Осень припорошена легкой грустью. Той грустью, что отражается в глубине глаз, когда наступает прохлада, и можно присесть на покрывало из мертвых листьев. Чтобы раскинуть руки и смотреть на густое небо, сотканное из воспоминаний и снов.

Анабель сидела в комнате и наблюдала за мраком. Ее осень началась сегодня, на две недели позже, чем календарная. Может быть, потому что именно в этот день пришла долгожданная прохлада, прогнав пошловатый летний зной. А может, потому что сегодня ровно год с тех пор, как погиб Лукас.

Отогнав навязчивые мысли, Анабель вновь опустила глаза на портативный компьютер, лежавший на коленях. На экране высвечивались скупые буквы электронного письма, и девушка снова и снова его перечитывала.

Конечно, она могла бы поднять трубку и позвонить Анне. Или даже встретиться с ней. Но ведь это совсем не то. Осень создана не для личных встреч. Она должна оставаться именно такой: ткань воспоминаний и ностальгии, пронизанная письмами, словами и прохладой.

Анна отправила письмо пару часов назад. Теперь она наверняка с Винсентом в каком-нибудь уютном кафе или шумном баре. Вряд ли хоть кто-то из них помнит, что именно в этот день, год назад, их Лукаса нашли мертвым.

Ее Лукаса.

Свечи успели догореть, когда девушка закончила чтение письма. Она еще долго сидела в тишине, выключив компьютер и вдыхая запах благовоний. Она любила разнообразные запахи. Особенно те, что напоминали ей об отдельных моментах жизни. Сегодня ее окутывал аромат прелой листвы со сладковатым привкусом тлена. Все напоминало о Лукасе. И с почти мазохистским удовольствием, Анабель принимала эти воспоминания, купалась в них. Она позволила ностальгии затопить себя, пообещав, что это всего на один вечер.

Она поднялась с кресла, оставив в нем плед, и направилась в ванную. Включив приглушенный свет, застыла перед зеркалом, смотря на собственное отражение. В похожей обстановке ее фотографировал Лукас. Заставлял свет подчеркивать изгибы ее тела, сверкать волосы, превращал глаза в темные провалы. Как сказала потом Анна, в фото было что-то инфернальное. Анабель показалось, сказала с оттенком зависти.

Скинув с плеч халат, девушка стояла перед зеркалом. Ей было видно себя только до пояса, но этого вполне хватало. Она провела рукой по груди, кончиком пальца пробежала по тонкому шраму под левой. Как будто кто-то хотел вырезать ее сердце. Анабель усмехнулась: к сожалению, ее сердце все еще на месте.

Вода успела остыть за то время, что Анабель читала письмо, но в целом оставалась теплой. Девушка аккуратно улеглась, разглядывая узор дорогого потолка. В полумраке он выглядел уродливо и почти устрашающе. Лукас всегда говорил, что именно сумерки показывают истинный облик.

Завтра будет новый день. Завтра вернется из Европы Фредерик, и Анна начнет готовиться к выставке. Все будет завтра. Но сегодняшний день, эти мгновения принадлежат ностальгии.

И тени Лукаса.

1

Фредерик чертовски устал. Единственным его желанием на протяжении последних нескольких дней было добраться, наконец, до дома, упасть в кровать и не вылезать из нее пару лет. На деле он проспал пятнадцать часов, встал с дикой головной болью и тихой ненавистью ко всему миру.

Когда зазвонил телефон, Фредерик стоял у окна и наблюдал за суетливой жизнью на улице. Он допивал воду из стакана, надеясь, что она немного взбодрит.

Он не изменил позы, но звонок его насторожил: мало кто знал домашний номер. И уж точно мало кто им пользовался – по крайней мере, без особой надобности. Фредерик дождался щелчка автоответчика, и услышал голос Анабель:

– Фредерик, я решила, мне надо погрустить одной. А тебе – хорошенько отдохнуть пару дней. Вернусь к выставке Анны.

Трубку повесили, и запись выключилась. Фредерик продолжал стоять, смотря в окно, и размышляя, что если бы голова так не болела, он предпочел в стакане вовсе не воду, а виски. С другой стороны, пить крепкие напитки по утрам – дурной тон.

Он поставил пустой стакан на стол, подошел к телефону и нажатием пары кнопок стер последнее сообщение. Его ничуть не удивило решение Анабель. Он прекрасно помнил о событиях годовалой давности, и был почти уверен, что некоторое время не увидит ее. Что ж, всем нужно чуточку покоя.

