Но что поцелуй, если жену Германа в это время уже и замуж позвали! Наверное, не просто так. Причем, что интересно, один звал Ирину замуж, другой на машине катал, а третий, глядишь, еще чего предлагал, о чем Герман до сих пор ничего не знает. А он-то думал, что Иркина верность – это нечто само собой разумеющееся, прилагающееся к штампу в паспорте.

– И что этот Почтарев?

– Собой хорош, – кивнула Оксана. – Прости, если тебе неприятно это слышать, но слова из песни не выкинешь. Когда Иринка мне этого своего Почтарева показала, я сперва даже не поверила, что такие красивые мужики встречаются. Думала, фотошоп. Но Иришка сказала, что он такой и в жизни.

– Значит, красавчик, да?

– Брюнет, – с жаром принялась описывать Оксана. – Выше Иришки почти на целую голову. В плечах широк, в бедрах узок. Смуглый, глаза с чертовщинкой, ему бы серьгу в ухо – был бы вылитый пират Питер Блад.

Вообще-то Ирина всегда утверждала, что в мужчинах ее прежде всего привлекает надежность, потом ум, затем шли эрудиция и умение вовремя эти ум и эрудицию продемонстрировать. Дальше следовали еще какие-то качества, и уже в самом конце значилась красота. От себя Герман еще мог добавить, что Ирина далеко не на последнее место ставила материальное положение потенциального кандидата. Но красота вообще и внешние данные жена если и упоминала, то где-то в самом хвосте списка.

И вдруг разворот на сто восемьдесят градусов.

– Ты что, этого Почтарева видела? Ира тебя с ним знакомила?

– Фотки у нее в телефоне были.

Уже и нафотографироваться успели. Впрочем, что удивляться, если дело к свадьбе шло.

– А почему Ирке со мной-то не жилось? – задал он риторический вопрос. – Зачем ей этот Почтарев понадобился?

– Сам не догадываешься?

– Нет.

– А о Надюше тоже забыл?

– Какая еще Надюша?

– Та, с которой ты на берегу океана амуры крутил.

Так это она о той малолетке, что присосалась к нему, словно голодный клещ после долгой зимовки. Но откуда она узнала?

Герман бросился все отрицать:

– Не было у нас с ней ничего!

Оксана хмыкнула:

– Мне-то можешь не заливать, видела я ваши фотки. Мы с Иркой долго сидели, прошлое вспоминали. Три бутылки красненького уговорили. Вот после третьей она и разоткровенничалась. Тебя ругать стала, об измене твоей всплакнула, дальше она фотографии показала.

– Какие фотографии?

– Да уж такие. Вы там с этой девчонкой основательно сплелись. И не стыдно вам, что за столом полно народу? А еще фон такой романтичный: океан, фонарики, пальмы. Думаешь, Иришке не обидно было все это видеть? А когда видео открыла, где вы в палатке кувыркаетесь, ей вообще башню снесло. Она мне сама признавалась.

В палатке Герман точно ни с кем не кувыркался. Откуда Ирка все это взяла? И откуда узнала о Надин?

– Да как же она могла это увидеть?

– Фотографии ей прислали. И видео.

– Кто прислал?

– Наверное, кто-то из тех, с кем ты в лагере был. Снял и твоей жене прислал.

– Но зачем? – поразился Герман.

Оксана вздохнула:

– Извращенцев и просто сволочей на свете видимо-невидимо. Для таких сделать гадость – сердцу радость. Неспроста поговорка придумана.

– Но я ничем таким ни с Надей, ни с кем-то другим там не занимался. Веришь? Я Иришке верен был все это время.

– А она иначе подумала. А тут еще с ребенком беда случилась.

– С Ваней? А с ним что?

– Не знаешь?

– Не знаю. Хоть ты скажи!

– Заболел он. Температура поднялась. Плачет. Время позднее, Иришка «Скорую» вызвала. Вот и приехал этот Почтарев. Сразу же определил, что у ребенка опасная инфекция, такие в обычных больницах не лечат. В инфекционное надо. Только в инфекционное, как попадешь, не скоро оттуда выберешься. Я лежала, знаю. Это правда. Одни анализы назначат, вторые, третьи. Пока все круги не пройдешь, нипочем не отпустят. А уж если что-то обнаружат, вообще все, считай, что в карантине. Да и контингент там соответствующий, сплошь бомжи и бродяги.

– В детской больнице?

– Думаешь, у бомжей детей не бывает? Такие же, как они, только маленькие. Бомжам тоже размножаться небось охота. А Почтарев этот на Иришку сразу глаз положил. И комплиментов ей наговорил. Хотя Иришке не до комплиментов особо было, за ребенка волновалась, но все равно заметила, что врач на нее запал. Приятно ей было, особенно после твоей выходки.

