ГЛАВА 2

Дома я принялась лихорадочно листать телефонную книжку. Кто может поближе познакомить с Олегом Андреевичем? Собственно говоря, я его знаю. Андрюшка прав, пару раз мы сталкивались на банкетах. Помню его покойную жену Валентину, красивую, статную, молчаливую женщину. Как-то оказались рядом во время концерта Растроповича. Меня удивило, что все три часа, пока главный эмигрант Страны Советов играл на виолончели, Олег Андреевич держал супругу за руку. Честно говоря, слегка позавидовала – прожить вместе столько лет и сохранить остроту чувств. Потом в газете промелькнуло сообщение о смерти Вали, буквально через три месяца Харитонов вновь пошел в загс. Немедленно заработала машина слухов. Газета «Экспресс» тут же опубликовала статью под заголовком «Безутешный муж». На несчастного Олега Андреевича вылилось ведро грязи. Якобы Валентина последние годы тяжело болела, и их брак превратился в чистую формальность. Место в кровати возле депутата прочно заняла некая Татьяна, работавшая у него переводчицей. И после смерти жены он оформил их отношения.

Харитонов никак не отреагировал на сообщение, но примерно через месяц газета «Семья» напечатала большой «подвал», где новая жена Харитонова предельно честно рассказала историю своих отношений с депутатом.

Да, они много лет вместе. Их дочь Варвара уже школьница. Но Олег Андреевич не хотел развода с Валентиной. Первая супруга была тяжело больна, и он считал невероятным свинством бросить спутницу жизни в подобной ситуации. Танечка принимала позицию любовника, ничего не требовала ни для себя, ни для дочери, держалась в тени, и об их взаимоотношениях знали лишь немногие особо доверенные люди. Когда в конце концов болезнь доконала Валю, Олег Андреевич поторопился узаконить гражданский брак с Танюшей. Вот и вся история. Депутат выглядел абсолютно порядочным мужчиной, новая жена – интеллигентной, любящей женщиной. Валентина – несчастной калекой… Скандал затих, не успев разгореться.

Таню я никогда не встречала. Она принципиально не посещала никаких мероприятий, даже тех, в приглашении на которые стояло – «с супругой». Дама-невидимка. Злобные сплетницы поговаривали, что будто бы у второй мадам Харитоновой безобразная внешность, огромное родимое пятно на щеке, сутулая спина и ноги кавалериста.

Телефонный звонок прервал раздумья.

– Дашка, привет, – зачастил в трубку высокий, нервный голос.

– Привет, – машинально отозвалась я, не узнавая говорившую.

– С трудом твой номер нашла, спасибо Ленька Мамонтов подсказал, – продолжала неизвестная женщина.

Она говорила быстро, слегка задыхаясь, словно на бегу.

– Небось гадаешь, кто звонит?

– Ну, в общем…

– Ха, Зоя Лазарева.

– Зоинька, – обрадовалась я, – сколько лет, сколько зим, как поживаешь?

С Лазаревой мы учились в одной группе. Поступали в иняз одновременно, и обе, без всякого блата, получили «отлично» на экзамене по-французскому. Вещь почти невозможная для абитуриентки данного института. Даже девочки, занимавшиеся с лучшими репетиторами, получали не больше четверки. Пятерки там ставили лишь своим, внесенным в разнообразные списки – от ректора, от декана, от парткома. Простому человеку попасть в иняз было практически невозможно. Для этого нужно было либо обладать связями, либо заплатить огромную сумму.

Но мы с Зоей ни о чем таком и не подозревали, наивно полагая, что вступительные экзамены – это всего лишь проверка знаний.

