Глава 6

Около четырех часов дня я ехала в электричке по направлению к Москве. Отправляться из Алябьева в загазованную столицу не очень хотелось, но в шесть меня ждет инструктор в машине, а уж заодно я пробегусь по лоткам, авось милые дамы успели накропать еще по детективчику, всем нравятся бойкие женщины, ваяющие всякие криминальные истории, жаль только, что пишут они очень медленно.

«Станцию Солнечная поезд проследует без остановки», – объявил машинист.

Мимо окна проплыла платформа, мелькнули роскошные особняки, настоящие замки. Солнцевская братва старательно возводила «домики» для жен, детей и родителей. Я хихикнула: мало кто помнит, только тот, кто много лет ездит с Киевского вокзала в сторону Калуги, что столь поэтическим словом «Солнцево» район стал называться то ли в конце шестидесятых, то ли в начале семидесятых годов, а до этого он носил малопривлекательное название «Суково». Так и объявляли в электричках: «Станция Суково, следующая – платформа Переделкино.

Меня в детстве это страшно веселило. Электричка бодро пронеслась мимо Солнечной к столице. Внезапно электровоз издал резкий гудок, непрекращающийся, воющий, потом поезд мгновенно остановился. От резкого толчка с полки слетела сумка, набитая свежими огурчиками, и пребольно стукнула меня по голове.

– Итить твою налево, – пробормотала женщина, сидевшая напротив, – простите, бога ради.

– Ничего, – пробормотала я, глядя, как она подбирает упавшие зеленые огурцы, похожие на гигантских гусениц, – бывает.

– Тормозит, словно не людей везет, а картошку, – вздохнул дедок в панамке, – вона, там баба аж со скамейки сковырнулась.

Женщина, ругаясь, продолжала собирать огурцы, другие люди тоже поднимали упавшие сумки и успокаивали плачущих детей. Внезапно ожило радио: «Граждане пассажиры, в связи с техническими неполадками поезд временно дальше не пойдет. Просьба сохранять спокойствие и оставаться на местах».

– Ну е-мое, – обозлилась тетка с огурцами, – ну вечно у них хренотень выходит, то электрички поменяют, то кассу на платформе закроют, а теперь сиди тут на жаре, парься!

Остальные тоже шумно выражали недовольство, кое-кто из младенцев продолжал плакать, а у мужика, сидевшего через сиденье от меня, душераздирающе орала спрятанная в сумку кошка.

Я прислонилась лбом к стеклу и тупо разглядывала суетящиеся за окном фигуры. Всегда сажусь в первый вагон, тогда, приехав в Москву, не надо пилить через весь вокзал к метро.

Несколько железнодорожников в синих рубашках нервно сновали туда-сюда, потом послышался вой сирены. Я подняла глаза чуть вверх и увидела, что на косогоре, там, где проходит шоссе, остановилась «Скорая помощь». Спуститься к железнодорожному полотну она не могла, поэтому медики просто вытащили носилки и пошли к электричке пешком. Минут через пять они вновь возникли перед моими глазами. На этот раз на носилках лежало нечто, прикрытое серым пледом. С видимым трудом врачи полезли вверх.

– Во, видели идиота! – в сердцах вскричала «огуречница». – Нажрался и под поезд угодил! А людям теперь сидеть на солнцепеке.

– Обычное дело, – подхватила до сих пор молчавшая тетка в ярко-красном костюме, – нашим мужикам только бы зенки залить, а там им море по колено. Эх, жаль, мой около железки не ходит, вот повезло же кому-то, избавилась от алкаша.

– Ох, и злые вы, бабы, – вздохнул дедок, – потому мужья у вас и пьют! И не мужик вовсе под поезд угодил, а женщина.

– Это ты с чего решил? – поинтересовалась тетка с огурцами.

– А вот, глянь, вещички несут.

Я опять посмотрела в окно и увидела, что один из мужиков в синей рубашке держит в руках элегантную ярко-зеленую летнюю сумочку и такого же цвета босоножки.

– Бросилась, – уточнил парень на соседней скамейке, – от несчастной любви.

– Ну и дура, – вспылила баба, наконец-то собравшая все огурцы, – дура распоследняя. Хочешь с собой покончить, сигай себе из окошка дома или повесься в ванной, ну чего, спрашивается, другим-то мешать? Меня вон внук на платформе ждет, извелся небось весь из-за дуры!

– У тебя, поди, камни в желчном пузыре и язва желудка, – парировал дед.

– Это почему?

– Злая очень.

– Ах ты, старый пень! – взвизгнула бабища.

Я закрыла глаза и постаралась отключиться, чтобы не слушать их перебранку. Внезапно поезд дернулся и покатил вперед.

