Отец Анатолий их уже ждал. Он стоял у ворот, приветливо улыбался и махал им. Высокого роста, дородный и упитанный. А уж его борода! Густая, длинная, красивого каштанового цвета с серебристыми нитями седины. Такой бороде мог позавидовать и какой-нибудь ветхозаветный пророк.
Рядом с будущим духовником обители стоял его сын и тоже приветливо улыбался прибывшему подкреплению. Сын отца Анатолия во всем его копировал. И повадками, и манерами, и внешним обликом. Вот разве что обзавестись такой же густой и окладистой бородой сынок не сумел. Бороденка у него была жиденькая, как говорится, в три волоса. И поэтому весь вид у Пети, несмотря на рясу, в которую он был облачен, оказался каким-то неуверенным.
Но он был ласковый, никто не слышал от него не то что дурного, а и просто грозного слова. Так что если отца Анатолия уважали, то Петю все просто любили. И если чего хотели добиться от отца Анатолия, то действовали через его сына, зная, что ему отец Анатолий никогда не откажет.
Первым Петя подбежал к Вере, которой помог выбраться из машины. Этому была своя причина: Вера с семьей отца Анатолия была в очень теплых, дружеских и даже родственных отношениях. Веру там все любили. Она всегда бывала приглашена и на Рождество и на все прочие праздники, которые случались в семье отца Анатолия. Знала Вера очень хорошо и Петю, и его жену, и двоих их детишек. А младшую она даже крестила, что было большой честью и делало Веру частью семьи священника.
– Верочка, Вера! Рад тебе!
Но Вера в ответ лишь слабо улыбалась. И вообще, казалась измученной и несчастной. Что с ней такое? Катя была удивлена. Уж не заболела ли их Вера дорогой?
Стоило девушкам выгрузиться из машины, только поприветствовали друг друга, только завели приятный дружеский разговор, как откуда ни возьмись появилась матушка Анна. Вот она могла похвастаться истинно богатырским телосложением. На пятерых таких Петь хватило бы одной матушки Анны. И еще парочку отцов Анатолиев удалось бы прилепить. Впереди и сзади.
– Девочки! Приехали! Наконец!
Губы у матушки Анны улыбались, а глаза нет. Глаза у нее вообще теплели редко. Разве что когда она смотрела на своего сына. И очень редко когда на мужа. Больше никогда и ни на кого. Как обычно, с появлением матушки Анны возникло множество срочных дел, которые необходимо было решать отцу Анатолию. Так что с девушками остался один Петя.
– Пойдемте, я покажу вашу келью.
Девушки подхватили свою поклажу и пошли за Петей по поскрипывавшему на морозце снежку. Вера шла впереди и о чем-то сосредоточенно разговаривала с Петей. Тот постепенно от ее разговоров утратил свое первоначальное радостное настроение и выглядел теперь озадаченным. Он что-то втолковывал Вере, разводил руками и, казалось, оправдывался. Но Вера не отставала от него и не унималась, отчего Петя делался все более и более озабоченным.
Но Кате было не до них. Пусть себе хмурятся, если им хочется, а ей горевать нечего, она станет радоваться.
Стоял ясный зимний день. Еще с утра было пасмурно, но сейчас погода разгулялась. И синее небо плюс яркое солнышко создавали самое праздничное настроение. Девушка совсем забыла о своих опасениях. Она весело семенила за Петей, с любопытством оглядываясь по сторонам.
– Как хорошо! – воскликнула идущая рядом с ней Наташа. – Правда, девочки?
Ответила ей одна Катя, которой тут тоже все нравилось.
Вокруг стучали молотки, жужжали пилы, раздавались голоса рабочих. Чувствовалось, что строительство тут ведется в полную силу и скоро будет закончено. Это радовало.
Центром всех монастырских построек был храм, освященный во имя Николая Чудотворца, чья чудотворная икона находилась в этом храме до революционных событий начала прошлого века. Со слов отца Анатолия подруги уже знали, что этот храм большевики закрыли в восемнадцатом году. Тогда же была проведена инвентаризация и опись всех церковных богатств, собираемых духовенством на протяжении многих столетий. Сам храм был переведен из культового строения в складское помещение и на протяжении почти ста лет ветшал и постепенно разрушался.
