Помочь человеку? Но Елисей поднял лицо от земли и, задумчиво отплевывая травку и одуванчики, осмысленно и… оценивающе осмотрел меня с ног до головы. Полотенце тут же показалось не таким уж широким. Я быстро отступила в прихожую. Эх, что-то ты зарделась, как маков цвет, красна девица. А ведь раньше особой смутительностью не отличалась. Омела за такие поглядки раз по шапке получил. Еще девяносто с лишком дней впереди. Ну ничего, подкатит ведьмак аль руки распустит – и скалка в дело пойдет.

– Тетя! – ко мне бежал дворфенок, предпоследний по младшинству. – Вот!

В глазах малыша стояли слезы, на ладошках лежала мертвая птица.

– Розоклюв, – ахнула я. – Наш садовый розоклюв!

Птица с заметным оранжевым перышком в хвосте пропела в бабушкином саду лет двадцать. Я даже в школе на уроке биологии о ней рассказывала, но учительница не поверила, сказала, что этот вид так долго не живет. И вот, пожалуйста, – птица лежит на ладонях у расстроенного мальчонки, мертвая и заметно пожеванная. Не иначе как соседским котом.

– Не расстраивайся, – я погладила дворфенка по голове. – Розоклюв прожил долгую и счастливую жизнь. У дяди Еси есть лопата. Почему бы вам не похоронить птичку. Ей будет приятно.

– Она мертвая, – подойдя к брату, скептически возразил дворфенок из старших близнецов.

– Моя бабушка говорила, что со смертью заканчивается тело, но не память. И душа на земле на некоторое время задерживается, попрощаться. Дух розоклюва пока еще где-то здесь.

Малыши принялись испуганно озираться по сторонам, словно боясь и одновременно надеясь увидеть призрак птицы. Я не стала рассказывать мальчикам о том, что, вероятнее всего, розоклюв пал жертвой кота их дяди, живущего по правую руку от лавки. Здоровенная черная животина постоянно паслась в моем саду, охотясь на мелкую живность вроде ящериц. Есть не ела, но придушивала и игралась.

Спустя час, когда наевшихся и уставших от игр дворфят забрал их донельзя благодарный папа, ведьмак зашел на кухню. Опустился на стул, с благодарным кивком принял тарелку супа и пирожок с печенкой. Проговорил задумчиво, жуя:

– Странно, столько силы на трансформацию потратил, а аура почти полная. И спал хорошо, крепко, хм. Что это было, вообще? Решила детский сад открыть?

– Нужно же как-то выживать. У меня пока нет разрешения на торговлю, смею напомнить.

– Отец обещал – значит, будет. Но я, вообще-то, в няньки не нанимался.

– Да не дай Правь! Ты чуть детей не покалечил!

– Одним больше, одним меньше, никто бы и не заметил… Да шучу я! Они сами кого хошь покалечат. Ну, каюсь: трансформация была новая, еще не опробованная. Горный нетопырь… с вариациями. Да под контролем все было! Сама видела.

Я фыркнула, чувствуя, как опять краснею, отвернулась к плите и неожиданно для самой себя спросила:

– А чем отличается непластичная магия от пластичной? Почему вам, ведьмакам, все ипостаси доступны? Расскажешь?

Еся кивнул.

– Есть Явь, Навь и Правь. Это-то ты знаешь?

– В школе проходили, – уклончиво сказала я.

Еще кое-что я «проходила» в учебнике Розочки сама, пока сестра не видела. Но в книгах Розы меня больше интересовали разные необычные расы. В лавку бабушки приходили самые невероятные существа, люди и нелюди. Они меня завораживали. Вот, например, метаморфы. Кем хотят, тем и оборачиваются, на время, правда. Их ограничивают только резерв ауры и величина копируемого объекта. Или взять мелюзин и некке, исчезающие водные создания, обитающие в Водном Квартале у Залива, подобии национального парка для вымирающих видов. Они строят подводные города необыкновенной красоты, преобразуя водную магию.

Я внезапно задумалась: неужели все эти существа приходили в лавку за чаем? Пьют ли чай некке, которые на суше больше пары часов провести-то не могут? Какой купаж предпочитают мантикоры, мятный или липовый?