Фредерик Уэйнфилд был человеком состоятельным и деловым. Вместе с братом Винсентом, он не только с умом тратил деньги, доставшиеся от отца, но и преумножал богатства. Хотя, по большому счету, наследство им досталось не ахти какое. Старик Уэйнфилд сумел сколотить приличный издательский дом, но к его смерти все издания превратились в вялотекущие, долги росли, как снежный ком. Так что когда братья спешно закончили колледж и вернулись в родные стены после смерти родителя, их ожидало не столько семейное дело, сколько не очень приятный сюрприз и проверка всех знаний, которые они успели приобрести.

К чести братьев, справились они отлично. Фредерик занялся управлением внутри компании, с ходу послав в отставку половину изданий и открыв новые. Винсент изучил рынок и клиентов, взяв на себя внешнюю среду. За пять лет они успели поднять дело отца, сделав ставку на глянцевом журнале для мужчин и еще одном, абсолютно богемном. Теперь «братья Уэйнфилд» стали синонимом успешности, им поражались, их уважали и с ними считались.

Приняв душ, Фредерик подумал, что мир стал однозначно лучше. Вместе с братом они жили в шикарном пентхаузе, но Фредерик предпочитал использовать квартиру по минимум, оставив джакузи и прочие радости Винсенту.

Выходя из дома, Фредерик уже набирал номер одного из своих редакторов. У него всегда было два телефона: один для личных нужд, другой – для деловых. Впрочем, в последние недели первый он просто отключил.

– Дэвис? Привет, это Фредерик. Да, вчера вернулся из Мадрида. Извини, что не позвонил сразу, очень устал. Конечно, все в порядке. Они выдвинули какие-то смешные требования, но я все уладил.

Фредерик едва заметно улыбнулся, когда редактор начал в очередной раз высказывать мысль о том, что вовсе не обязательно было ехать самому, с этим делом вполне могли справиться подчиненные. Дэвис был старым и порой весьма консервативным, но обоих братьев любил, как собственных сыновей.

– Дэвис, ты знаешь, я люблю улаживать дела самостоятельно. И пока наше издание считается одним из самых успешных в мире, я буду полагать, что прав.

Фредерик сощурился от яркого солнца и вытащил из кармана темные очи.

Выключив телефон, он отправился гулять. Гараж Уэйнфилдов был практически забит разнообразными машинами, но все они принадлежали Винсенту – он любил дорогие автомобили и любил их менять. Фредерику принадлежал только Феррари, маленький и стремительный. Он предпочитал окружать себя минимумом вещей, но вещей шикарных.

Фредерик любил гулять пешком. Ему нравилось ощущать себя частью города, нравилось чувствовать себя микроскопической клеточкой крови, которая куда-то стремится по венам-улицам. Впрочем, определенной цели у него все равно не было. Он хотел прогуляться и впитать немного родного города, раз уж командировка в Мадрид несколько затянулась и потребовала столько сил.

Он не был актером или публичным человеком, так что мог позволить себе разгуливать по городу и оставаться не узнанным. Много раз он замечал людей, которые читали его журнал или просто несли в руках. В такие моменты он ощущал что-то вроде гордости. Их отец половину жизни строил свое дело, а половину – разрушал его. Фредерику и Винсенту удалось восстановить все за пять лет.

Многие удивлялись, почему братья до сих пор живут вместе. В конце концов, их банковские счета вполне позволяли купить не только отдельные квартиры, но даже загородные дома или небольшие замки. Тем не менее, братья Уэйнфилд жили вместе, а в ответ на все вопросы только загадочно улыбались – и в этот момент их было невозможно отличить друг от друга.

Впрочем, разговоры о необычной ориентации братьев тоже не возникали: они периодически появлялись на людях то с одной женщиной, то с другой. Особенно громким оказался роман Фредерика и Дианы Уилсон, владелицы крупного глянцевого журнала для женщин. Диана оказалась женщиной очень сильной и крайне стервозной. За пятнадцать минут она успевала поссориться с Фредериком, собрать его вещи и простить – пока он молчал и меланхолично строил планы на следующий день. В конце концов, ему надоели ее истерики: Уэйнфилд даже не стал собирать вещи, просто однажды ушел и больше не вернулся. К ее чести, она не стала устраивать сцен и спокойно его отпустила.