Нас отдали на растерзание Раисе Измайловне Милославской, роскошной полной даме, безупречно владеющей языком. Ее перу принадлежало то ли двадцать, то ли тридцать учебников, методических пособий и справочников. И именно к ней попадали те, кому следовало поставить «неуд». Милославская вцепилась в меня, как терьер. Текст, предложенный для перевода, был сложным даже для пятикурсника. Минут тридцать она болтала со мной на разные темы, потом вызвала подмогу – Татьяну Карловну Раушенбах. Они начали трясти меня вдвоем. Наконец Раиса Измайловна глянула на Раушенбах и промямлила:

– Кажется, коллега, здесь «отлично».

– Да, – вздохнула та, – ничего не поделаешь.

Я выпала в коридор и встала у окна. Прохладный июньский ветерок приятно пробегал по взмокшей спине. Спасибо, Сюзи! В огромной коммунальной квартире, где прошло мое детство, жила настоящая парижанка – Сюзетта, жена погибшего в сталинских лагерях французского коммуниста. Сюзи практически не владела русским языком, страшно бедствовала, и моя бабушка наняла ее нянькой. К трем годам я говорила по-французски лучше, чем по-русски. Сюзи научила меня читать и писать. В школе мне порой было трудно на уроках русского языка. Зато преподавательница французского вечно ставила меня всем в пример.

Следом за мной в коридор вылетела красная Зоя.

– Пятерка, – прошептала она, – тебе не кажется, что они пытались нас завалить? Вон та, черненькая, еле-еле читала, а ей сразу «отлично» влепили.

Я пожала плечами:

– Может, и хотели отсеять, только не получилось, а откуда ты так здорово язык знаешь?

– Шпион научил, – хмыкнула Зоя.

– Кто? – изумилась я.

– Видишь ли, – захихикала Зоя, – я из Верми, городок такой в Сибири, прямо возле центральной площади – зона. А дома у нас комнату снимал вольный поселенец, его за шпионаж посадили в 50-х. По-русски так и не научился, пришлось нам французский осваивать. Ему в 65-м срок вышел, только Пьер успел в маму влюбиться и остался. Мы с ним только по-французски болтали, и мамулька тоже его язык выучила. Он ее замуж зовет, да она боится, все-таки шпион. Так и живут без росписи.

Пять лет мы грызли вместе грамматику, потом наши пути разошлись, и вот Зойка неожиданно звонит.

– Слушай, Дашутка, помнишь, какая у нас дата?

– Нет, – растерялась я.

– Двадцать лет, как иняз закончили!

А ведь верно, надо же, сколько времени пролетело.

– Вот решили собраться, – частила Зоя, – почти всех разыскали: и Катьку Волкову, и Федю Пригожина, и Раю Скоркину… Так что готовься – в пятницу приезжай к Тане Ивановой домой, пиши адрес.

Я схватила ручку.

– Успенское шоссе, 12-й километр, – диктовала деловито Зоя, – поселок Федулово, дом три. И еще: решили веселиться на полную катушку, поэтому изволь надеть костюм.

– Какой? – растерялась я.

– Ну уж это тебе видней, – рассмеялась подруга, – хоть Красной Шапочки. Решили устроить карнавал. И чтобы обязательно маска на лице. Сначала повеселимся на полную катушку, сорок человек позвали, почти весь курс соберется. Будем гадать, кто есть кто! А в полночь маски долой – то-то хохоту будет!

Из моей груди вырвался вздох. Боюсь, не до смеха станет. Не встречались почти четверть века, так что и без масок можем друг друга не узнать. Лично я прикреплю где-нибудь табличку – Дарья Васильева.

Но Зоя просто фонтанировала энтузиазмом:

– Смотри не опаздывай, сбор к пяти.

– Погоди, погоди, что приносить: вино, конфеты, колбасу?

Зоя радостно засмеялась:

– Ничего! Нас Танюшка приглашает.

– Столько человек? Ей-богу неудобно, давайте хоть деньгами скинемся.

– Оставь, – успокоила Лазарева. – Танька среди нас самая богатая, ей такой расход – тьфу.

– Чем же она занимается? – удивилась я.

