Кстати, об увольнении, то бишь – об отпуске. Я же хотела после каникул книжкой заняться… Мы остановились у лифта. Валик никак не мог успокоиться и посмеивался, прислонившись к стене. Только надо ли лезть в эту странную полуночную историю?.. Я прошлась взад-вперед по коридору и решила, что надо. Лучше сейчас. Может, закончу – и глюки подеваются куда-нибудь. Жить с ними бок о бок всю оставшуюся жизнь я точно не хочу. Решено.

Громко хлопнула дверь. Мелко застучали каблучки.

– Как думаешь, получилось?.. – Валик выразительно поднял брови.

– Вряд ли, – я с любопытством прислушалась к нервному, семенящему цоканью. – Гришу же жена прибьет, она же полковник полиции.

Цыпа появилась надутая, с видом, что круче неё только яйца. Посмотрела на нас, как на пару вредных микробов, и в ярости нажала на кнопку лифта. Мы проводили внештатницу дружными усмешками. Кажется, она здесь больше не появится.

– Уж сколько раз твердили миру, что лесть гнусна, вредна… – заметила я.

Следом явил себя встрёпанный шеф. Посмотрел на нас угрюмо и велел идти работать. А сам застегнул дублёнку, нахлобучил шапку и срулил.

– …да только всё не впрок. И в сердце льстец всегда отыщет уголок, – я резюмировала, вздохнув.

Мы вернулись в кабинет.

– Ладно, я обедать. Тебе как всегда? – уточнил Валик, доставая из шкафа куртку и сигареты. – Что угодно, лишь бы съедобное?

– Угу, – я кивнула, садясь за стол.

Он ушёл, и в коридоре опять грохнули, открываясь и закрываясь, двери лифта. Я полезла в сумку за флешкой. Всё, хватит сходить с ума от безделья. Займусь полезным делом – и, глядишь, не зря рехнусь…

– Кстати…

Я отвлеклась от сумки и растерянно моргнула:

– Ты же на обед уходил!

– Когда? – друг сидел напротив меня… как обычно. Выглядывая из-за монитора. Но смотрел… странно: – Смысл идти на обед, если через час домой сваливать? Вась, да что с тобой?

Я невольно сглотнула. Начина… нет, продолжается… Похоже, глюки мутируют… и переходят на личности. Но ведь ушёл же!.. Я быстро покосилась на шкаф и вздрогнула. Створка открыта, куртки нет, а Валик… на месте. Что за нафиг?..

Нахмурившись, я с трудом сформулировала осторожный вопрос, но задать его не успела. Народ прорвало. Сначала прилетела, щебеча что-то в трубку сотового, Анюта, следом, стуча зубами, – Игорёк, а за ним – Санька.

Он же, посмотрев на меня хитро, объявил:

– Вась, пляши, идет твой поклонник!

– Кто? – не поняла я.

– Витёк, – весело пояснил Игорь. – Мы едва вперёд него в лифт успели, чтобы тебя предупредить.

– Меня нет!.. – я спряталась под стол, разом забыв про свои глюки.

«Витьком» с легкой руки шефа величали Виктора Владимировича, одного из внештатников. Сей субъект, седина в бороду – бес в ребро, так проникся моей славянской внешностью и пушистой косой ниже талии, что однажды прилюдно предложил, цитирую, «дружить по четвергам, пока благоверная в ночь дежурит». За что, несмотря на почтенный возраст, был с позором послан в пешее эротическое путешествие и оскандален на всю редакцию. И когда он по пятницам являлся за гонораром, мне приходилось либо держать оборону, либо… Да, мудро прятаться, если настроение не то.

Хлопнули двери лифта. Игорь с Санькой захихикали. Я затаила дыхание.

– Приветствую, коллеги! – по кабинету поплыли тягучий бас и убойная доза острого парфюма. Я зажала нос, чтобы не чихнуть. Не выношу такие запахи… – А где Василиса?

– Отошла, – сурово отозвался Валик.

– В мир иной?.. – не то расстроился, не то обрадовался «поклонник».

Размечтался!.. Я буду жить и долго, и счастливо, и без ваших молитв!

– По делам.

– Жаль, – огорчился дядька. – А скоро будет?

– Не знаю, – друг пожал плечами и сдал меня с потрохами: – У неё с утра отвратительное настроение, авитаминоз и зимняя депрессия, – и глубокомысленно добавил: – С девушками к тридцати, знаете ли, такое бывает.