Еще тогда же, в восемнадцатом году прошлого века, из храма была выброшена и уничтожена вся церковная утварь, сняты все украшения, уничтожена большая часть церковной библиотеки. Большевиков интересовали золотые и серебряные оклады, украшенные драгоценными камнями, которые можно было переплавить и продать. А сами иконы и книги они выкидывали прямо на снег, где их потом потихоньку подбирали немногочисленные верующие прихожане, которые еще имели в себе силу духа сопротивляться, пусть и не всегда явно, новой власти.
Благодаря этим людям, которыми руководил святой дух, не иначе, до наших дней и дожил чудотворный образ Николая Чудотворца, который по благословению епископа епархии был несколько лет назад торжественно возвращен в храм. С того дня и началось активное восстановление, а кое-где и строительство новой обители. А отцу Анатолию поручили надзор за ним и поиск будущих послушниц и сестер, поскольку монастырь, подразумевалось, будет женским.
– Петя, скажи, – внезапно произнесла Наташа, – а перед нами сегодня кто-нибудь приезжал?
Петя после разговора с Верой казался задумчивым. Он с трудом вынырнул, и голос его звучал растерянно:
– Сегодня? Строительные материалы привозили. Рабочая бригада приехала.
– А женщины приезжали?
– Сегодня вы первые.
– А ты нам скажешь, когда кто из женщин еще приедет?
Петя удивился странному интересу, но Наташа имела над ним особую власть. Перед этой долговязой дылдой, которая была выше его почти в полтора раза, Петя испытывал странный трепет. Отказать Наташе он не мог решительно ни в чем. И пообещал, что как только кто-нибудь приедет, Наташа узнает об этом от него первой.
Келья, куда привел их Петя, оказалась чистой, светлой и теплой. Она приятно пахла свежей сосной, из бревен которой и была срублена. На срезах еще виднелись подтеки смолы, и подругам здесь понравилось.
– Хорошо, когда новое.
Хуже было с мебелью. Кровати представляли собой наспех сколоченные из несортовых досок топчаны, на которых прямо на голых досках и полагалось спать.
– Ничего, на твердом для спины полезно спать.
– Очень уж шершаво, – с сомнением произнесла Наташа. – Могли бы хоть рубаночком ради нас пройтись. А то сплошные заусенцы. Ляжешь спать, наутро вся в занозах встанешь.
Петя мигом сбегал к плотникам, вернулся от них с рубанком и неумело, но очень старательно выстругал ложе для каждой из четырех подруг. И хотя работал он одинаково для всех, как-то так получилось, что топчан Наташи оказался глаже и лучше обструган, чем три остальных ложа. Когда стали сравнивать работу, это стало поводом для нескончаемых шуток над Наташей.
– Петя к тебе неровно дышит. Вон и кроватку для тебя какую приготовил. У нас ладонью не проведешь, а у тебя гладенько, хоть на коньках катайся.
– Отстаньте вы. У Пети жена. И дети.
– Будто бы это мужикам когда мешало!
– Я сюда с другой целью приехала.
Наташа даже разобиделась на своих подруг. Хлопнула дверью и ушла. Подруги застелили кровати: белье, одеяла и подушки они привезли с собой. На голых досках никто из них спать не стал. Сегодня на доски постелили одежду, какая нашлась, а на завтра решили заказать матрасы по Интернету. Постепенно келья принимала жилой вид. Появились иконки, салфеточки, даже маленький кактус откуда-то появился. Оказалось, что это Янкин любимец, которого она звала Прем Кокусом и уверяла, что Прем Кокус каждый год будет их радовать по весне волшебными темно-малиновыми цветами.
– Ты что, уже точно решила тут на многие годы остаться?
– А чего бегать? Место, посмотри, какое замечательное. Или тебе не нравится?
Катя промолчала. Ей здесь тоже нравилось. Но остаться в монастыре на многие годы… Нет, к этому Катя еще как-то не была готова.
Закончив обустраиваться, подруги пошли знакомиться с остальными послушницами. Рядом с их кельей находилось еще четыре таких же комнатки, двери выходили в общий коридор, в конце которого нашлась маленькая кухонька, в которой за раз могло поместиться не больше двоих человек. Тут можно было попить чаю, сделать себе бутербродик, и, пожалуй, это было и все. Потому что ни плиты, ни даже микроволновки тут не имелось.
Зато свет был и тепло было. Все тепло в кельи шло от печек-буржуек. А вот воду и канализацию еще не провели. Так что за водой приходилось ходить на колонку, а по естественным надобностям на улицу.
Катя, посетив оба этих места, как-то еще больше задумалась. И поэтому на вопрос Яны ответила уклончиво:
– Надо посмотреть, как здесь кормят.