– Сейчас ничем, – пояснила Зоя, – просто удачно замуж выскочила.

– А кто супруг?

– Держись за стул, – взвизгнула Зоя, – депутат Харитонов! Слышала небось? Он через день в телевизоре мелькает. Заодно и познакомимся.

Из трубки понеслись короткие гудки. Я в обалдении уставилась на «Эриксон». Ну надо же, а еще говорят, что чудес не бывает.

Узнав о костюмированном бале, домашние чрезвычайно воодушевились.

– Нарядись принцессой, – велела Маша, – юбка на кринолине, кругом кружева, кружева и большой парик с буклями.

– Представляю, как гости заржут, когда мать маску снимет, – схамил Аркадий, – думали, девочка, а там бабушка.

Я решила пропустить бестактность мимо ушей. При росте метр шестьдесят четыре вешу сорок восемь килограмм, к тому же имею абсолютно классические параметры: талия – пятьдесят семь, бедра – восемьдесят восемь. Вот только бюст слегка подкачал, если честно, то его совсем нет.

– Ужасная глупость пришла тебе в голову, Маня, – накинулась Зайка на девочку, – тут нужно нечто совершенно экстраординарное, эксклюзивное и к тому же смешное.

– Пусть оденется поросенком Наф-Нафом, – предложила Машка. – Возьмет в руки ведерко, мастерок, и маска не потребуется, мордой прикроется с пятачком.

– А зачем ведро с мастерком? – изумилась я.

– Так он каменный дом строил, – пояснила Манюня, – самый разумный из всех оказался. Роль как раз для тебя, мулечка.

– Чего-чего, а разумности у нашей матери нет и в помине, – тяжело вздохнул Кеша, – только каменные хоромы мастерил Ниф-Ниф.

– А вот и нет, – ощетинилась Маня, – Наф-Наф.

– Ниф-Ниф, – настаивал брат.

– Наф-Наф, – не успокаивалась сестрица.

– Ниф-Ниф.

– Наф-Наф!!!

– Ну, прекратите немедленно, – не выдержала Ольга. – Кеша, как тебе не стыдно, споришь с глупым ребенком. Какая разница – Ниф-Ниф или Наф-Наф?

– Никакой, – успокоился Кешка, – пусть будет по-твоему, Маня.

– Не надо мне уступать, – заорала Маша, – сейчас точно узнаем!

И с ужасающим топотом дочь понеслась в библиотеку.

– Не хочу одеваться поросенком, – вырвался стон из моей груди.

– Не надо, – успокоила Зайка, – завтра пороюсь в костюмерных и найду что-нибудь подходящее, не расстраивайся, положись на мой вкус.

– Ага, – раздалось из коридора, и торжествующая Маруся влетела в гостиную, размахивая толстой книгой. – Ага!

– Ну и что? – поинтересовался Кеша.

– Никто не угадал, – возвестила сестрица, – имечко ему Нуф-Нуф!

– Вот и славненько, – сказала Зайка, – оба плохо знаете литературу, а спорите.

Кеша и Маня уткнулись в телевизор. Ольга пошла наверх, я за ней. Так, теперь следует обдумать, как ухитриться обследовать все комнаты.

Невестка расстаралась на славу. В пятницу около одиннадцати утра влетела ко мне в спальню и, раздернув шторы, воскликнула:

– Примерь-ка!

На кровати громоздился чемодан. Я потянула за «молнию» и уставилась на нечто желто-коричнево-розовое. Какие-то круги, потом гигантский чулок темно-красного цвета. Тут же лежала и странная шапочка одного цвета с чулком. Больше всего она напоминала убор палача – «шлем» с узкими прорезями для глаз, целиком скрывающий лицо. На макушке отчего-то нашита омерзительная тряпка цвета детской неосторожности.

– Что это?

– Хот-дог, – пояснила Зайка, – желтое – булка, красное – сосиска. Здесь, – ее палец с безукоризненным гелиевым ногтем ткнулся в тряпку, – горчица.

