Даже не честен, а… все это хамство тоже было правдой, но больше походило на защиту или привычку, которой в экстренной ситуации мужчина с легкостью изменял
Цитаты из книги «Модус вивенди»
26
Худшее, что может женщина, – это пытаться разнять двух мужчин, сцепившихся насмерть. Особенно если замешаны вопросы чести. Можно молиться, чтобы «свой» победил. Ну или в совсем крайнем случае – обратиться в дуэльный комитет.
Решение спорных вопросов этим старинным способом не то что не порицалось – неофициально одобрялось. Но тщательно контролировалось. Дуэльный кодекс содержал очень много тонкостей, особенно в отношении вызова и убийства. Вызов на дуэль или провокация на вызов заведомо более слабого соперника, провокация сильного заведомо более слабым, деятельность бретеров, другие нарушения правил – все это разбиралось очень дотошно. Но если закончившуюся пустяковой раной историю в случае отсутствия жалоб
Гадость, сказанная в вежливой форме, становится еще большей гадостью, чем в грубой.
Худшее, что может женщина, – это пытаться разнять двух мужчин, сцепившихся насмерть. Особенно если замешаны вопросы чести.
Ветров, ты редкостный болван, – вздохнула я и не удержалась от насмешливой улыбки при виде растерянности на его лице. – Если ты всегда так обходителен с женщинами, я не удивлена, что ты до сих пор не женат. Погоди! – я поспешила перебить готового высказаться Одержимого: судя по ставшему совершенно зверским выражению лица, я опять умудрилась зацепить какую-то больную точку. Мягко, успокаивая, погладила его ладонью по щеке; от этого прикосновения мужчина едва заметно вздрогнул. Наверное, от неожиданности. Я же чувствовала себя сапером или ветеринаром, пытающимся без наркоза достать увуларской химере занозу из лапы. А если еще точнее – просто выполняющей свою собственную работу. – Ты так говоришь, будто собираешься прямо сегодня тащить меня к алтарю. Сам подумай, что я вообще могу ответить в настолько неожиданной ситуации? Я с тобой все время как на минном поле. То ты меня откровенно презираешь, то оказывается, что все это – проявления симпатии. Я сейчас совершенно не понимаю, как реагировать на эту новость, и мне даже кажется, что ты сам не очень понимаешь, чего именно хочешь. Все, что я могу сказать тебе прямо сейчас: я не считаю тебя сволочью или кем-то еще более ужасным. Более того, при других обстоятельствах я бы постеснялась говорить это, но, мне кажется, сейчас уже немного поздно думать о приличиях. Ты мне очень симпатичен, – я все-таки не выдержала спокойный тон до конца и опустила взгляд, чувствуя, что смущаюсь. Первый раз в жизни я признавалась мужчине в том, что он мне небезразличен, и почти мечтала провалиться сквозь землю. К тому же очень некстати вспомнилось, что он продолжает сжимать меня в объятиях, а на мне совсем нет одежды. – Когда не начинаешь откровенно грубить и язвить, – добавила, пытаясь за иронией скрыть собственное смятение.
– Ты сейчас сказала это всерьез? – через несколько бесконечно долгих секунд, за которые я так и не решилась поднять на Одержимого взгляд, переспросил он.
– Ты полагаешь, я могу шутить такими вещами, или обвиняешь меня во лжи? Или, может, считаешь, что я способна целовать человека, который мне противен, пусть даже из благодарности? – получилось, наверное, излишне резко, но вспышка возмущения помогла побороть стыд и заглянуть собеседнику в глаза. Тот молчал, очень внимательно разглядывая мое лицо, как будто пытался прочитать мысли, а потом вместо ответа поцеловал. Так же глубоко, жадно, чувственно, как делал это прежде, но уже спокойно и уверенно. Не воруя и не отнимая, а беря то, что принадлежит по праву. А я… после всего услышанного и сказанного было бы довольно глупо и даже бесчестно возражать. Да и совсем не хотелось.
И хотя есть на земле трясина и густая печаль, – но у кого легкие ноги, тот бежит поверх тины и танцует, как на расчищенном льду.
Было удивительно уютно сидеть вот так – в коконе плаща, в кольце сильных рук Одержимого. Сейчас, как тогда в танце, он казался надежным и уверенным, внушал безотчетное доверие. Наверное, потому что молчал.
О проекте
О подписке