Меня перекосило. Я те это припомню…

– Депрессия? – хохотнул «Витёк». – Надо же, слово модное нашли и прикрываетесь им… Чушь! Мужика ей надо, да выпендривается слишком!

Я чуть не застонала в голос. Опять!.. Да что ж им всем неймётся-то!.. Мешает им моя личная жизнь, что ли?..

– Вообще-то Вася занята, – заметил Валик.

– Да-а-а? – протяжно хмыкнул поклонник.

– А кем? – высунулась из «клоаки» Анюта.

Я удивлённо насторожилась. Без меня меня женили, что ли?

– Или чем? – уточнил вредный «Витёк». – Работой и только работой?

– Нет, мной, – сообщил друг солидно.

Я умилилась. Да моё ты солнце!

– Э-э-э, нет, ты не в счет, – разочарованно буркнула Аня. – Ты же у неё пожизненный и…

– Виктор Владимирович, а вам в бухгалтерию не надо? – вкрадчиво вставил Валик. – У Софьи Николаевны сегодня укороченный рабочий день, и она в любой момент может уйти домой.

– Точно, – очнулся поклонник. – Ну, молодёжь, с наступающим!

Коллеги загомонили в ответ, а Валик встал, чтобы лично проводить «Витька» к бухгалтеру и после – выпроводить. Я вылезла из-под стола красная, как рак и злая, как собака. Ненавижу… Народ захихикал. И Муз появился. Сел на монитор и свесил ножки. И, в кои-то веки, вовремя. Куда ещё девать эмоции? Либо тихо работать, либо сейчас всем громко прилетит…

Я села за комп, надела наушники и врубила «Рамштайн». Позитивная группа, да. Когда хочется кого-нибудь убить – самое то. Кстати, а не убить ли мне героя?.. Появление друга я проигнорировала, а он не стал ко мне цепляться. Кажется, инстинкт самосохранения у Валика есть, хотя мне всегда казалось, что нет его, не было и не надо. Я прочитала последний абзац, засучила рукава и с энтузиазмом взялась за дело. Герой, конечно, ни в чём не виноват… Но ведь он – только выдумка, причём моя. Что хочу – то и делаю.

Герой однако умирать отказался. Я его недооценила. Живучий, гад. И каждый раз у него то козырь в рукаве находился, то кролик в шляпе. Я настрочила за час десять листов очередного испытания, которое герой слишком быстро и легко прошёл, перечитала и недовольно засопела. М-да, факир был пьян, и фокус не удался… Точно, пора в отпуск.

Оставив героя на стадии прохождения второй инициации, я сохранила файл на флешку, сняла наушники и огляделась. Игорь с Саней уже уехали, Анюта одевалась, ухитряясь болтать по телефону, а Валик, развалившись в кресле, вяло щелкал мышкой и очевидно хотел домой. Я посмотрела на часы. Почти пять. Можно сворачиваться. Пришли – потусили – поржали – и по домам. Муз согласно икнул и исчез. И туда ему и дорога.

– Вальк, а шеф у себя? – спросила тихо.

– Угу, – отозвался он рассеянно.

Так. Животрепещущий вопрос: я болею или иду в отпуск? Заплатят одинаково мало… но с больничными мороки много. Значит, в отпуск. С понедельника или после двенадцатого января?.. Я посмотрела на календарь. Лучше после праздников. Работать осталось – всего ничего, да и номер не сдаём – так, заготовки на следующий год ваяем. Да, лучше после.

Сказано – сделано. Достав чистый лист бумаги, я шустро нацарапала заявление и отправилась на поклон к шефу.

– Занят? – я заглянула в кабинет.

– Не особо, – устало отозвался он и кивнул на свободный стул: – Проходи, садись.

Шеф всегда выглядел так, словно он один несёет на своих широких плечах все невзгоды мироздания, но меня его усталый вид в заблуждение никогда не вводил. Проскользнув в кабинет, я торжественно положила перед ним заявление.

– Что это за кракозябры? – Гриша с подозрением взглянул на меня из-за толстых стекол очков. – Увольняешься, что ли?

– А если и так? – я подняла брови.

Взор шефа стал очень печальным, и немудрено. До меня с ним никто не мог сработаться – из-за дурной привычки в разгар сдачи номера от волнения крыть матом всех подряд. Но в случае со мной он не на ту напал: я тоже любила родной русский язык во всех его проявлениях и отвечать не стеснялась. На том и сработались. Иначе Грише влетело бы от директора по первое число за неспособность блюсти дух коллективизма.

Собственно, поэтому я прекрасно понимала грусть редактора. И его искренней печалью прониклась до глубины души.