– Ужас! – вполне искренне сообщила я.

– Вот и нет, – возмутилась Ольга, – очень даже оригинально. Одна такая будешь. Ну, давай, давай, напяливай.

Кое-как, чертыхаясь, я принялась натягивать костюмчик. Через пару секунд стало понятно: нечего и думать сделать это без посторонней помощи. Зайка ринулась впихивать любимую свекровь в узкий футляр. Минут десять мы щелкали резинками и дергали всевозможные «молнии». Наконец мою голову скрыл колпак, крайне довольная Зайка объявила:

– Гляди, по-моему – потрясающе!

Я попыталась сделать шаг и чуть не рухнула. «Сосиска» оказалась очень узкой, правда, чуть пониже колен футляр слегка расширялся, превращаясь в некое подобие колготок удручающе кетчупового цвета. Булки, представлявшие собой огромные куски поролона, обтянутые парусиной, надевались на талию. Внизу они свисали почти до щиколоток, вверху доходили до плеч. Руки предлагалось высовывать в небольшие отверстия, и на них полагалось надеть желтые перчатки. Шапочка плотно прилегала к лицу и отчаянно воняла чем-то кислым и невообразимо гадким. Может, актера, носившего данный прикид до меня, стошнило прямо в маску?

Кое-как, мелко перебирая ногами, я доковыляла до зеркала. Да, родная мать не узнает! Фигуры не видно совершенно, лица, впрочем, тоже. Лишь глаза сверкают в отверстиях.

– Класс! – пришла в полный восторг Зайка и заорала: – Кеша!

На клич моментально явились наши собаки. Их в доме живет пятеро – ротвейлер Снап, питбуль Банди, пудель Черри, йоркширская терьерица Жюли и английский мопс Хуч. Вся свора влетела в спальню. Последним внесся запыхавшийся Хучик. Его коротенькие ножки не созданы для гонок по лестницам. Увидав «хот-дог», псы моментально сели. Потом Снап поднял голову и завыл.

– А ну, прекрати, – разозлилась Ольга, – заткнись немедленно! Ты чего, хозяйку не узнал?

Конечно, нет, впрочем, остальные тоже выражали недоумение. Костюм источал незнакомые запахи. Жюли мелко затряслась щуплым тельцем; Черри так распахнула пасть, что со стороны казалось, будто у пуделихи от изумления отвисла челюсть; храбрый питбуль на всякий случай забился под диван. Хорошо, хоть пол сухим остался. Наш отважный Бандюша от страха моментально писается. А маленький сарделькообразный Хучик залился громким негодующим лаем. Под складчатой шкуркой и толстым слоем жирка бьется отважное сердце. Хуч смело нападает на незнакомые предметы, подпрыгивая от возмущения.

– Полный аут, – пробормотал вошедший сын. – Сокрушительный успех гарантирован. Никто и не догадается, кто спрятан внутри. Во всяком случае, собаки в нокауте.

Я стащила с головы «шлем» и рявкнула:

– Сейчас же прекрати!

– Ты мне? – спокойно спросил Кеша.

– Нет, – разозлилась я, – Хучу.

Следующие полчаса потратила на то, чтобы покинуть «сосиску». Руки никак не могли нащупать «молнию», расположенную крайне неудобно.

– Какой дурак шил это одеяние, – кипела я, выползая из футляра, – надо же додуматься – ни снять, ни надеть.

– Вообще-то актерам положен костюмер, – пояснила Зайка, помогая избавиться от «булки».

– Ну и как, по-твоему, я справлюсь в гостях одна?

– Очень просто, – не дрогнула невестка, – поедешь одетой, а когда праздник завершится, попросишь кого-нибудь расстегнуть застежки.

– Ты с ума сошла, я не влезу за руль!

– Запросто, – успокоил Аркадий, – отодвинешь подальше кресло, подогнешь поролон, и вперед.