– Да не было никакой выходки!

– Мне-то все равно, сами с Иркой разберетесь. А я тебе рассказываю, что мне Ира говорила. Словом, Иришка согласилась поехать с этим Почтаревым и сначала очень довольна была, потому что привезли их с Ванечкой в необычную больницу. Представь, там даже бассейн был! Правда, маленький, всего двадцать пять метров, зато с водяными горками и фонтанчиками. А в номере у них даже джакузи имелось.

Герман слушал и не знал, верить или нет.

– Ты не о джакузи рассказывай, а о Ване.

– Ване в больнице быстро полегчало. Уже на следующий день температура спала. Только когда ему процедуры делали, ребенок головой ударился, пришлось даже швы накладывать. И крови много было. Хорошо, что Ирка этого не видела, а то она бы еще пуще разволновалась. А так ей уже чистенького Ванечку принесли, только шрамик небольшой. Но он под волосами, и совсем даже не заметно.

– Безумие какое-то.

– Безумие – молодую жену одну так надолго оставлять! – встала на защиту подруги Оксана. – А еще безумие – на жену все домашние дела перекладывать!

Герман мог бы возразить, что жену он оставил не одну, а с ее драгоценной мамочкой, подругой и ее новым кавалером, то есть с людьми самыми что ни на есть близкими. И насчет домашнего хозяйства у Германа тоже было свое мнение. Он добытчик! Он приносит в дом мамонта. А уж забота супруги – этого мамонта освежевать, приготовить, а потом кастрюли после этого помыть и насухо вытереть.

Вот Оксана никогда его домашними обязанностями не грузила. Правда, ей он и сам всегда был рад помочь. Как-то это легко и естественно у них получалось, а с Иркой всякое дело выходило как из-под палки.

Но ничего этого Герман говорить не стал, а вместо этого сказал:

– Рассказывай, что там у Иришки с этим Почтаревым. Любовники они? Ирина от тебя к Почтареву покатила?

– Может быть. Даже наверное. Хотя они и повздорили, но милые бранятся – только тешатся.

– Адрес его знаешь? Телефон? Хоть что-нибудь?

Но Оксана помотала головой. Герман тоже что-то не мог припомнить, чтобы на сайте «Красоты не для всех» видел фамилию Почтарев. Врачей там было всего несколько, мужчин только трое, и никакого Почтарева среди них не было. И все же Герман был уверен, что его жену с сыном доставили именно в «Красоту не для всех». Пока он носился по зданию, он успел заглянуть в некоторые палаты и поразился тамошним интерьером. Ванные с джакузи там тоже имелись.

И все же Герман совершенно не мог взять в толк, как косметологическая клиника решилась взять на себя смелость и принять больного малыша с подозрением на опасную инфекцию. Пусть даже подозрения не подтвердились, Ванечка быстро пошел на поправку, все равно, как медики из «Красоты не для всех», которых он видел сегодня и которые производили впечатление людей адекватных, не побоялись пустить к себе на территорию заразного пациента? Ванечку!

Ведь он мог заразить всех их випов! Куда бы они потом пошли всем своим дружным коллективом – в тюрьму?

Когда Герман уже выходил от Оксаны, снова позвонила теща. Голос ее звучал неподдельно тревожно.

– Ванечка совсем задыхается. Кашляет и кашляет.

– Температуру мерили?

– Разве с этими вашими электронными градусниками что поймешь! Тридцать пять показывает! Куда дели ртутный, который я вам привезла?

Герман вспомнил, что теща и впрямь привозила термометр, но Ирина его спрятала, сказав, что градусник может разбиться, ртуть окажется на полу и все они отравятся и либо умрут в страшных мучениях, либо получат такие осложнения, что до конца дней уже не оправятся.

Сам Герман, сколько себя помнил, пользовался ртутным термометром и даже несколько раз разбивал его, и ртуть они потом с мамой осторожно собирали на бумажку – и ничего, жив остался. Но Ирину, если уж она вобьет себе что-то в голову, сам черт ее не переубедит. Ртутный градусник она куда-то убрала, и вот теперь как измеришь температуру у Ванечки?

– Сил моих нет слушать, как он кашляет! Это может быть дифтерит! Или коклюш! А может, и скарлатина. Ребенок привит от этих болезней?

– Я не знаю.

– Приезжай сейчас же!

Герман понимал, что от его приезда сыну легче не станет, но послушался. Из-за своей черствости он уже почти потерял жену, не хватало еще потерять сына. Герман очень торопился, в душе надеясь, что к его приезду Ванечка уже будет здоров. Но когда он переступил порог, Ванечка все еще кашлял. И сильно.