Поход по лоткам пришлось отложить на вечер. Инструктор уже ждал меня. Довольно ловко тронувшись с места, я бойко порулила по площадке.

– Ну, видала, – довольно сказал учитель, – теперь выезжай на улицу.

– Как! Там же полно автомобилей!

Парень посмотрел на меня, потом хмыкнул:

– Ясное дело, поток идет, а ты что, думаешь ездить только, когда никого не будет? Тогда кататься тебе по двору, сейчас движение даже ночью не прекращается!

– Страшно!

– Давай, давай, – велел учитель.

Вцепившись в руль, я выехала на магистраль и мигом покрылась липким потом. Повсюду тут и там неслись «Жигули» и иномарки. Машины проскакивали буквально в сантиметре от той, где сидела я. Ноги начали предательски подрагивать.

– Не бойсь, у меня тоже педали, – хихикнул инструктор, – вперед и с песней.

Навалившись на руль, я выползла из-за троллейбуса, и тут загорелся красный свет.

– Делать-то чего?

– Ясное дело, останавливаться.

Я лихорадочно вглядывалась в светофор, вспыхнул зеленый, ноги машинально выполнили действия: сцепление, газ, рука ухватилась за рычаг скоростей, «Жигуленок» подпрыгнул и встал.

– Давай еще раз, не тушуйся, спокойненько.

Я задвигала ногами, опять облом. Сзади загудели. Инструктор высунулся и заорал:

– Ну чего визжишь? Не видишь знак – ученик за рулем, объезжай!

Река машин начала обтекать несчастный, не желавший двигаться с места «жигуль». Я почувствовала, как в душе поднимает голову комплекс неполноценности. На водительских местах бойко проносившихся машин сидели мужчины, женщины, старики, старухи, подростки, чуть старше по виду Кирюши и Лизы… Они все научились прекрасно ездить, и только я потной, липкой рукой никак не могла воткнуть на нужное место ручку переключателя скоростей. Из глаз хлынули слезы. Вдруг непослушный конь плавно поехал вперед.

– Нечего сопли распускать, – приказал инструктор, – спускайся на набережную да не забудь включить сигнал…

Спустя два часа я попыталась вылезти из-за руля. Не тут-то было. Ноги не хотели слушаться, спину ломило, а руки словно судорога свела.

Увидев мои мученья, инструктор вздохнул:

– Нечего так переживать, никто с первого раза Шумахером не стал, все, когда на дорогу впервые выезжали, балдели.

– И вы?

– А то, – засмеялся парень, – чуть не умер, не расстраивайся. Еще лучше всех поедешь.

Слегка ободренная его словами, я выпала на тротуар, доковыляла до метро и стала разглядывать лотки, хозяева которых уже складывали товар.

До Алябьева я добралась около десяти и побежала через лес, тихо радуясь, что июнь – месяц самых длинных, светлых ночей.

– Лампа! – завопил Кирюшка. – Тебе тетка обзвонилась!

– Какая? – отдуваясь, спросила я, ставя на стол почти неподъемную сумку.

– Имя такое смешное, – влезла Лиза, – Ребекка. Раз десять спрашивала: «А где ваша мама? Ну когда же она придет?»

– Разбирайте пакеты, – велела я, – только аккуратно, там фрукты.

Пока дети рылись в торбе, я набрала номер Славиных.

– Немедленно идите сюда, – тихо сказала Ребекка, – все собрались.

– Что случилось?

Но девушка уже отсоединилась.

– Лампуша, чего делать с клубникой? – донеслось с террасы.

– Съесть, – ответила я, быстро меняя насквозь пропотевшую футболку на свежую.

– Она помялась.

– Отдайте мопсам.

– Да тут много.

– Сами придумайте!

– Нет уж, иди сюда.

Я помедлила секунду и вылезла в окно. Если я пойду через террасу, дети мигом привяжутся: куда, зачем, мой клубнику. Вообще-то, я их понимаю, никому неохота отковыривать от сочных ягод зеленую плодоножку.

У гаража я взяла Лизин велосипед и бодро покатила по узенькой тропинке: на колесах быстрей, чем на ногах.

Славинский особняк походил на гигантский корабль, роскошный теплоход, сияющий огнями. Я прошла сквозь холл и оказалась в большой комнате с накрытым столом. Ребекка, стоявшая у буфета, радостно воскликнула:

– Ну, дорогая, как хорошо, что ты все-таки зашла!

Очевидно, она была отличной актрисой, потому что дальнейший ее монолог звучал искренне и не фальшиво.

– Представь, Нора… – повернулась девушка к женщине, сидящей в кресле.

