Глава 10

Гаврюша взял салфетку.

– Обыватели считают, что серийными убийцами становятся только мужчины. Неверное мнение. Есть женщины, на счету которых много смертей, просто представительниц слабого пола в армии маньяков меньше. Или они хитрее, не попадаются. Милые дамы демонстрируют прямо-таки обезьянью изворотливость: филигранно врут, умеют запутывать следы почище лисы. Один раз мне пришлось ехать поездом. Терпеть не могу железную дорогу – долго, все грохочет, еда в ресторане вне всякой критики, туалет грязный. Но не во все города летают самолеты. Я взял билет в СВ, да не догадался выкупить купе полностью – сглупил и оказался наедине с тетушкой лет шестидесяти самого невинного вида. Она начала меня опекать: жареной курицей, помидорами, крутыми яйцами угощать, достала бутылку хорошего коньяка. На третьей стопке, выяснив, что я психиатр, женщина спросила:

– Как вы думаете, я сумасшедшая?

– Стопроцентно нормальных людей нет, – засмеялся я, – у каждого свои тараканы в голове.

– Посоветуйте, что бы такое попить успокаивающее, – продолжала тетенька. – Неохота четвертого мужа убивать, уж очень он хороший человек, да черт под локоть толкает.

И далее в подробностях сообщила, как она трех супругов на тот свет отправила с помощью сердечных капель. Никаких претензий у нее к ним не имелось, и богатством бедолаги не обладали, на него рассчитывать не приходилось. Никакой корысти в убийствах не было. И горевала она потом – одной-то плохо. Но «черт под локоть толкал» – и очередной спутник жизни усаживался в лодку Харона^[5].

– И ты не сообщил о ней в полицию? – пора-зилась я.

– Ехали мы в поезде, – напомнил Гаврюша. – Наступила ночь, легли спать. Я проснулся в восемь, а попутчица уже вышла. Ни фамилии, ни адреса ее я не знал, только имя – Татьяна. Скольких женщин так в России зовут?

– Ну да, – пробормотала я. – Небось она и того несчастного, которого убивать не хотела, тоже отравила. И как ты не побоялся заснуть? Вдруг бы дамочка и тебя на тот свет отправила?

Гаврюша взял чайник с заваркой.

– Но я же не ее муж. У маньяков есть четкий образ того, кого надо лишить жизни. Если дама не была патологической вруньей, способной выдумать что угодно, лишь бы привлечь к себе внимание, то она – непойманная серийная убийца. И тихий внутренний голос шепчет мне, что моя попутчица именно такова. Слова «Черт под локоть толкал» очень хорошо характеризуют серийщика. Человек не имеет желания лишать кого-то жизни, а убивает. Но вернемся к основной теме. Помнишь, я тебе говорил, что, с одной стороны, убийства Каретниковой и Голубевой точь-в-точь повторяли друг друга, а с другой – были в них и отличия?

Я кивнула, а собеседник продолжал:

– В помойном ведре на кухне Голубевой нашли ватку со следами крови. Такая же капелька обнаружилась на разбитой чашке, которая тоже лежала в мусоре. А на столе, как я уже говорил, стояли фужер со следами пальцев и губ хозяйки, плюс кружку с отпечатками незнакомки. Похоже, события разворачивались так. К Галине заглянула женщина, которая представилась Верой Черновой. Гостья разбила фарфоровый бокал, из которого пила чай, порезалась, когда стала собирать осколки, и прижала к ранке вату.

Психиатр начал рыться в своей сумке.

– Не стану тебя мучить долгим рассказом, сразу перейду к эпилогу. У Веры взяли отпечатки пальцев. Они совпали с теми, которые остались на чашках в квартирах Каретниковой и Голубевой. «Золотой» брелок в виде сумки тоже принадлежал Черновой. И что показал анализ крови?

– Это была кровь Веры, – вздохнула я.

– Отлично, – похвалил меня собеседник. – Прибавь сюда бдительную лифтершу, которая опознала риелторшу, и станет понятно, почему мать Валерии задержали.

– Ее признали ненормальной? – спросила я.

Гаврюша кивнул.

– Примерно через десять дней после заключения Веры Михайловны в следственный изолятор она замолчала. Не произносила ни слова, не ела, не пила и очутилась сначала в местном медпункте, потом в специализированной палате городской больницы для психиатрических больных. Долгое время Чернова ни с кем не общалась. Не отвечала на вопросы врача, медперсонала, агрессии не проявляла, покорно пила лекарства, не нарушала режим, проходила все процедуры, занималась рисованием. Так продолжалось до тех пор, пока в клинику не пришел на работу Драпкин, которому удалось завоевать доверие пациентки. Однажды во время очередного обхода Вера внезапно спросила у доктора:

– Можно вам все рассказать?