Герман пощупал его лоб. Лоб был обычный, теплый. Если бы не непрерывный кашель, ничто не указывало бы, что Ванечка болен. Мальчик сидел на полу, возился с машинками и кхекал. Герман заметил, что все машинки у Ванечки выстроились строго по размеру – от самой маленькой до самой большой. Время от времени кашель усиливался, создавалось впечатление, что ребенок тщетно силится что-то выплюнуть.

– И поесть толком не поел. Каждый глоток – кашель.

– Приятель, открой-ка рот.

Ванечка раздвинул челюсти, и Герман заглянул внутрь. Горло было в меру розовым, ничего необычного там не наблюдалось. На всякий случай Герман встал перед зеркалом и широко разинул собственную пасть, изучая собственную гортань. У него ткани были даже более красными, чем у Ванечки. Герман покашлял, и ему показалось, что горло у него тоже начинает побаливать.

– Давай снова открывай рот.

На этот раз Герману показалось, что в горле у Ванечки что-то виднеется. Какая-то палочка или проволока.

– Там что-то есть. Как бы до этого дотянуться?

И Герман отправился за пинцетом. Обычным косметическим пинцетом достать до этой штуки не удалось. Поразмыслив, Герман вспомнил, что в его рыболовных принадлежностях есть длинный медицинский пинцет. Возможно, инструмент назывался как-то иначе, но предназначен он был для того, чтобы вытаскивать из горла щуки или другой зубастой рыбы застрявший там крючок.

Герману казалось, что он отлично придумал. Но теща, увидев, как он подступается к Ванечке с пинцетом в руке, завопила благим матом:

– Ты что удумал? В горло ребенку ржавой железкой лезть? Совсем ополоумел?

Она схватила Ванечку на руки.

– Пустите.

– Не дам! У него же там воспаление! А если ты еще инфекцию занесешь? Ржавое железо – так и до столбняка недолго.

Герман наступал, не выпуская из рук пинцет. Теща голосила. Ванечка орал, не зная, плакать ему или смеяться. Но, как водится, когда веселье достигло апогея, им помешали. В разгар схватки в дверь несколько раз сильно позвонили.

– Врачи приехали!

Врачи оглядели Германа, застывшего со ржавым пинцетом в руках, раскрасневшуюся Светлану Александровну, которая все еще прижимала к своей мощной груди кашляющего Ванечку, и кивнули:

– Собирайтесь!

В больницу поехал Герман. Теща осталась караулить возвращение Ирины. В машине Герман попытался выяснить у врача, возможно ли, чтобы ребенка с подозрением на инфекционное заболевание увезли не в специализированную больницу, а в косметологический центр, больше напоминающий санаторий. Врач посмотрел на него как на сумасшедшего и категорически отверг такую возможность.

Что же, Герман и сам так думал.

Он стал расспрашивать дальше. Его интересовало, как найти Почтарева. Есть какая-то общая база, в которой числятся все врачи, работающие на «Скорых»? Оказалось, что общей базы нет. Разные бригады могли быть приписаны к разным станциям, имелись свои машины реанимации и у всех крупных госпиталей, больниц и поликлиник.

– Могу дать вам телефон нашего отдела кадров. Может, там чего и подскажут.

Но Герман отказался. Он уже надумал, что будет делать, когда вопрос с Ванечкой решится. Он поедет к этому гаду Меерсону и вытрясет из очкастого вруна всю правду. Ясно, что Меерсон знаком с Почтаревым, иначе Ванечку никогда бы не согласились принять в «Красоте не для всех». А если приняли, значит, Меерсон пошел против правил.

Вот и пусть ответит, где сейчас Ирина.

В больнице имени Рауфуса врач в приемном отделении потратил на Ванечку совсем немного времени. Едва заглянув мальчику в горло, он хмыкнул и взял в руки пинцет – родного брата того ржавого инструмента, который пыталась отнять у Германа его теща.

– Ну-ка, посмотрим, что у тебя там. Посмотри на потолок, видишь попугая? Зеленого такого? А перья в хвосте какие яркие!

И пока Ванечка с разинутым от удивления ртом пытался рассмотреть на потолке несуществующую птицу, врач ловко полез к нему в горло и уже через секунду воскликнул:

– Оп-ля! Готово!

Герман с удивлением смотрел на то, что он принял за нитку или кусок проволоки. Это была тонкая щепка, заноза, которая издалека казалась тоньше, чем на самом деле.

– Как это оказалось у него в горле? – изумленно пробормотал Герман.