Фредерик воспринимал женщин как легкий способ отдохнуть, передышку между работой. Он не привязывался ни к одной из них, не испытывал к ним особых чувств и даже искренне полагал, что семейное счастье – не для него. Он не упускал случая заняться сексом, но у него не возникало желания ни одну из женщин назвать своей.

Гуляя по городу и наслаждаясь такими редкими для Лондона солнечными лучами, Фредерик лениво подумал о том, что стоит позвонить Винсенту и узнать, как дела. Но после недолгих раздумий он решил, что не стоит. Раз брат не ночевал дома, значит, он у Анны, и все прекрасно.

Винсент вскочил на кровати, тяжело дыша. Пропитанное потом одеяло сползло вниз, но куда больше его занимали неясные образы, оставшиеся в голове, и которые он никак не мог понять. Да что там! Он даже не мог на них сосредоточиться. Осталось только ощущение дикого ужаса, которое пропитывало каждый клочок его тела.

– Снова плохие сны?

На кровать присела Анна. Она вышла из ванной и успела накинуть только легкий халат, который едва прикрывал ее тело.

Он выдохнул и кивнул.

– Ох, Винс… что же такое с твоими кошмарами?

Он пожал плечами. Ответа у него не было, Анна это прекрасно знала. Повторяющиеся кошмары Винсента не поддавались его объяснению и ужасно раздражали. Потому что он категорически не понимал, чем они могут быть вызваны, и как с этим бороться. По крайней мере, пить снотворное ему совсем не хотелось.

– Ох, Винс, – повторила Анна и убрала от его лица мокрые пряди волос. – Но нам уже пора. Ты не забыл, что обещал помочь мне с выставкой?

– Не забыл. Но хочу сначала заехать домой: вчера вернулся Фредерик из Мадрида, мне бы хотелось позавтракать с ним.

– Конечно. Буду ждать тебя в галерее.

Анна прекрасно понимала желание Винсента. Он и Фредерик были братьями. Братьями-близнецами. Каждый раз, когда Анна видела одного из них, она не могла не вспомнить второго. Похожие, как две капли воды, и в то же время совершенно разные. Привязанные друг к другу, и одновременно с этим независимые мужчины. По-своему Анна восхищалась каждым из них. Одного из них она любила – по крайней мере, была привязана настолько, что могла назвать это любовью.

Анна Веласкес была женщиной красивой. Она сама не особенно задумывалась об этом, тем более, благодаря профессии, ей приходилось часто общаться с красивыми женщинами.

Высокая брюнетка, модный фотограф и женщина Винсента Уэйнфилда – последний статус она приобрела совсем недавно. Хотя для Винсента девять месяцев – уже большой срок. Никто не говорил вслух, но каждый предполагал, что его хватит, как всегда, на три-четыре, не больше. Как ни странно, этого не произошло. Даже несмотря на то, что с Анной они были знакомы очень давно, и раньше Винсент как-то не испытывал к ней романтических чувств. Правду мог знать Фредерик, только он, разумеется, никому бы ничего не сказал.

Сдержанная и умная, Анна всегда была собрана, как будто каждый миг чего-то ожидала. Чего-то, к чему она должна быть готова. Спокойная женщина, она всегда готова защищаться, даже когда ее опасности всего лишь выдуманы.

Впрочем, сейчас ей казалось, что опасности и проблемы выдумывает себе Винсент.

Очередная тяжелая ночь для Кристины. Она организовывала концерт малоизвестной, но энергичной группы в каком-то маленьком клубе, который гордился своей «альтернативностью». По мнению Кристины, флуоресцентные картины по стенам резали глаза, а басы вообще не отрегулированы. Но в Кубе платили неплохие деньги, да и для парней из ее группы это могло стать неплохим стартом. Должность Кристины именовалась как «менеджер группы», но на самом деле, она отвечала за все, вплоть до выслушивания слез и соплей вокалиста по поводу его расставания с очередной пассией.

Группа готовилась за кулисами, а Кристина материла директора клуба всеми словами, которые только могла вспомнить. Потому что он, по ее скромному мнению, не проявлял даже толики профессионализма.

– Где ваш звукорежиссер?! – почти кричала она, стоя у барной стойки.

Меланхоличный директор Куба только пожал плечами и осушил очередную порцию виски. Судя по сузившимся зрачкам, он уже успел наглотаться какой-то дряни.

Оставив попытки разговорить директора, она повернулась к бармену:

– Дай-ка и мне виски.