– Конечно, – согласился Драпкин, – идите в мой кабинет.

Чернова устроилась на диване и поведала свою историю.

Она никого из женщин не убивала. Да, была с погибшими знакома – занималась подбором квартир для них.

Отношения с Каретниковой проходили по схеме «клиент-агент», ничего личного. Они встречались в основном в кафе. Но один раз Оксана позвонила Вере и попросила приехать к ней домой. Зачем, не уточнила, сказала: «Хочу показать кое-что в квартире, возможно, это ускорит продажу». Чернова приехала в указанный час. Хозяйка квартиры открыла дверь, провела ее в комнату и спросила:

– Что случилось?

– Ничего, – удивилась владелица агентства.

– Зачем тогда вы приехали ко мне? – опешила Каретникова.

– Так вы же сами меня пригласили, – ответила Вера.

– Я? Нет, – возразила Оксана. – Это вы мне звонили сегодня утром с просьбой принять вас вечером.

Женщины начали выяснять, что произошло, и поняли: Оксане и Вере звякнула какая-то тетка, которая Каретниковой представилась Черновой, а владелице агентства сообщила, что ее имя Оксана. Незнакомка организовала встречу агента и клиента в квартире Каретниковой. Во время телефонного разговора связь была очень плохой, из трубки доносились треск, шум… Вот женщины и не поняли, что над ними подшутили. Поохав и поахав, они вскоре расстались.

Чай Вера в квартире клиентки не пила, бутылку вина не приносила. И вообще, у Черновой аллергия на красное сухое вино, она на него даже смотреть не может. Откуда взялись ее отпечатки на чашке, она понятия не имеет.

С Голубевой дело обстояло иначе. Галина велела Вере приезжать к ней домой. Как правило, после одиннадцати вечера – тогда лифтерши в подъезде уже не было. Но в день последней их встречи Владимир предложил жене сходить в кино на сеанс в двадцать один час, поэтому Вера попросила у клиентки разрешения приехать к ней в семь. Та согласилась, но перенесла время на девятнадцать тридцать. Голубева была говорлива, капризна, придирчива, продержала владелицу агентства у себя до без четверти девять. В результате Чернова опоздала на встречу с супругом, Володя, не дождавшись ее, уехал домой, в кино они не попали. Галина никогда не угощала Веру Михайловну чаем, она всегда давала ей понять: риелтор кто-то вроде горничной, обслуживающий персонал, человек второго сорта. Сухое красное вино Вера опять же с собой не приносила, чашки не разбивала, порезов у нее не было, кровь с помощью ваты она не останавливала. И объяснить, откуда все взялось, она не может.

Чернова попыталась все это рассказать следователю Григорию Беркутову, но тот ей ответил:

– Можете болтать что угодно, но улики никогда не врут. Куда деньги спрятали? Признавайтесь…

– Понятно, почему он ей не поверил, – вздохнула я. – И что случилось потом? Вера Михайловна все-таки призналась в содеянном? Отдала украденную валюту?

– Нет. Чернова все отрицала и место, где спрятана добыча, не открыла.

– Она и не могла это сделать, – фыркнула я. – Показать, где захованы доллары, равносильно признанию в убийстве. Бедная Лера! Теперь я понимаю, почему Владимир и Ангелина Сергеевна обманули ребенка.

– Не надо делать поспешных выводов, – остановил меня врач, – сначала выслушай историю до конца.

Глава 11

– Вам посчитать? – спросила официантка, подбегая к нашему столику.

– Нет, – возразил мой спутник. – Принесите еще чаю с лимоном и пирожков с мясом. Вот всегда мне после сладкого колбасы хочется… А тебе что?

– Ничего, – отказалась я, – уже съела «картошку».

– Она размером с перепелиное яйцо, совсем крошечная, можешь позволить себе еще пару таких пирожных, – попытался склонить меня к обжорству Гаврюша.

Я решила отвлечь его от еды.

– Почему Вера, очутившись в СИЗО, замолчала?

Собеседник поднял указательный палец.

– Чернова открыла Драпкину правду. Человек, который впервые очутился за решеткой, испытывает стресс. И Вера не стала исключением. Сначала ее поместили в многоместную камеру, где шумела масса баб: воровки, наркоманки, убийцы. Чернову охватил безумный страх, она неделю вообще не спала и ничего не ела. Кормили в изоляторе отвратительно, а с воли ей никто посылок не передавал. Форму подследственным не выдают, Чернова была все время в той одежде, в которой ее привезли. Представляешь, во что превратились вещи? Мыла, шампуня, зубной пасты у владелицы агентства при себе не было, туалетной бумаги тоже.