Я сразу узнала тетку, устроившую скандал на похоронах из-за венка. Только на этот раз вместо строгого черного костюма на ней было ярко-желтое летнее платье с глубоким вырезом, открывающим аппетитную, высокую грудь с круглой коричневой родинкой. Несмотря на четырех более чем взрослых детей, Нора сохранила идеальные формы, тонкую талию и девическую шею. Лицо ее, подозрительно гладкое для женщины, отметившей пятидесятилетие, покрывал ровный слой косметики, выразительные карие глаза, широко распахнутые, излучали дружелюбие. Волосы золотисто-каштанового тона были пострижены самым модным образом – сзади спускались на шею, а по бокам и на макушке топорщились неровными прядками.

– Представь, Нора, – продолжала Ребекка, – иду на днях в наш магазин и вижу Лампу.

Нора подняла брови.

– Тут теперь торгуют электроприборами?

Ребекка засмеялась:

– О нет, знакомься, Евлампия, дочь академика Романова, музыкант, арфистка, мы ее Лампой зовем.

– Здравствуйте, – прочирикала Нора и протянула мне тонкую руку с узкой ладонью, – очень приятно. Ваше лицо мне знакомо, наверное, видела вас по телевизору.

– Ну подумай, как интересно, – неслась дальше Ребекка, – мы не встречались со студенческих лет, я и не знала, что у Лампы тут дача. Словом, захожу за сигаретами, ба, Романова!

– И где ваш дом расположен? – поинтересовалась Нора.

– В старом поселке, на Фруктовой улице.

– Там огромные участки, – вздохнула Нора.

– Гигантские, – подтвердила я.

– Земля теперь капитал, – донеслось из угла.

– Знакомься, – продолжала Ребекка, – Аня, наша приятельница.

– Скорее родственница, – хмыкнула женщина, – причем близкая.

Я внимательно посмотрела на бывшую любовницу Славина. Худенькая, высокая, светловолосая, но с темными глазами, скорей всего, шевелюра просто крашеная. Академика, очевидно, тянуло на стройных дам, он не был любителем гигантских задниц и объемистых бедер.

В ту же секунду со двора донесся гудок.

– Это Николя, – обрадовалась Нора.

– Брат приехал, – пояснила Ребекка, – помнишь его?

Я старательно подыграла:

– Видела пару раз, ужасно давно, у тебя вроде три брата?

– Точно, – улыбнулась Ребекка.

В комнату вошел полный мужчина. Я видела Славина только на фото, но сразу поняла, что старший сын похож на отца чрезвычайно: то же круглое лицо, рот с опущенными вниз уголками, идеальной формы нос и довольно обширная лысина. К шестидесяти годам Николай, или, как зовет его Нора, Николя, потеряет остатки волос.

– Где ужин? Всем привет, – сказал вошедший.

– В такую погоду неохота думать о жратве, – резко парировала Аня.

– Ну это вам, хрупким дамам, – ухмыльнулся Николай, – а мне подавай мясо, желательно побольше, с жареной картошкой.

– Фу, – отозвалась Аня, – меня тошнит при одной мысли о говядине!

– Так тебя никто и не заставляет есть, – веселился Николай.

– Знакомься, Коленька, – прощебетала Ребекка, – одна из моих лучших подруг, Лампа.

– Очень приятно, Николай, – сказал мужчина и пожал мою руку.

Минут десять все говорили о жаре, потом перебрались на здоровье…

– Где Лика? – спросила неожиданно Нора. – Право, могла и спуститься, просто неприлично.

– Ей было с утра плохо, – тихо сказала Ребекка, – она после завтрака опять легла. Впрочем, я уходила на несколько часов и не видела, когда она вернулась. Она очень переживает!

– Наша чувствительная, – фыркнула Аня, – посмотрим, как скоро Лика вновь выскочит замуж, попомните мое слово, и года не пройдет. Не похожа она на безутешную вдову, совсем не похожа!

– Как тебе не стыдно, Нюша, – раздался тихий, но четкий голос из самого дальнего угла, где угадывались очертания кресла.

В гостиной горели только два торшера и бра над диваном, лицо и фигура женщины, укорявшей Аню, тонули в темноте.

– Ой, Тамара, не строй из себя святую, – отмахнулась Аня, – сразу было понятно, что наша Ликочка из зубастеньких. Глаза в пол, губки бантиком, а Славой вертела так, как нам и не снилось. Я-то ее давно раскусила.

– Прекрати, – продолжала Тамара, – противно слушать.

– Ничего, ничего, небось в последний раз вместе собрались, – сказала Аня.

– Почему в последний? – удивилась Нора.

– Потому что веселая вдова через полгода вступит в права наследства и продаст этот дом, – припечатала Аня, – и вообще, она нас всех терпеть не может, изображала гостеприимство только ради Славы. Вот, смотрите, сегодня даже не спустилась в гостиную, наверное, решила, что хватит ломать комедию.