– В школе, – снисходительно усмехнулся ведьмак. – Небось до сих пор считаешь, что Навь – это загробный мир.

– Да, – с сомнением подтвердила я. – А что, нет?

– Загробный мир – Небесные Чертоги. Навь – это мертвый мир, – учительским тоном заговорил Елисей. – Туда уходит все, что должно быть убрано с лица земли: отработанное, отброшенное, искаженное, злобные создания, опасные мутации. Там тоже есть жизнь… специфическая. И черные маги туда отправляются, говорят, после смерти или еще при жизни, потому как Мать-Земля их долго не носит. Время от времени что-нибудь из Нави прорывается к нам. Пожрать, силой напитаться, к себе утащить. Ну вот тогда мы, ведьмаки, в Дозор и выходим.

Я дернула бровью: ну-ну. Вы, ведьмаки. Кое-кого из Дозора выгнали, Изя проговорился. Заметив мою гримаску, Еся слегка смутился, отпил чаю и продолжил:

– Правь – место более спокойное, обиталище душ, которые еще не родились. Там тоже обычному человеку не место, да и своих демонов в Прави предостаточно. Там рождается магия, оттуда она к нам, в Явь, спускается. Ходят туда шаманы, ведуны разные. Некоторые из них, самые сильные, в старые времена в Прави выслеживали дух животного, еще не рожденного, братались с ним, предлагали свое тело и приобретали в обмен силы звериные. Их потомки – оборотни. Вторую ипостась в Яви не удержишь, сил не хватит, потому хранятся души звериные в Прави, воплощаются в людях, когда оборотню потребуется. Это и есть непластичная магия.

– То есть оборотни…

– Одной ногой в Прави стоят. В этом их сила и слабость. Вторая ипостась волю подчиняет, силу пьет, голову дурманит. Многие из оборотней… – Елисей нахмурился, – себя забывают. Снаружи человек вроде – внутри дух зверя, который этой оболочкой управляет.

– А ведьмаки?

– Мы не оборотни и не метаморфы. Нам Явь подчиняется. Создает то, что мы хотим, иллюзорное вроде, но как бы и реальное, пластичное… – ведьмак трансформировал руку, держащую (пятый!) пирожок в когтистую лапу. Я невольно подалась назад. – Не знаю, за какие заслуги нам этот талант дарован, думаю, для защиты от навьих. Ограничены мы воображением и опытом – то, чего не видели, повторить не можем. По силе нам равны лишь драконы, мантикоры, грифоны, наги и еще несколько рас. Их ипостаси не из Прави. Им они Древними подарены, за заслуги.

– А медведь? Разве это не ваша ипостась?

– Это наш родич. У каждой семьи ведьмаков он свой. Нас, Веденеевых, Михаил Потапович когда-то по лесам сопровождал. Мы на нем верхом на навьих охотились. Там духом и соединились. А вообще, не знаю, – Еся широко зевнул. – Ну, и где мне спать ложиться? Наверху? Ты где спишь, слева или справа?

– Что? В смысле?! – возмутилась я, очнувшись от грез. Голос ведьмака звучал так расслабляюще, уносил в дальние миры…

– Я про комнату говорил. А ты что подумала? – Еся нагло ухмылялся.

– Дома тебе спать ложиться, сокол ясный, – напевно произнесла я, подражая деревенскому говорку, – Хочь слева, хочь – справа.

– Злая ты. Мне через весь город мотылять. А время позднее.

– Ничего, с ветерком покатаешься. Слышала я, как твои дружки ночами по городу гоняют – мосты серебряные качаются. Монстру свою автомобильную больше у ворот не ставь. Там журналисты.

– Точно! Поцарапают еще!

– Я за твою зверюгу не беспокоюсь. Мне репортеров жаль, – объяснила я. – Дышат выхлопами, брехуны неразумные, понапрасну здоровьичко нежное губят.

– Ты их только кормить не вздумай. Угадал? Ага! По глазам вижу – собиралась.

– Ну и что? – я вызывающе пожала плечами. – Они тут только время теряют. Ничего им здесь интересного не перепадет. Пусть хоть поедят.

– А вот и ошибаешься, перепадет, – Еся встал и кинул на прощанье: – Думаешь, мы с тобой все сто дней в доме прибираться станем, пыль глотать, калории поглощать углеводные? Завтра в ночной клуб идем. Ты уж постарайся, красавишна, приоденься в шелка заморские, в стыд меня не вгоняй.