– Просто ужас, – поежилась я. – Разве можно держать человека в таких условиях? Если поместили за решетку, государство обязано обеспечить преступника одеждой, средствами гигиены, едой, лекарствами…

– В СИЗО находятся не преступники, – уточнил Гаврюша, – так назвать человека может только суд. До вынесения приговора все невиновны, просто подследственные. Ладно, не стану углубляться в ненужные дебри…

Примерно через неделю или дней десять Веру вдруг переместили в крохотную камеру, где находились всего двое – Лена и Катя, фамилий своих они не назвали. Товарки приняли Веру радушно, угостили чаем, печеньем из своих запасов. Голодная Чернова от души поела и мгновенно заснула. Посреди ночи она ощутила, что кто-то ее трясет, проснулась и онемела – около шконки стояла белая фигура, лицо ее закрывал капюшон. Привидение протянуло к Черновой окровавленные руки и завыло:

– Если скажешь хоть слово, умрешь… Если откроешь рот, умрешь… Если будешь болтать, умрешь…

А потом из его рук вырвался сноп искр…

Вера лишилась чувств. Она пришла в себя, когда по лицу что-то потекло. В камере было душно. Лена сидела на нарах, а Катя стояла около Черновой с кружкой в руке.

– Жива? – поинтересовалась она.

– Кто это был? – прошептала Вера.

Катя поставила кружку на стол.

– Извини, водой тебя обрызгала… ты призрака видела, да? Понимаешь, изолятор очень старый, его при каком-то царе построили. Недавно к зданию современную часть добавили, но мы находимся в подвале самого древнего коридора. Тут живет привидение кровавой барыни Салтычихи, которая много женщин на тот свет отправила. Призрак является только тем, кого любит, а по сердцу ему такие же, как он сам, серийные убийцы. Всегда им хорошие советы дает.

– Вы ее тоже заметили? – прошептала Вера.

– Жуть, – передернулась Лена, – чуть со страху не умерли. Правда, Кать?

Та молча кивнула.

– Но слов его мы не слышали, – продолжала Елена, – только тебе они предназначались. Чего Салтычиха-то велела?

– Молчать, – еле слышно пролепетала Чернова, – ни слова не произносить.

Лена схватилась за щеки.

– Ой, а ты с нами болтаешь! Беда случится, точно. Все, захлопни рот навсегда!

– И как тогда жить? – заплакала Вера.

– Молча, – отрезала Лена. – Не реви. Господь все управит. Просто не мели языком. Катька, налей ей чаю!

Вера выпила содержимое кружки, которую подала ей Катя, быстро заснула и увидела сон. Такой яркий, словно явь!

Салтычиха, по-прежнему одетая во что-то белое, сидела на спальном месте Лены, потом медленно встала и стала приближаться к Черновой… Лица привидения было не видно, оно, как и в прошлый раз, оказалось закрыто низко опущенным капюшоном.

– Не послушалась меня, развязала поганый язык, – зашептала известная своей лютой жестокостью барыня. – Сама виновата, кровь всех тобой убитых сейчас проступит.

Салтычиха резким движением сбросила капюшон, обнажился желтый череп с пустыми глазницами, несколькими торчащими в разные стороны гнилыми зубами, с которых стекали бордовые капли. Фантом поднял руку…

Вера заорала, почувствовала, как на ее лицо попала какая-то жидкость. Чернова во сне вскочила на дрожащие ноги, увидела, что вся ее одежда в крови, большие и мелкие алые пятна были повсюду: на юбке, на чулках, на обуви. Чернова хотела заорать, но из горла не вырвалось ни звука… Больше она ничего не помнила. Как оказалась в одиночной палате психиатрической лечебницы? Почему и как ее вывезли из СИЗО? Может ли Салтычиха появиться в больнице? По какой причине все это происходит с ней, ведь она никому не сделала зла? Отчего ее обвиняют в убийствах? Что ее ждет впереди?

Много вопросов теснилось в голове у Веры, но она не могла их задать, потому что у нее начисто пропал голос. И вообще ей было очень-очень плохо. Голова кружилась, мысли путались, при виде любой еды тошнило, желудок взбунтовался так, что она не могла отойти от унитаза. Дни слились в один: Вере делали уколы, потом появился мужчина, он что-то говорил, его губы шевелились…

Гаврюша махнул рукой.

– Психогенный шок, заболевание, появляющееся вследствие перенесенной психической травмы или сильного эмоционального потрясения. Для него характерно помрачение сознания, бред, двигательные и аффективные расстройства. Хорошая новость: болезнь носит временный, обратимый характер. При правильном и своевременном лечении можно достичь полного выздоровления.

– Жуть, – пробормотала я.

– Да, приятного мало, – кивнул Гаврюша. – Драпкин начал работать с Черновой и спустя некоторое время понял: она не убийца. Кто-то очень постарался, чтобы запугать ее. Кирилл сделал для нее все, что мог – добился освобождения бедняжки, которую признали социально неопасной.