– Это еще что! – весело воскликнул врач. – Видели бы вы, что иногда из детей приходится извлекать. От бабушкиного серебряного половника до папиного комплекта шахмат. Причем ладно бы одну-две пешки, но случалось, что и все тридцать две фигуры находились внутри проказника. Сосал он у вас какие-нибудь деревяшки?

– Было дело, – признался Герман.

– Пожалуйста! Заноза и застряла.

Едва из горла извлекли занозу, Ванечка почти сразу перестал кашлять. Он заметно повеселел, хотя и раньше грустным не был.

– Так я могу его забирать?

– Забирайте, – великодушно разрешил врач. – Все в порядке с вашим сыном.

Но у Германа оставался еще вопрос.

– Скажите, а вы могли бы посмотреть шрамик у него на лбу? Дело в том, что я уезжал, ребенок оставался с… няней. А теперь я вижу, что у него появился шрам. Но няня удрала, и мы не можем понять, что это была за травма.

– Хм, посмотрим, что здесь у нас.

Подняв волосы на лбу у Вани, врач осмотрел шовчик.

– Что я могу сказать? Шов наложен профессионально. Еще и лазером здесь шлифовали. Что странно: шов совсем свежий, ему от силы дней десять, но следов ушиба или другой травмы я не вижу. Конечно, могло быть и такое, что ребенок просто порезался. Если хотите, оставьте его у нас. Мы проведем обследование и дадим заключение. – Видя, что Герман колеблется, врач добавил: – Будь это какое другое место, я бы вас отпустил, не раздумывая. Но это голова, а с ней все-таки шутки плохи.

Нельзя сказать, что Герману хотелось оставлять Ванечку в больнице. Но какой у него выход? Теща прямо заявила, что ее друг не выдержит второй ночи в разлуке, и она не намерена приносить свое женское счастье в жертву.

– Если до вечера ты не приведешь Ирину домой, будешь сидеть с Ванечкой сам. И плевать мне, что ты работаешь. Посидишь пару деньков, авось оценишь мою дочь по достоинству.

Так что, оставляя Ванечку в больнице, Герман испытывал двоякие чувства. С одной стороны, жалко ребенка, но с другой – руки-то теперь у Германа развязаны. Он может целиком посвятить себя поискам Ирины.

Почему Герман решил, что Меерсон знает Почтарева? Не верил он, что больного ребенка могла принять у себя косметологическая клиника. Разве только по очень большому блату. Значит, Почтарев должен быть не просто знакомым Меерсона, а очень близким другом.

Вот пусть теперь и отдувается за своего приятеля.

Если бы Герман только знал, какими неприятностями обернется это решение, он бы и шагу не сделал в сторону Меерсона. Больше того, обошел бы этого господина за сто километров. Увы, Герман не обладал даром провидца и потому двинулся в сторону дивного зеленого городка Сестрорецка, где проживал господин Меерсон.

Ехать пришлось на общественном транспорте, потому что его машина осталась возле дома, а возвращаться не хотелось. Но Герман не огорчился, что остался без колес. Несмотря на полученные по настоянию Ирины права, он так и не полюбил крутить баранку. И сейчас он с удовольствием доверился профессиональному водителю. Хорошо, сиди себе, наслаждайся видами из окна. Совсем не то же самое, что самому рулить по пробкам и огрызаться на других водил.

Прощаясь с сыном в больнице, Герман получил от Ванечки в подарок рисунок, который тот успел нарисовать, пока врачи занимались оформлением нового пациента. На маленьком столике лежала бумага и цветные карандаши, которыми могли пользоваться юные пациенты, чтобы отвлечься от больничной обстановки.

Герман чмокнул сына в теплую макушку, поблагодарил и сунул рисунок в карман. А сейчас в дороге делать ему было особенно нечего, он достал бумагу и развернул ее.

– Ух ты! – непроизвольно вырвалось у него.

Рисунок не шел ни в какое сравнение с прежними каракулями Вани. Прежде ребенок насилу мог провести прямую линию, все у него получалось криво и косо. А теперь перед глазами Германа были идеально нарисованные прямые прямоугольники – окошки – и треугольная крыша. Рядом с домом росли деревья, гуляли человечки. Картинка была плотно заполнена таким множеством мелких и четко прописанных деталей, что никак не могла быть нарисована Ваней.

– Наверное, кто-то из старших детей нарисовал, – решил Герман. – А Ванечка просто подобрал чужой рисунок и подарил мне. Добрый мой мальчик.

Снова сложив рисунок, Герман взглянул в окно. До Сестрорецка оставалось всего ничего. Скоро они с Меерсоном встретятся лицом к лицу, и все наконец прояснится. О том, что все не только не прояснится, а еще больше запутается, Герман еще не знал. И хорошо, что не знал. Меньше знаешь, крепче спишь.