Бармен с сочувственным видом выполнил ее просьбу:

– За счет заведения.

– Благодарю.

– А звукорежиссера поищи в маленькой служебной комнате, вон там. Он любит уединиться перед концертом.

Посмотрев в указанном направлении, Кристина увидела неприметную обшарпанную дверь, по которой проходило целых две флуоресцентных полосы.

– Там? – скептически приподняла она бровь.

Но бармен оказался прав. Звукорежиссер самозабвенно занимался сексом с прижатой к стене полуголой девицей, когда Кристина распахнула дверь.

– Какого… – начал он, не отпуская девушки, но Кристина оказалась решительнее.

– Либо ты сейчас кончишь, либо я поволоку тебя на рабочее место прямо так.

Кристина не сомневалась, что испортила парочке все удовольствие, поэтому отвернулась и отправилась в гримерку, уверенная, что звукорежиссер через пять минут явиться на рабочее место. Злой и ненавидящий ее, разумеется, но это ерунда, лишь бы работал.

Когда Ник наконец-то запел, а восторженные девочки в зале радостно заверещали, Кристина перевела дух и решила, что наконец-то можно отдохнуть.

Она любила свою работу. На самом деле любила. Ей нравилось отыскивать таланты среди вороха музыкальных групп, которые в последнее время плодились, как клетки раковой опухоли. Когда-нибудь они завоюют мир, точно. Пока же Кристина тщательно перебирала их, отыскивая наиболее талантливых и тех, кто может быть востребован. После этого она рассказывала им о своих возможностях, связях и цене за услуги. Последнее называла в конце и как бы вскользь, отлично зная, что берет куда больше, чем могла бы. Но Кристина полагала, что имеет полное право. Потому что она действительно занималась всеми делами группы, была им заботливой мамочкой, воспитывающей кнутом и пряником, которые дозировались в приемлемых пропорциях.

Пока группа на сцене отрабатывала свои деньги, Кристина устроилась у бара, закинув ногу на ногу и наслаждаясь еще одной порцией виски за счет заведения. Именно тогда рядом с ней остановился невысокий брюнет в темных очках. Облокотившись спиной о барную стойку, он тоже посмотрел на группу.

– Неплохо, правда? – сказал он.

– Многому предстоит научиться, но у ребят есть задатки. Впрочем, я не объективна, они же мои подопечные.

– Я знаю.

Он повернулся к женщине, и Кристина заметила на его губах подобие улыбки.

– Кристина Вайнс.

– Винсент Уэйнфилд.

– Ты следил за мной, Винсент?

– Не было нужды. Твоя бурная деятельность бросалась в глаза.

– Приятно, что меня оценили по достоинству.

– Всегда к вашим услугам, мисс Вайнс.

Кристина не могла сказать, что так уж хорошо разбиралась в людях. Тем не менее, кое-что она понимала – умела замечать детали, обращать на них внимание, чтобы составить полную картину.

В Винсенте Уэйнфилде было что-то богемное и в то же время шикарное. Изящные движения, небрежные манеры. Простой, но аккуратный костюм – Кристина не сомневалась, он продуман до мелочей. И, разумеется, некоторая театральная пафосность: собеседник так и не снял темных очков, хотя они казались неуместным и не очень-то вежливым аксессуаром.

– Может, снимешь очки? Мне бы хотелось видеть глаза человека, с которым я разговариваю.

– Извини, это невозможно.

– Да? Почему же?

– Здесь слишком яркий свет, он режет мне глаза. Так что в другое время, в другом месте. Но не сейчас.

– Ты собираешься встретиться со мной в другое время, в другом месте?

– Не исключаю такой возможности.

Разговаривать на концерте – не самая лучшая идея. Поэтому едва загремела новая песня, Кристина сочла за лучшее помолчать и посмотреть на «ее мальчиков». Краем глаза она заметила, что незнакомец не собирается уходить и, кажется, тоже слушает музыку.

Она почувствовала что-то вроде досады, когда после окончания концерта поняла, что Винсент Уэйнфилд исчез, и нигде в зале его не видно. Времени на размышления у Кристины не было, и она отправилась к группе поздравить их с удачным вечером и присмотреть, чтобы никто из них не надрался. Она ужасно не любила подобный контроль, но понимала, что он необходим. Ее мальчики могли не сдержать восторгов и в итоге ввязаться в неприятности, расхлебывать которые придется ей.

– Ты так заботлива.