– Лике плохо, – ледяным голосом заявила Ребекка, – она плакала всю ночь, утром давление за сто шестьдесят подскочило.

– Ну и что? – удивилась Нора. – Мы все страдаем, но не привлекаем к себе внимания. Истинная скорбь тиха и безгласна.

Закончив тираду, она быстрым движением поправила идеально уложенные волосы и глянула в большое зеркало, висевшее между буфетом и шкафом с посудой.

– Лике есть о чем плакать, – не успокаивалась Аня, – больше не получится по две шубы за сезон менять, придется старые донашивать. Хотя ей до конца жизни хватит.

– Да уж, – вздохнула Нора и быстро добавила: – Но дом мой, так обещал муж.

– Завещание-то еще не читали, – встряла Аня, – Слава небось всех не обидел…

Ребекка быстро попыталась перевести разговор в другое русло:

– Ужин подавать?

– А когда сообщат Славину последнюю волю? – не сдавалась Нора.

– Так, – громко сказал Николай, – автоответчик-то переполнен, вон красная лампа горит, разводите турусы на колесах, лучше бы прослушали, вдруг важное чего.

Он быстро подошел к телефону и нажал черную кнопочку. По комнате разнесся шорох, потом издалека послышался высокий, почти детский голос:

«Дорогие мои, простите, но жить с сознанием того, что являюсь убийцей, я не могла…»

– Что это? – в ужасе пробормотала Аня. – Что?

– Лика, – прошептала Ребекка, – Ликуша…

– Замолчите, – велел Николай.

Голос же тем временем продолжал. Девушка слегка задыхалась, повышала интонацию к концу фразы и буква «л» у нее иногда звучала, как «в».

«Вы знаете, как я любила Вячеслава Сергеевича, в нем сосредоточилась вся моя жизнь, все мое счастье. Но я всегда понимала, что когда-нибудь необыкновенной жизни с чудесным мужчиной придет конец. Одной женщине не под силу удержать ураган, и вы это знаете. Но я не предполагала, что финиш столь близок. Две недели тому назад Вячеслав Сергеевич объявил, что хочет развестись. Он встретил новую любовь – некую Лену Яковлеву из агентства «Рашен стар». В качестве отступного мне предлагался дом и пожизненное содержание. Скажу честно, мне всегда было непонятно, как вы, Нора, Аня, Тамара, Николай, Андрей, Сергей и Ребекка, дружите между собой и со мной… И оставаться брошенной женой я не хотела. Поэтому пять дней тому назад, четвертого июня, я наняла киллера, а седьмого числа он убил Вячеслава Сергеевича. Я решила: если не со мной, то ни с кем, никому больше мой муж не достанется, никогда! Но, убив Вячеслава Сергеевича, я внезапно поняла, что убила и себя. Жить больше не хочу и не могу, прощайте. Помолитесь за мою душу, хотя, говорят, самоубийц нельзя поминать. Простите, коли виновата в чем. Надеюсь, господь милостив и на том свете я встречу Вячеслава Сергеевича. Прощайте навсегда».

Все молчали, из автоответчика неслось шипение.

– Лика! – заорала вдруг Ребекка. – Ликуша!..

Она бросилась к двери, крича:

– Ликуша, подожди, Ликуша!

– Боже мой, – прошептала Аня, – это розыгрыш, да? Глупая шутка? У Лики крыша поехала от горя? Реактивный психоз, да?

– Ужасно! – нервно вскрикнула Нора, ломая руки. – Надо немедленно ее отыскать!

– Лики нет дома, – произнесла входящая в гостиную Ребекка, – нигде нет!

– Что делать? – тихо спросила Тамара.

– Надо подумать, – ответил Николай, вытащил из кармана сотовый телефон, но маленький аппаратик, едва оказавшись у него в руке, моментально затрещал.

– Да, – резко сказал он, – слушаю, Славин.

Его лицо побагровело от тщательно скрываемого волнения.

– Да, да, хорошо, да, да…

Мы во все глаза глядели на него. Наконец Николай отложил «Сименс».

– Что? – в голос вскрикнули Нора и Аня. – Что?

Николай потер рукой затылок.

– Говори, – велела Ребекка.

– Лика бросилась под поезд сегодня днем возле станции Солнечная, – пробормотал брат.

– Ой! – вскрикнула я. – Зеленые туфли и сумочка!

– Бросилась! – взвизгнула Аня. – Дура!

– Она убила Славу! – заорала Нора. – Стерва, дрянь, гадина!

Обе женщины зарыдали. Тамара и Ребекка принялись искать валокордин, коньяк и капли Зеленина. Николай растерянно сидел в кресле. Воспользовавшись суматохой, я тихо вышла в сад, села на велосипед и покатила на дачу. Вот и конец злополучной истории, все обычно – брошенная жена и киллер.