассмеялась Стеша и вдруг решила: – А ты ничего, твое сиятельство. Не дура и не жадная.

– Алёна, хорошо? Хотя бы наедине, – вздохнула она. – Сиятельство я меньше седмицы, а Алёна – всю жизнь. А ты Вьюжина совсем не боишься, что ли?

– А что он мне сделает? – легкомысленно отмахнулась Степанида. – Я слишком полезная.

– Зеленый янтарь, да? И странный такой! – задумчиво проговорила Алёна. – Я раньше только лекарей встречала, а о таком только в книжках читала…

– Неужели разглядела? – подозрительно нахмурилась рыжая.

– Догадалась, – не стала прибавлять себе лишнего Алёна. – Ты старше, чем кажешься, небось и меня старше. И с боярином Вьюжиным держишься уж слишком вольно, не стерпел бы он такой вольности от девчонки, пусть и полезной.

– Подружимся, – с удовольствием улыбнулась Стеша. – Слушай и запоминай. В княжьем дворце держи ухо востро. В том озере такие щуки зубастые плавают, что голову откусят и не поморщатся. Где смогу – помогу, но всегда рядом быть не сумею, так что держись. Тебя в свиту княгини отправят, туда многие незамужних дочек пристроить пытаются, верный путь к удачной свадьбе. Саму ее не бойся, но и заступничества не жди, Софья себе на уме и к девочкам вроде тебя относится словно к зверям в зверинце: посмотреть издалека да и выкинуть из головы. А вот князя сторонись.

– Может заставить все-таки остаться княгиней и выйти замуж? – встревожилась Алёна.

– Вряд ли, ему тоже незнакомая девица на этом месте даром не нужна, он больше уважает передачу наследства по мужской линии. Если бы еще других не было, а так… Нет, не в том дело. Князюшка наш до баб уж больно охоч, – усмехнулась Степанида. Да так зло, колко, что Алёне на миг боязно стало. – А ты хороша собой, да и чернявых в княжьем дворце мало. Была бы впрямь девицей скромного нрава и строгого воспитания – еще мог бы не полезть. А ты из служивых, и он о том знает. Еще Вьюжин сказал, характер у тебя бойкий, его князю тоже поменьше показывай, чтобы не привлечь ненароком.

– Не побрезгует ли? – с надеждой предположила алатырница. Князя она еще не видела, но в этот момент уже за глаза невзлюбила. И совершенно точно знала, что обойдется без его внимания.

Надо же, каков! При живой жене, нимало не таясь…

– С чего бы? Чем ты сенных девок хуже?

– Бедная княгиня, – вырвалось у Алёны.

– Сама виновата, сама и хлебает заваренные щи полной ложкой, – пренебрежительно отмахнулась Степанида.

Такая резкость алатырницу удивила и покоробила: это ж как она может быть виновата, если муж у нее оказался гулящим?! Но ввязываться в пустой спор Алёна не стала, все равно не переубедит. Поэтому предпочла заговорить об ином:

– Стеша, а ты ведь умеешь лицо менять, верно? Почему же тебя вместо меня не отправили? Ты бы и сыграла лучше.