– Ладно, не уволюсь, если зарплату поднимешь.

– На сколько? – уныло спросил он.

– Ну, на пару тысяч, – не стала жадничать.

– Поговорю с директором, – кивнул шеф.

Я снова подняла брови. Гриша поморщился:

– Хорошо, с января повысим.

– Тогда прочитай заявление, что ли.

– Шантажистка… – редактор склонился над столом.

– Да ладно, мне до Цыпы далеко, – усмехнулась я.

Шеф покраснел и уставился на заявление.

– В отпуск? – переспросил удивлённо. – После каникул? Вась, ты чем думаешь? Где я тебе замену найду на каникулах?

– До тридцать первого – еще неделя, – я пожала плечами.

– Нахалка… – редактор подписал заявление. – Все, топай.

– Спасибо, Гриш, – благодарно улыбнулась я.

– Кыш отсюда.

– Домой?

Он красноречиво пожал плечами: мол, как хочешь.

Отдав заявление секретарю, я вернулась на рабочее место, довольно потянулась и посмотрела на календарь. Итак, у меня есть целый месяц на книгу, и никаких бройлеров и мэров! Ура!

– Жизнь удалась? – Валик выглянул из-за монитора.

– А то! – я улыбнулась, собирая сумку.

Так, сотовый, флешка, листочки с зарисовками… Никак не приучу себя хотя бы к блокноту. Вечно всё записываю на отрывных листочках, а потом теряю уйму времени, рассортировывая и приводя в порядок информацию… Сапоги, шуба… куртка Валика на месте. И что это было? И было ли?..

– Вася!

– А? – я вздрогнула.

– Не смей удирать, – сказал друг ровно и веско, – поняла? Жди меня.

Я покорно села в кресло. Чёрт. Надо как-то с мыслями собраться… И то ли придумать, что наврать, то ли решить, о чем умолчать… Валик доделал макет, отпросился и скомандовал подъём и на выход. Я надела шубу и шапку и поплелась в коридор.

– Вась, не трясись, – заметил он, вызывая лифт.

И верно, колотит, как перед кабинетом зубного врача… И внутри все скручивает, а внутренний голос вопит: молчать, никому ничего не говорить, нельзя!.. Внутренний голос – штука полезная. Особенно когда он советы даёт, а не хихикает в уголке, со стороны наблюдая за моими чудачествами. И добивая после сакраментальным: вот, как я и думал!.. Мой обычно вёл себя именно так. Но уж если предупреждал, то всегда оказывался прав.

– Вась, сознавайся, что открутила от Игорева кресла болты.

– А ты сознайся, что постоянно их подтягивал, – проворчала в ответ.

Посмотрела в весёлые глаза и расслабилась. Что я, в самом деле… И более личные вопросы с ним обсуждаю, но… Оказывается, тема душевного здоровья сакральнее прокладок, гинекологов, секса и ПМС. Это как себе признаться в собственном сумасшествии. А это стрёмно… и страшно.

– Ну? – поторопил Валик, когда мы сели в машину, и закурил. – Я готов.

А я – нет… Я поёрзала.

– В семье несчастье?

– А? Нет… слава богу, – и мама с утра сообщение прислала, тьфу-тьфу…

– Вась, я же вижу, что что-то случилось. Я тебя не первый год знаю.

– И не жди от меня сочувствия, – буркнула раздражённо.

Вздохнула и сбивчиво рассказала. Про птеродактиля в ванной и полуночные «обмороки», про книгу, которая пишется сам по себе, и… Про знак на щеке и саламандра решила промолчать. Хватит с него… пока.

– Красный? – повторил Валик задумчиво и закурил вторую сигарету. – Птеродактиль?

– Угу, – вроде, выговорилась, а легче не стало. Тревога засвербела с новой силой. Зря сказала, ой, зря…

– Вась, а ты в курсе, каких они размеров были?

– Значит, у меня детёныш поселился… или карликовая особь. Вальк, ну на кого он похож – так я его и обозвала, не цепляйся к мелочам!

– А книги сколько написала?

Я прикинула:

– Страниц сто где-то.

– С понедельника? – уточнил друг. – За пять дней и со сдачей номера?

– Ну… да, – бредово, но факт.

– Однако твоя муза жжёт, – хмыкнул он.

– Не муза, а Муз, – призналась я. – Понятия не имею, что это за существо, но… Когда оно появляется рядом, я ни о чём другом думать не могу – только о писанине. Я его с детства вижу.

– Видишь и молчишь? – странная фраза и странный взгляд. Очень странный взгляд.