Так и сделали. Шапочку с «горчицей» я положила рядом и, стараясь дышать ровно, понеслась по шоссе.

Костюм оказался на редкость неудобным. Сразу стало жарко, и зачесалась спина. Я принялась елозить на сиденье, стараясь унять зуд. Куда там! Скорей всего в «хот-доге» целое гнездо блох и клопов.

Пытаясь почесаться, я чуть было не влетела во внезапно остановившийся троллейбус, одна из штанг которого отлетела от проводов и угрожающе раскачивалась в воздухе.

Из кабины выскочил злой водитель и, надевая брезентовые рукавицы, крикнул:

– Чего уставилась? Ехай дальше.

Я послушно нажала на педаль, но верный «Вольво» даже не вздрогнул, мотор молчал. Ничего не понимая, дернула дверцу и обнаружила, что она не открывается. Стекла также не хотели опускаться. Сзади раздавались нетерпеливые гудки. Отчаявшись тронуться с места, я со злостью стукнула по рулю. Ничего себе положеньице!

У дверцы возник гаишник и постучал пальцем в стекло. Набрав побольше воздуха, я заорала:

– Мотор не работает, и машина не открывается!

Парень усмехнулся и ушел. Поток автомобилей начал огибать «Вольво». Большинство водителей, поравнявшись со мной, шевелили губами. Хорошо, хоть не слышно, что говорят. Впрочем, догадаться нетрудно. До слуха донесся резкий щелчок, и передняя дверь распахнулась.

– Ваши документы, – грозно потребовал избавивший меня от плена постовой.

Я протянула права, техпаспорт и потрясенно сказала:

– Ничего не понимаю.

– И понимать нечего, – буркнул парень, не поднимая глаз от бумаг, – не надо было «Клиффорд» ставить.

– Что? – изумилась я.

– Столь широко разлекламированная система сигнализации «Клиффорд», – бормотал сержант, задумчиво разглядывая фотографию, – частенько подводит владельцев. Слишком нервно реагирует на любые импульсы. Вот у троллейбуса штанга соскочила, произошел небольшой электрический удар, а ваша сигнализация поймала его и решила действовать. Моментально прекратилась подача топлива, и были заблокированы двери. Еще скажите спасибо, что теперь мы умеем вскрывать автомобиль в такой ситуации. Год назад сидеть бы вам больше часа взаперти до приезда специалистов.

Он отдал документы и велел:

– Откройте багажник.

Кое-как я выкарабкалась из-за руля и осторожненько посеменила вдоль машины. Нужно признать, что Аркашка был абсолютно прав, утверждая, что меня ждет невероятный успех. Плавно бегущая по шоссе лента автомобилей моментально притормозила. Шоферы начали высовываться из окон, кое-кто засвистел.

Сержант грозно махнул жезлом, автолюбители моментально заткнулись.

– Чего это на вас надето? – не выдержал страж дорог.

– Еду на маскарад, в костюме.

– А-а-а, – протянул парень и милостиво разрешил: – Ну, ехайте себе.

Передвигаясь мелкими шагами, словно гейша, я добралась до передней дверцы и попыталась сесть на водительское место. Не тут-то было. Топорщащиеся во все стороны «булки» никак не хотели складываться. Поглядев на мои бесплодные усилия, сержант, закусив губы, принялся помогать. Вдвоем мы кое-как смяли поролон, и я водрузилась за руль. На лице милиционера заиграла широкая детская улыбка, и он сказал:

– И нтересный костюмчик, только жаль, голова не прикрыта.

– Шапочка есть, – с готовностью сообщила я и натянула шлем.

– Абзац, – выдохнул постовой, – ну и крутизна. Ехайте, гражданочка, ехайте.

Чувствуя, что спина начала зудеть с новой силой, я нажала на педаль. Отчего-то настроение испортилось. Ох, чует сердце, без неприятностей сегодня не обойдется.