Столовая, или, как ее тут называли, трапезная, находилась в старом здании, оставшемся еще с прошлого века. Было оно кирпичным. Его неоштукатуренные стены еще зияли кое-где провалами, но в окнах уже стояли стеклопакеты, наверху лежала железная крыша. В трапезной, куда сунули носы подруги, несколько дней назад настелили новые полы, установили лестницы, расставили в верхней и нижней зале все же те грубо сколоченные столы. Но вот ни тепла, ни света тут еще не имелось.
Поэтому, пока стояли морозы, чтобы едокам не замерзнуть и еду не застудить, обед приходилось вкушать внизу, в кухне, и делать это надо было партиями и очень быстро, потому что очередь из желающих стояла и во дворе. Подругам тоже пришлось подождать. Вера была вместе с ними. И как заметила Катька, после разговора с Петей подруга снова приобрела свою обычную жизнерадостность. Что бы ни тревожило Веру по дороге в монастырь, это осталось в прошлом.
– Ох, я бы слона съела!
Когда они оказались в кухне, толстая повариха заявила:
– Каша кончилась. Хлеб белый тоже вышел.
– Что же осталось?
– Суп. И ржаного буханка. Будете?
– Будем.
Привередничать было в данной ситуации глупо. Впрочем, суп был густой и наваристый. Картошка, морковочка, вермишелька успели основательно сдружиться в нем. А еще теплый ржаной хлеб, посыпанный крупно похрустывающей на зубах солью, оказался выше всяких похвал. Вообще, в таких местах даже самая простая пища казалась очень вкусной. Девушки навернули по две тарелки и почувствовали себя почти счастливыми.
– Теперь бы отдохнуть, – осоловело моргала глазами Катька, которую после сытной еды всегда тянуло в сон.
Но не тут-то было. У выхода из трапезной их поймала матушка Анна.
– Как! Вы еще не на работе? – удивилась она. – Я как чувствовала, что застану вас у трапезной. Лентяйки вы.
– Так мы с дороги, первый день…
Но матушка их и слушать не стала.
– Живо ступайте в прачечную, – уже без всякой ласковости скомандовала она. – Там сестры с ног сбились, а вы тут прохлаждаетесь!
Подруги пытались объяснить женщине, что после долгой дороги и сытной еды работницы из них будут аховые, но матушка Анна их как и не слышала.
– Пойдемте, я вас сама провожу.
И не успокоилась, пока не довела всех четерех до прачечной.
– Матушка Галина, привела к тебе подмогу. Принимай!
– Давно пора.
Из душной парной комнатки выглянула сухонькая маленькая тетушка. Она окинула подкрепление и одобрила:
– Ну какие красавицы! Хоть в строй ставь.
– Пользуйся, матушка.
– Уж не премину.
И матушка Анна перемигнулась с матушкой Галиной. Если бы подруги думали о людях чуть хуже, то неминуемо заподозрили бы тут какой-то заговор. Снова эта мысль появилась у них, когда матушка Галина завалила их работой по самую шею. Причем в буквальном смысле этого слова. Грязного белья, нуждающегося в стирке, а затем и глажке, оказалось так много, что даже Наташа могла бы закопаться в нем по самый подбородок. А уж всех прочих белье накрыло бы и вовсе с головой.
Катя принялась озираться по сторонам. Ее, уже опытную, несколько настораживало отсутствие стиральных машин в прачечной.
На наивный вопрос о том, где же им найти стиральные машины, матушка Галина просто возмутилась.
– Стиральные машины им подавай! Вот нахалки! Обитель только строится, а вы хотите на нашего отца такие траты повесить?
– Помилуйте, какие же это траты?
– А вы думаете! Электричество дорогое. Машины стиральные очень дорогие.
До подруг стала постепенно доходить страшная правда.
– Так стиральных машин здесь нет? А как же тогда стирать?
– А вам руки на что? Или госпожи белоручки не приучены стирать руками? Вы все и отстираете. Вон там стиральный порошок, там тазики, вперед и с молитвой.
Горячей воды тоже не оказалось. Холодной, впрочем, тоже. Ее нужно было таскать с улицы все из того же колодца, потом греть в тазах на огромной печке, в которую кто-то постоянно подкидывал дрова. Дрова тоже сами из ниоткуда не возникали, за ними нужно было ходить к поленнице. Хорошо хоть поленья были уже колотые, махать топором женщинам не приходилось. Это делали за них работники. Но все остальное… И как этого остального было много!
О проекте
О подписке