–Зачем? Куда? Какой еще клуб?! А подвал разгрести?!Какие клубы еще! У меня работы невпроворот! Эй! Ушел?!

Ушел. А рабочие еще раньше уехали, с темнотой. Я вышла во двор, села на любимый камень, еще хранящий тепло солнца. Думала, сменю монотонную жизнь в родительской пекарне на еще более скучную, в шумном городе, где никому ни до кого нет дела и можно потеряться, раствориться в толпе безликой, словно и нет тебя. А вышло иначе.

В кустах что-то зашуршало, захлопала крыльями какая-то ночная птица. Вспорхнула на яблоню, невидимая в темноте, и запела. Розоклюв? Значит, еще один в саду завелся. Добрая примета.

***

– Что она делает? – раздраженно спросила Марья.

– На камушке сидит. Птичек слушает. Лепота, – умиленно проговорил Дух Зеркала. – Розоклювы. Очень редкие птицы, исчезающие.

– Почему она здорова? Что пошло не так? – Лебедь покусала губы. – Магия моя при мне. И сильна я, как прежде. Покажи мне эту, Катарину, нимфу-актриску.

– Так вот она, – Зеркало вздохнуло, продемонстрировав больничную плату с пикающими приборами и бледную девушку на койке. – В клинике, в коме, под аппаратом. Любимый ваш фокус, госпожа, – кома. Медсестры шепчутся, овощ, мол. Жених, – Дух вздохнул еще горше, – уже засомневался.

– Все они рано или поздно предают, – фыркнула Марья.

– Вы потому ведьмака молодого решили со свету сжить? Заранее? Предусмотрительно, – задумчиво протянул Дух.

– Да нет же! – рявкнула Марья. – Свидетель он! Знает многое!

– А зачем, вообще, кандидатуру его… хм… рассматривали?

– Потому что, – Лебедь усилием воли озвучила сокровенное, страшное: – Отец мой беспокоится. Мне рано или поздно… быть Навью поглощенной, там… в царстве Кощеевом, в избе на курьих ножках, что стоит посреди тропы лесной, одной ногой в Смерти, другой в Жизни.

Зеркало многозначительно крякнуло:

– Н-да, судьба незавидная. Так сами знали, на что идете.

Знала. И Дух в курсе, что ее ждет, просто опять в игры словесные играет. А Марье вдруг выговориться захотелось, хоть одной живой душе, пусть даже такой.

– Ведьмак, коли полюбит меня, хоть правдой, хоть кривдой, и мужем моим станет, обязан будет жену любимую, – Лебедь горько засмеялась, – от нежити защищать. Когда придет за мной Рать Навья, мне с ней не совладать – она в своем праве будет. А ведьмак совладает, сильный он, очень, сам силы своей не знает. Я под его защитой время бы выгадала. И кто знает, мы с отцом успели бы найти треклятый Источник Воды Мертвой и Живой! Может, отец и прав: поспешила я, не стоило мне Елисея подставлять. Замену ему найти нелегко, перевелись в Сильверграде ведьмаки с горячими сердцами. Но ведь как хорош план был! Чары-то мои подействовали, ополоумел ведьмак, на медведей белых пошел! Я бы и Есю проучила, и оборотней против ведьмаков настроила! Начался бы хаос, а мы бы поиски усилили! Что не так пошло? Дух, ты нашел того, кто Тень мою видел?

– Никак нет. Я по красавицам специалист. Свою работу знаю, чужую не навешивайте.

– Переплавлю!

– А и переплавляйте, – меланхолично отозвалось Зеркало. – Надоело души живые губить. Где ты, свободушка? Вечность, жди меня, я иду.

– Отпущу на волю, – неохотно выдавила Лебедь сквозь зубы. – Обещаю. Ипостась человеческую найду. Станешь опять живым. Хочешь ведь.

Дух долго молчал. Затем отозвался тихо:

– Посмотрю, что сделать можно. Клятву дашь?

– Дам, – Марья облегченно выдохнула.

Обещать – не сделать. На то она и Навья Лебедь, что ее клятва ничего не стоит.